Нелл, как и следовало ожидать, так и не нашла этот свой простенький, незатейливый домик. Проведя не один месяц в поисках, она теперь испытывала смешанное чувство отчаяния и удивления. "Уму непостижимо, - говорила она, - как только люди, и вполне приличные люди, могут так расписывать в объявлениях свои дома. Если рассказать, вы просто не поверите. Вчера я проехала сорок миль, чтобы посмотреть на дом, о котором в объявлении сообщалось: "Маленькое сокровище, недавно отремонтирован, все удобства, в большом саду, вид на долину Темзы". И знаете, что я там увидела?" Мы, конечно, понятия не выели. Но и мы несколько удивились, услышав, что маленькое сокровище оказалось псевдоготической махиной в двадцать пять комнат с видом на газовый завод и по соседству с товарной станцией.

Нелл нашла славный домик - рядом с кирпичным заводом; отыскался и прекрасный сад, при котором имелся, как гласило объявление, "истинный приют для не обремененного семьей джентльмена", обернувшийся деревянной хибарой, примыкающей к огромной, насквозь прогнившей виноградной теплице.

Шесть месяцев пролетели. Дома они не отыскали, так что удаляться на покой было некуда. Нед приставал ко всем с вопросом: что делать человеку в наше богом проклятое время? Просто не осталось мест, где можно" было бы насладиться покоем. Видно, говорил Нед, Сити вцепился в него мертвой хваткой и не отпустит до тех пор, пока не высосет последнюю каплю крови. Только не на такого напал. И Нед заявил своим всполошившимся хозяевам обоим едва перевалило за сорок, - что он останется еще на месяц и будет продлевать контракт из месяца в месяц, пока не устроятся его дела.

"Мне очень жаль, - сказал Нед, - но я отдал вам четыре пятых моей жизни и хочу оставить немного и для себя, чтобы понюхать хотя бы, что такое настоящая жизнь".

Он никак не мог опомниться от своей собственной решительности. "Жаль подводить ребят, но, пропади все пропадом, не уйди я сейчас, мне никогда не уйти. Спрашивается, для чего я родился? Что я могу предъявить в итоге жизни? Груду поганых бумажонок. А я хочу заняться чем-то стоящим, что-то создать, пусть хотя бы альпийский сад. У меня есть кое-какие мыслишки насчет альпийских садов". - И Нед вытаскивал из кармана проспект, рекламирующий альпийские сады и декоративные каменные горки. Он жаждал услышать от нас: "Вот это да!", но мы молчали - мы слишком тревожились. Рынок в ту пору лихорадило, и нам не хотелось бы лишиться Неда, мы любили слушать его и когда он впадал в восторг, и когда гневался, а особенно нам нравилось, когда он поносил Сити.

Но прошло еще шесть месяцев, а Нед по-прежнему оставался главной опорой Акби. Его уход стал вечной темой шуток. Нелл по-прежнему подыскивала дом. Ей удалось отыскать недурную усадьбу, с отличным домом и садом, в прелестной долине, где куда ни глянь росли прекрасные деревья. Плохо только, что дом был дороговат и находился в двадцати пяти милях от города. Нед уперся. "Дело вовсе не в деньгах, просто это слишком далеко от Лондона и не избежать мороки с поездами. Я не потерплю, чтобы Нелл лишила себя музыки. Она зачахнет, у нее испортится характер. Нелл так же трудно обойтись без Вагнера, как корове без жмыха. Нет, нет и еще раз нет, десять миль от города - мой предел".

- Ну, что я вам говорил? - торжествовал Грейн, и, хочешь не хочешь, приходилось признать, что он был куда прозорливее нас. Теперь мы подтрунивали над Недом прямо ему в лицо. Спрашивали, заказал ли он камни для горок - не то пусть поторопится, камни что ни день растут в цене. Нед только улыбался, а порой серьезно возражал. Стоящие камни и сейчас можно приобрести задешево, если знаешь, где их купить.

Как-то раз нас собралась большая компания в гольф-клубе. В ожидании ленча мы перешучивались, поддразнивали друг друга. В баре к нам прибилось несколько биржевых маклеров в самом развеселом настроении. Дельцы товарной биржи вечно твердят, что маклеры фондовой биржи - баловни жизни, они, мол, не знают тех трудностей, что несет с собой, скажем, торговля зерном или кожами. Принимать эти слова на веру, конечно, не стоит, но не приходится отрицать, что маклеры фондовой биржи даже на самой бирже порой вытворяют такое, что никто никогда не позволил бы себе на бирже товарной; правда и то, что минувшая неделя далась маклерам нелегко и что впереди их ждала неделя еще более трудная. Поэтому они острили напропалую, а остроты у них были самые что ни на есть немудрящие, у нас такие шли в ход только перед большим наступлением в окопах первой мировой войны.

- А где же Симпсон? - раздался чей-то голос. - Как всегда, уходит от дел?

Вопрос задал маклер, и маклер ответил ему:

- Уже ушел!

- Вот те на! Да ты серьезно? Держите меня, не то я упаду.

- Ушел кой-куда, - уточнил второй маклер, высохший старичок, по слухам, подвизавшийся в Сити с самого юбилея 97 года [в 1897 году праздновалось шестидесятилетие восшествия на престол королевы Виктории].

Первый маклер, плешивый толстяк лет шестидесяти, про которого все знали, что он вот-вот обанкротится, с воплем: "Красные, вперед!" - сбил со старичка шапку. Остальные тут же подхватили его почин и с криками: "Налетай, Арсенал!", "Манчестер Юнайтед, ура!" - стали играть шапкой в футбол, да так расходились, что Нед, вернувшись в комнату, не смог пробраться к стойке.

- Эй вы! - окликнул он игроков. - Здесь вам не биржа.

Толстый биржевой маклер с воплем: "Гол!" - зафутболил шапку в окно. Раздались крики: "Мазила!", "Вне игры!", чей-то свист.

Нед наконец пробрался к стойке и теперь сидел в глубоком раздумье над двойной порцией виски. "Погляди на этого пузана, - негодовал он, - кто бы подумал, что у него больное сердце. Он в любую минуту может окочуриться". Я сказал, мол, не исключено, что ему только того и надо.

Футболисты минуту-другую попререкались, решили было послать старикана в окно вслед за его шапкой, потом гурьбой повалили к стойке. Плешивый толстяк, багровый от натуги, хлопнул Неда по спине и, отдуваясь, прохрипел:

- Обидела уличная шантрапа медного короля.

- Гори она ясным огнем, эта медь, - сказал Нед, - и ты с ней в придачу!