Отвальные мероприятия друзья начали по традиции со Столешникова переулка, где в конце, на пересечении с Петровкой, когда-то стояли столики кафе «Красный мак». Ребята взяли в знаменитом, но уже изрядно запаршивевшем винном магазине в Столешниковом бутылку армянского коньяка и медленно, под разговор, выпили ее, закусывая сладкими афганскими финиками и солеными фисташками. Но после четвертого глотка горькая соленость фисташек перестала чувствоваться, и они стали просто закуской.

Потом они, по старой традиции, пошли в кафе «Огни Москвы» на пятнадцатом этаже гостиницы «Москва», но кафе оказалось закрыто на какую-то реставрацию, лифт где-то застрял, и, спускаясь по лестнице, Саша и Леня попали на технический этаж.

По коридору сновали с пачками накрахмаленного белья горничные: они получали его у кастелянш и укладывали на свои именные тележки. Во всех комнатах работали вентиляторы, которые были не в силах справиться с неимоверной летней жарой. Поэтому почти все женщины, кроме кастелянш и бухгалтерш, были полуодеты. Так же полуодеты были и какие-то молодые люди, может быть, официанты или курьеры. В воздухе стоял устойчивый запах корейской кухни, в некоторых номерах полуодетые горничные пили с полуодетыми официантами, но в этом не чувствовалось никакой эротики. Все двери были настежь – просто обед бригады на полевом стане.

И вдруг в одной из комнат из-за холодильника выглянул одноклассник Саши и Лени Володька Ремнев, про которого ходили упорные слухи, что он служит в КГБ. Ремнев был в черном официантском смокинге, но в расстегнутой до пупа рубахе; бабочка торчала из нагрудного кармана, как куриная косточка у Азазелло.

– Привет, старик! – обрадовались ребята.

– Ты чего здесь делаешь? – спросил Леня.

Сидевшая за столом горничная в черном кружевном бюстгальтере прыснула:

– Живет он здесь.

– Ирк, ты, – попытался урезонить ее Володька, – думай, чего говоришь.

– Ладно, думатель, сажай друзей за стол, – сказала рыжая пышнотелая женщина, накидывая на плечи белую форменную блузку горничной. – Вы тоже с ним служите? – спросила она, наливая им коньяк в тонкие большие стаканы.

– Нет, это школьные друзья, Саша и Леня, – поторопился представить друзей Володя, чтобы снять тему принадлежности к органам.

– Рая, – представилась рыжая и пододвинула к Лене австрийское печенье с шоколадной глазурью: – Вы закусывайте.

– Володь, ты оттуда ушел, что ли? – выпив, спросил Саша.

– Дежурит он здесь, – ответила за Ремнева Ира. – Вон, – махнула она сторону коридора, – сколько их там. Рота небось? – простодушно спросила она у Володи.

– Ну ты, Ирк! – попытался изобразить возмущение Володя, но у Иры, вероятно, было какое-то негласное право говорить Володе дерзости, на которые он не имел права обижаться. Очень возможно, что она была просто старше его по званию.

– Ачто, здесь прослушка? – спросил Леня, рассматривая этикетку давно забытого югославского виньяка.

– Как положено, – ушел от прямого ответа Володя и обратился к Саше: – А ты что, насовсем уезжаешь?

– Нет, с чего ты взял? – опешил от такого вопроса Саша.

– Чего ж ты тогда квартиру продаешь? – тихо проговорил Ремнев.

– А ты откуда знаешь? – удивленно спросил Леня. – Мы только так, прицениться хотели. Саша квартиру побольше хотел купить.

– Ага, побольше, – саркастически хмыкнул Володя. – Это с каких доходов, со сделки, что ли, сгоревшей?

– И все-то ты знаешь, – задумчиво глядя на Володю, протянул Саша и налил всем по полному стакану.

– Нет, не все, – загадочно сказал Володя.

Леня удивленно застыл со стаканом в руке.

– Ну, за школьную дружбу, – не заметив Володиной оговорки, провозгласил тост Саша.

– До дна, – упрекнул Леня Володю, который только пригубил. – За школьную дружбу – до дна.

– Я не могу, у меня смена еще не кончилась, я все-таки на работе, – неожиданно твердо отказался пить Володя.

– Да какая у тебя работа? – засмеялся Саша. – На друзей стучать? Мне такое место предлагали, в бюро по зарубежному туризму «Спутник», а потом у них в отделе кадров вдруг вспомнили про то, как меня на Красной площади тошнило в день приема в пионеры. Так это твоя работа? – Саша привстал со стула.

Женщины, думая, что он собирается врезать Володе, мягко, профессионально обволокли его голыми руками и, поглаживая, усадили на место.

– Да, ты был не готов к этой работе, и, когда меня спросили о тебе, я дал объективную характеристику, – тоном неподкупного кондуктора сказал Володя.

– Интересно какую? – мечтательно произнес Леня. – Вообще интересно, как каждый из нас выглядит с точки зрения органов. У каждого ведь есть свой школьный друг.

– Ничего интересного. – Володя глотнул коньяку. По всемучувствовалось, что ему самомуне терпится рассказать что-нибудь секретное, продемонстрировать свою причастность к государственным тайнам.

– Ну, давай колись, – подбодрил его Леня. – Чего, например, плохого, ты углядел в Александре Николаевиче? Почему ты не рекомендовал его для работы в бюро международного молодежного туризма при цэка вээлкаэсэм «Спутник»?

– Там много всего было, – уклончиво сказал Володя. – Разве вспомнишь сейчас, столько лет прошло.

– Ну хоть что-нибудь? – азартно настаивал Леня.

– Я тогда написал, что Саша субъективно честен.

– Как это? – перебил его Леня.

– Ну, когда дает слово, то его выполняет. Самостоятелен в оценках политической и экономической жизни страны, интересуется и хорошо ориентируется в трудах основоположников марксизма-ленинизма, целеустремлен, самостоятелен и упорен в поисках решений, характер уравновешенный.

– Ничего не понимаю, это же представление на орден, а меня из-за всех этих достоинств не приняли даже в комсомольскую синекуру? – обратился Саша к дамам.

Те пожали плечами, а Ира разлила коньяк по стаканам. Лене коньяка не хватило, и Рая достала из холодильника темную бутылку виски «Шотландские братья». Леня одобрительно ей кивнул, и Рая щедро плеснула полстакана.

– Или это хитрость: говорим одно, подразумеваем другое? – продолжал доискиваться правды Саша.

– Понимаешь, – начал Володя, с трудом находя слова, чтобы объяснить дилетанту всю диалектическую сложность оценки вредоносности личности с точки зрения властей в условиях умеренной тоталитарности, – то, что тебе кажется достоинством, на самом деле было главным пороком. Кому, на фиг, нужны люди, которые копаются в идеологии, чтобы посмотреть, как там все свинчено? А там концы с концами не сходятся, и из-за этого людей приходится миллионами убивать. Но ты, слава Богу, к этому делу остыл, и тебя оставили в покое, но, конечно, к кормушке не подпустили, за тайное инакомыслие.

– И меня тоже? – с надеждой спросил Леня.

– С тобой проще, – Володя сделал глоток, чтобы промочить горло, – тебя спасли повышенное либидо и комплекс Казановы, который всегда с пониманием отмечался при анализе твоих поступков.

Женщины понимающе переглянулись, и Рая подвинула поближе к Лене баночку красной икры.

– Каких поступков? – попытался Леня узнать, где и когда его судьба сделала роковой поворот.

– Ну, например, когда ты стал брать уроки игры на гитаре у...

– Но я же бросил, – торопливо перебил Володю Леня.

– Это твои проблемы, хотя способности у тебя явно были. Мы всем отделом твои записи слушали, под водочку.

– Ладно, тогда налейте, – с угрозой сказал Леня, и Рая тут же выполнила его просьбу. – Был смутный день, пора распада, пора волнений и тревог. Вдруг маленький спустился Бог и сразу сделал все как надо. И он сказал: все хорошо, все будет так, как ты захочешь, все будет так, как мы захочем, все будет, как они захочут. Чего же хочешь ты еще?*

– Что это? – спросила Ира, подозревая, что они находятся на презентации белой горячки.

– Стихи, – невинно ответил Леня.

* Стихотворение Ю. Петренко.

– Чьи? – спросила Рая, предчувствуя скандал.

– Вот этого, – указал Леня на Володю.

Женщины посмотрели на офицера КГБ так, будто застали его за отправлением естественной надобности в президентском номере.