– Может, и не придется, – задумчиво сказал Леня.

– Почему? – испугался Саша.

– Потому что ты там женишься, – как о решенном деле, сказал Леня.

– Чего-о?

– Женишься. Ты женишься там за неделю, если не будешь очень разборчивым.

– Серьезно, что ли? – обрадовался Саша.

– Знаешь, сколько там одиноких баб? Разобщенность в современном обществе, некоммуникабельность. Телевизор, радио, Интернет. С работы – домой. И тут ты. Открытая славянская душа, незамутненность чувств, неизвращенная сексуальность. Образован. Умен. Романтичен. У них знаешь, о чем мужики с бабами в постели говорят? О страховке, о недвижимости, об автомобилях.

– С бабой? Об автомобилях? – удивился Саша.

– Представь себе. Они не воспитаны на русской литературе, музыке.

– Да, я-то тоже в общем-то не очень на музыке.

– Только без этого, без ложной скромности. В нас это природное. Вот я по себе скажу – любят они этакую достоевщину, мятежностьдуха, нашу непредсказуемость. Вот как я женился, – Леня сделал несколько неопределенных жестов рукой, обозначив какой-то замысловатый зигзаг, – и все.

– Может, мне с гармошкой туда поехать? – предположил Саша.

– Зачем? – удивился Леня.

– Ну, для пущей непредсказуемости.

– Я тебе серьезно, – огорчился Леня, поняв, что друг шутит.

– И я серьезно. Я сейчас обрываю все концы. Продаю квартиру, машину. И если, например, со свадьбой будет облом, куда я вернусь? На Курский вокзал? Бичевать? Или в виде трупа на коптевские поля аэрации, ворон кормить?

– Я думаю, будет все нормально. Не ты первый, не ты последний.

– Непредсказуемость, говоришь? – сказал Саша после небольшой паузы и вдруг запел: – Врагу не сдается наш гордый «Варяг».

– Пощады никто не желает, – подхватил Леня.

Саша съехал с шоссе под огромную синюшно-зеленую стрелку, на которой было написано «Русская рулетка. Битва гигантов отечественного автомобилестроения: ВАЗ, ГАЗ и МАЗ против всего мира» и остановил машину на краю огромного, простирающегося до горизонта и похожего на ушную раковину Большого американского каньона песчаного карьера.

На дне, под толщей выхлопных газов, которые не выдувались из глубины ветром и потому фиолетовыми слоями мягко струились от края до края, словно в карьере варилось какое-то дьявольское снадобье новых времен, в беспорядке стояло несколько десятков легковых и грузовых машин, раскрашенных причудливо и весьма разнообразно. Некоторые машины напоминали психоделических зверей из «Желтой подводной лодки», «исполненных очей», другие выглядели как одушевленные механизмы из «Звездных войн», третьи были просто исписаны разными лозунгами, как стены в туалетах.

Люди усеяли стены карьера, превратив их в амфитеатр Нового Колизея. Здесь и там лениво полоскались флаги спортивно-патриотических организаций, своей малопонятной славянской вязью напоминающие хоругви.

В глубине ямы звучала бодрая музыка, но на краю, где стояли Саша и Леня, был слышен только мощный ритм ударных, от которых край карьера осыпался и стекал вниз тонкими струйками песка.

Саша достал мобильник, набрал номер и сказал:

– Лех, ну, я здесь.

Снизу из толпы им помахали рукой. Скоро Леха, высокий седой парень с косичкой и бородкой клинышком а-ля генерал Грант, в пыльной, выгоревшей на солнце конфедератке, поднялся к Саше и Лене со дна карьера. Молча поздоровавшись за руку с друзьями, Леша стал осматривать и пальпировать машину Саши, «Волгу» благородного песочного цвета.

– Ты чего, мыл ее, что ли? – удивленно спросил он Сашу.

– А что, машина все-таки, не человек, – ответил Саша, стирая пальцем небольшой пыльный потек. – Она же сама помыться не может.

Леша хмыкнул и спросил:

– Бегает?

– А чего ей не бегать? Движок форсированный из кагэбэшной конюшни, свечи «бошевские», резина финская, а карбюратор с лодочного мотора «Кавасаки». Ничего отечественного внутри, продавать даже жалко.

– Так не продавай, – пробурчал Леша, подняв капот и осматривая мотор.

– Деньги нужны, – сказал Саша, нежно похлопав машину по дверце.

– Тогда не хнычь, но больше двух сотен я тебе не дам. Ты же знаешь, зачем я покупаю. – С этими словами Леша отдал Саше засаленную записную книжку, которую он вместе с другим хламом выгреб из бардачка.

Саша кивнул:

– А ладно, – и решительно отдал парню ключи.

Леша сунул руку между передними сиденьями и достал из щели бензиновую зажигалку, с которой Саша давно распрощался.

– Хочешь посмотреть? Я ее прямо сейчас в заезд поставлю, – сказал Леша. – Сегодня двенадцать «Запорожцев» набралось, и из них решили сделать суперзаезд. Ничего, если я твою «Волгу» с «Запорожцами» поставлю? Не обидишься?

– Ана что здесь можно обижаться? – удивился Леня.

– Ну как же, «Волгу» с «Запорожцем» равняем, стираем кастовые грани, вроде как западло, даже деньги обратно отдают, – произнес Алексей, вынимая на всякий случай ключи.

Саша отрицательно помотал головой и махнул рукой – давай, дескать, езжай. Леша сел за руль, и машина ожила, как норовистый конь. Она повела по земле задними колесами, но, почувствовав твердую руку, прыгнула с обрыва, не разбирая дороги, спустилась вниз по прямой, по почти отвесному склону, и, сделав полицейский разворот, встала рядом с клетчатым флагом, обозначающим старт.

– За такую машину две сотни? – изумился Леня, когда уехал Леша.

– И за это спасибо. Ты же знаешь, что они с машинами делают?

В это время внизу качнулся клетчатый флаг, и машины рванули вперед. В пятидесяти метрах от старта было сделано специальное сужение, и машины стремились пройти его по возможности скорее всех. Это был судьбоносный момент. Константин Симонов сказал бы про них так: «Они еще не знали, что этот переезд уже разделил их на живых и мертвых». Тот, кто не успевал проскочить горловину, попадал в крупорушку: машины залезали друг на друга, переворачивались, отрывая двери и крылья, двигатели от перегрузки глохли в самый неподходящий момент и загорались – здесь происходил первый отсев неудачников.

Грязные, ржавые, вихляя сбитыми осями и помахивая, как крыльями, полуоторванными дверьми, они двигались дальше, пытаясь обогнать друг друга, чтобы пройти узкое место раньше своих смертельно опасных соперников. Гонка продолжалась до тех пор, пока на трассе не оставалась одна двигающаяся машина. Она и объявлялась победителем. На нее было страшно смотреть.

Вот в такой гонке и участвовала Сашина машина. Ей удалось несколько раз избежать столкновения, но и ее наконец подловил на повороте ржавый синий «Запорожец», неожиданно давший задний ход и тараном сваливший соперника на бок. Но машина продолжала жить, колеса вертелись, о нее ударялись другие машины, и наконец красный «Запорожец» в стальном каркасе так удачно ее задел, что она, свалившись с небольшой горки, снова встала на колеса и, сделав резвый разворот, под хохот и аплодисменты подвыпивших зрителей устремилась в погоню за лидерами, которым пока везло чуть больше, чем остальным. Зрители ревниво следили, чтобы беды между машинами распределялись поровну, и если кому-то удавалось избежать столкновения, это вызывало не восторг, а сожаление, ну а если кто-то вел машину чуть ловчее остальных, зрители дружно начинали болеть против него, призывая на его голову все беды, которые могут случиться в такой опасной и непредсказуемой гонке, и радовались, когда он тоже попадал в какую-нибудь задницу.

Через пару минут после старта уже чувствовалось, у какого «Запорожца» какой характер: безоглядно азартный, осторожно-расчетливый или неумело-трусоватый. Впрочем «Запорожцами» эти машины можно было назвать только условно, ничто в них уже не выдавало принадлежности к этой марке. Мутация, которую они претерпели за годы жизни, сделала их настолько непохожими на базовую модель, что их родная фирма не узнала бы, а инженеры-технологи, заглянув под капот этих мутантов, может быть, разглядели бы, чем черт не шутит, истоки какой-то новой, неведомой еще технической цивилизации, опровергающей все известные физические законы и делающей возможным создание вечного дви —