Гай поглубже затянулся, потом протянул трубку Мелани, уселся рядом с ней на кровать и изо всех сил постарался сохранить на лице безразличие. Она едва не оступилась, едва опять не брякнула имя Люсьена. И что же это за новая блажь вступила в ее белокурую головку?

Он выпускал дым как можно медленнее, наслаждаясь этим моментом, чувствуя, как опиум размягчает, расслабляет его напряженные нервы.

— Постарайся лежать неподвижно, малышка, чтобы опиум как можно лучше подействовал на тебя. Так что ты собралась сделать с той ужасной женщиной, Мелли? Избить ее до полусмерти, чтобы она убежала на край света и никогда больше не беспокоила тебя? Но для этого ты могла бы нанять каких-нибудь громил, оui?

Она затянулась, вернула ему трубку и вопреки его советам перевернулась и подползла к нему на животе — змея, проникшая в эдемский Сад и предлагавшая невероятные наслаждения телу в обмен на бессмертную душу.

Зажав его все еще вялый член между пальцев, она пощекотала его влажным концом языка и улыбнулась. Член слегка наполнился кровью и шевельнулся у нее в горсти, и Гай втайне порадовался тому, что, стало быть, он еще не так уж и стар. Он улыбнулся, подумав, что иногда даже будет немного скучать по этой изощренной маленькой шлюхе, когда покончит со всем. О да, бывали такие моменты, когда он почти любил ее. И ему придется быть как можно тверже, не забывать, что она всегда хотела только воспользоваться им.

— Отлупить ее будет недостаточно, дорогой. Тогда она причинит мне еще большие неприятности, вот и все.

Вот как? Ну а ему-то какое дело до этой неизвестной женщины, которая испортила жизнь Мелли? На свете до черта сговорчивых, любвеобильных женщин, которым не надо от него ничего, кроме случайной встречи. И как только он уяснит себе, почему всякий раз так охотно мчится на зов Мелани, а просто не разыщет себе какую-нибудь из этих сговорчивых женщин, он станет вполне счастливым мужчиной. Но терпение. Если он даст себе труд дослушать до конца, он может разузнать нечто важное. Он прибыл сюда, в Тремэйн-Корт, с совершенно определенной целью, и его битва только начинается, а лишнее оружие еще никому не мешало в бою.

Гай постарался нахмуриться и выглядеть как можно озабоченнее, не прекращая при этом заигрывать с ней:

— Как это гнусно по отношению к тебе, ma chienne enragee! Тебе нужно решительно с ней разделаться. И конечно, ты решила, что я должен ради тебя убить эту гнусную тварь, не так ли?

— Да! О да, дорогой Гай, — услышал он, как промурлыкала в ответ Мелани, соскальзывая с кровати и вставая на колени между его ног: ее длинные белокурые волосы разметались, они словно поток жидкого золота струились по его бедрам. Глупая девка! Размечталась! Она и вправду хотела бы, чтобы он прикончил для нее ту женщину. Что за наглая, ни с чем не сравнимая самонадеянность!

Мелани зажала его член между грудей и дюйм за дюймом поднималась вверх по его животу, целуя и лаская его, вплоть до самого пупка, так что наконец Гай почувствовал, как запульсировала кровь под нежной чуткой кожей. Ей снова это удалось. Да, он будет по ней скучать.

Он зажал в ладонях ее виски и поднял голову так, чтобы заглянуть в нежное невинное личико.

Любить ее? Любить Мелани Тремэйн? Да для этого надо быть сумасшедшим!

— Ты именно этого хочешь? Да, ma pervertie louve? Ты действительно хочешь, чтобы я убил ее для тебя?

И снова эта улыбка — широкая, белозубая.

— Ах, Гай, я знала, что ты меня поймешь. Но я придумала все так, чтобы ты вначале смог сам позабавиться, дорогой. Она обожает таких неукротимых, как ты. Помучай ее за то, что она сделала с твоей бедной Мелли, заставь ее просить пощады. Измучай, используй ее. А потом ты должен будешь убить ее ради меня. Только обещай мне кое-что, мой дорогой.

— Еще одно обещание, Мелли? Ты и так хочешь сделать меня убийцей, чего же тебе еще надо?

Она облизала кончиком язычка свои пухлые губки и сказала наконец тем голосом, который ему так нравился — низким и осипшим:

— Обещай, что дашь мне посмотреть.

А мгновением позже ртом поймала его брызнувшие струей соки.

— Доброе утро, Эдмунд. О, да вы сегодня совсем молодцом, — Кэтрин кивнула Хоукинсу, который только что кончил брить хозяина Тремэйн-Корта и собирал разложенные возле кровати туалетные принадлежности. Комната, пребывавшая в сумерках в течение почти целого года, была полна света, с кровати и с окон исчезли бархатные занавески. — Пожалуй, я могла бы приревновать вас к Хоукинсу, столь успешно заменившему меня на месте вашего компаньона, если бы благодаря ему вы так быстро не пошли на поправку — большое ему спасибо.

— Это только приятно мне, мисс, — отвечал, кланяясь, Хоукинс. — У нас с мистером Эдмундом есть много чего вспомнить. Мы ведь росли вместе, мальчишками, и мой отец служил в Тремэйн-Корте еще до меня. Тремэйн-Корт — и мой дом тоже. Так что позволю себе заметить — здесь нечему завидовать. С моей стороны было бы в высшей степени неприлично оказаться в этом доме и не позаботиться о мистере Эдмунде. Да и к тому же Мойна сказала, что все в порядке.

Кэтрин не сдержала улыбки:

— Значит, все устроилось? Я не такой уж новичок в Корте, чтобы не знать, чье слово здесь закон. Однако удивительно, как вам удалось с ней поговорить. Она всю эту неделю просидела взаперти в своей каморке в северном крыле, хотя горничные уверяли меня, что аппетит у нее остается все таким же хорошим, а язык — все таким же острым. Возможно, они с мисс Мелани страдают одной и той же болезнью, хотя, судя по всему, у Мойны находятся силы, чтобы навещать хозяйку по меньшей мере раз в день. Эдмунд… что-то не так?

Эдмунд Тремэйн, до этого лежавший спокойно, откинувшись на подушки, громко застонал и замотал головой. В последнее время уход за ним стал очень сложен. После последнего удара, случившегося на прошлой неделе на террасе, он лишился одновременно и речи, и способности владеть левой половиной тела.

— Мойна? Вы хотите спросить про Мойну?

В ответ Эдмунд заметался еще сильнее, из уголка перекошенного рта потекла струйка слюны, и Кэт промокнула ее и поспешила его заверить, что никто не заставляет его встречаться со старой нянькой, если он сам того не желает.

— Понятно, что вы не хотите принимать ее лекарства, Эдмунд. Они отвратительны на вкус, да? Может быть, вы хотели бы видеть Люсьена? — И она окликнула Хоукинса, который уже собирался выйти из комнаты. — Хоукинс, мистер Тремэйн уже заходил сегодня утром повидаться с мистером Эдмундом?

— Нет, мисс. Он сегодня придет попозже. Но вообще-то он бывает здесь каждое утро, — добавил он доверительным тоном, — и так всю последнюю неделю. Я полагаю, что он сейчас на верховой прогулке с тем французским малым. Похоже, он ему нравится.

— Мне нравится граф, Хоукинс? В самом деле? Как это зловеще звучит. — Люсьен появился в комнате в костюме для верховой езды, все еще сжимая в руках хлыст из плетеной кожи. — Ради всего святого, приятель, уж не собираешься ли ты публично объявить о нашей с ним дружбе? Доброе утро, Кэтрин, сэр.

Кэт чопорно кивнула, избегая его взгляда. После того крайне смутившего ее случая возле пруда Люсьен едва ли обменялся с ней парой слов, и она просто не знала, как ей вести себя в его присутствии. Он заявил, что отныне они будут друзьями, однако, судя по всему, вкладывая в это слово совершенно иное значение, нежели сама Кэт. Он был то горяч, то холоден — и по большей части именно холоден — с ней. И в общем-то оно и к лучшему, твердила про себя Кэт, лежа в своей кровати и вспоминая, что чувствовала в его объятиях — вспоминая и свой страх, и свой экстаз. Вряд ли можно было рассчитывать, что из дружбы Кэт Харвей с Люсьеном Тремэйном может выйти что-то хорошее.