— Верно, ты человек. Ты существуешь. Я видела, как ты материализовался.

— Но откуда я пришел?

— Из иных краев, — ответила она. — Из места, куда после смерти уходят все великие воины, где они дожидаются своих жен, чтобы наслаждаться вместе с ними счастьем без конца.

Я улыбнулся, но тут же согнал улыбку с лица, испугавшись оскорбить девушку.

— Такого места я не помню, — сказал я. — Я помню только битвы. Если я где-то и обитал, то не в краю вечного счастья, а во многих землях, в землях, где ведется бесконечный бой.

Внезапно я ощутил себя подавленным и утомленным.

— Бесконечный бой, — повторил я и вздохнул. Иолинда сочувственно поглядела на меня.

— По-твоему, такова твоя судьба — вечно сражаться с врагами человечества? Я нахмурился.

— Не совсем так. Я помню времена, когда я не был человеком в том смысле, в каком ты понимаешь это слово. Если, как я сказал, мой дух перебывал во многих оболочках, то надо признать, что порой оболочки были… гм… чужими.

Я решил не додумывать мысль до конца. Она была слишком сложной, чтобы ухватить, слишком страшной, чтобы жить с ней.

Иолинда встревожилась. Встав с постели, она метнула на меня недоверчивый взгляд.

— Но не… не… Я улыбнулся:

— Элдреном? Не знаю. Вряд ли, ибо это слово ничего мне не говорит.

Она облегченно вздохнула.

— Так тяжело верить… — проговорила она.

— Верить чему? Словам?

— Чему угодно! Когда-то, видно, по молодости, я считала, что понимаю мир. Теперь же я ничего не понимаю. Я не знаю даже, доживу ли до следующего утра.

— Твои страхи не новы, они терзают всех смертных, — сказал я тихо, — Мы, к сожалению, не вечны.

— Мы? — недобро усмехнулась Иолинда. — Ты бессмертен, Эрекозе!

Мои мысли до сих пор обращены были на другое. А вдруг и в самом деле? В конце концов, почему бы и нет? Я рассмеялся.

— Скоро мы это узнаем, — сказал я, — в первой же схватке с элдренами.

С уст девушки сорвался еле слышный стон.

— О! — вскричала Иолинда. — Не говори так! Она повернулась к двери.

— Ты бессмертен, Эрекозе! Ты… ты вечен! Только в тебе могу я быть уверенной, только тебе могу доверять. Не шути так. Я умоляю тебя, не шути так!

Ее волнение привело меня в замешательство. Не будь я под одеялом абсолютно голым, я бы поднялся с постели, обнял девушку и постарался бы ее утешить. Правда, она уже видела меня нагишом, когда я возник из ничего в гробнице Эрекозе, но я недостаточно разбирался в здешних обычаях и потому не в состоянии был сказать, шокировал ее тогда мой вид или нет.

— Прости меня, Иолинда, — проговорил я, — я не думал…

О чем я не подумал? О том, как сильно бедняжка напугана? Или о чем-то более серьезном?

— Не уходи, — попросил я.

Она остановилась у двери и обернулась ко мне; в ее огромных прекрасных глазах стояли слезы.

— Ты вечен, Эрекозе. Ты бессмертен. Ты никогда не умрешь!

Я промолчал.

Насколько я мог судить, в первой же стычке с элдренами меня поджидает смерть.

Внезапно я осознал, какую ношу согласился на себя взвалить. Иолинда вышла из комнаты, и я, обессиленный, рухнул на подушки.

Я судорожно сглотнул. Сдюжу ли?

Хочу ли я нести такую ношу?

Нет. Особой уверенности в себе у меня не было, так же как и причин считать себя отменным военачальникам. Взять того же Каторна, так у него куда больше опыта в подобных делах. Он вправе таить на меня злобу. Я перебежал ему дорогу, лишил его того, чего он вполне заслуживал. Неожиданно я понял Каторна и посочувствовал ему.

Какое у меня право вести человечество в битву, которая решит его судьбу?

Никакого.

Потом пришла другая мысль.

«По какому праву человечество ждет от меня подвига?» — подумал я, охваченный жалостью к самому себе.

Они пробудили меня ото сна, прервав спокойную, размеренную жизнь Джона Дейкера. А теперь они требуют, чтобы я вернул им надежду и силы, которые они растеряли.

Я лежал в постели и ненавидел их всех — короля Ригеноса, Каторна и людей вообще, в том числе — прекрасную Иолинду, которые вынудили меня задуматься над этим.

Эрекозе-Воитель, защитник человечества, Величайший из Героев, а в сущности — несчастный человек, лежал в постели, трясясь от страха и оплакивая свою участь.

Со смущением и досадой позволил я рабам вымыть меня и побрить. Потом встал и облачился в простую тунику. Пройдя в оружейную палату, я снял со стены ножны, в которые был запрятан мой меч.

Я обнажил клинок, и прежний восторг пронизал мое тело. Я начисто забыл про недавние страхи и громко рассмеялся, размахивая мечом над головой и ощущая, как наливаются силой мышцы.

Я сделал выпад, и мне почудилось, будто меч превратился в часть моего тела, будто он стал еще одним членом, о существовании которого я до сих пор не догадывался. Я воздел клинок над собой, затем с силой опустил вниз, закрутил им в воздухе… Мне радостно было держать его в руках.

Он сотворил из меня того, кем я никогда раньше не был. Он сотворил из меня мужчину. Воина. Победителя.

В бытность мою Джоном Дейкером мне лишь пару раз случалось сжимать в ладони меч. Если верить тем моим друзьям, которые считали, что они на этом деле собаку съели, то вид у меня тогда был не ахти.

Увидев боязливо жмущегося к стене раба, я с неохотой убрал клинок обратно в ножны. Я вспомнил, что только Эрекозе может не опасаться меча.

— Что там? — спросил я.

— Пришел сенешаль Каторн, господин. Он хочет говорить с тобой.

Я повесил ножны на стену.

— Зови, — приказал я рабу.

В палату быстрым шагом вошел Каторн. Как видно, ему пришлось некоторое время дожидаться у двери, и потому настроение у него было ничуть не лучше, чем в нашу первую встречу. Его сапоги с металлическими набойками звонко процокали по каменному полу оружейной палаты.

— Доброго утра, господин мой Эрекозе, — сказал он.

Я поклонился.

— Приветствую тебя, сенешаль Каторн. Извини, если заставил тебя ждать. Я пробовал меч.

— По имени Канайана, — проговорил Каторн, задумчиво глядя на оружие.

— Он самый, — сказал я. — Не хочешь ли подкрепиться, сенешаль Каторн?

Я изо всех сил старался быть с ним любезным, и не только потому, что глупо в канун грандиозной битвы заводить себе врага в лице столь опытного воина, но из-за того еще, что, как я уже говорил, я ему сочувствовал.

Однако Каторн, очевидно, не собирался идти на мировую.

— Я позавтракал на рассвете, — бросил он. — У нас есть более срочные дела, господин Эрекозе.

— Какие же? — я решил не замечать его дерзости.

— Дела войны, господин мой. Других нет.

— Разумеется, разумеется. И о чем же ты хочешь говорить со мной, сенешаль Каторн?

— Мне кажется, нам нужно упредить элдренов и напасть первыми.

— Нападение — лучшая форма защиты, так, что ли?

Он как будто удивился. По всей видимости, ему не доводилось слышать этой фразы.

— Хорошо сказано. Красиво ты говоришь, не хуже элдренов.

Он явно пытался вывести меня из равновесия. Но я проглотил намек, не моргнув глазом.

— Значит, — сказал я, — мы нападаем на них. Где?

— Вот это нам как раз надо обсудить, да и кое-какие другие вопросы тоже. Вообще-то я уже выбрал место.

— Какое?

Все тем же быстрым шагом он сходил в соседнюю комнату, принес карту и расстелил ее на скамье. На карте изображен был третий континент, которым безраздельно владели элдрены, — Мернадин. Острием кинжала Каторн ткнул в точку, на которую мне показывали прошлым вечером.

— Пафанааль, — проговорил я.

— Самая подходящая цель для первого удара, тем более что элдрены, как мне кажется, не ждут от нас активных действий, зная, как нас мало и как мы устали.

— Но если так, — сказал я, — не лучше ли захватить сперва городок поменьше?

— Ты забываешь, князь, что наших воинов вдохновила весть о твоем появлении, — сухо ответил Каторн.