Глава 3 То, что должно было быть

Может, это из-за того, что он сказал ей перед тем, как они погрузились.

Может, это потому, что Элли уже всплыла в сознании Касс — больше обычного или интенсивнее, или с более искренними эмоциями, или просто в той манере, которая жила ближе к поверхности. В конце концов, именно разум Касс диктует направление их прыжков.

Балидор может направлять, нащупывать, искать возможности. Он может подталкивать её по путям, которые выглядят многообещающими, к вещам, которые мог использовать Тень, где он мог пробраться сквозь её защиты, стремясь сломать её разум…

Но это её воспоминания.

Это её жизнь.

Это её живой свет.

В конечном счёте, он не может пойти туда, куда она не дозволяет ему пойти.

Сложность — в дозволении. Сложность — в создании нужды увидеть, вопреки сопротивлению быть увиденным.

И по какой-то причине сегодня у неё на уме Элли.

Не Элисон Мост.

Нет, не её ощущает Балидор.

Он чувствует Элли Тейлор, лучшую подругу Кассандры.

Элли, человеческую подругу Касс из Сан-Франциско, подругу, которую Касс знала с самых ранних лет, с которой Касс ходила в начальную и старшую школу, с которой они жили вместе, пока Элли посещала колледж, которая была неразлучной подружкой Касс с тех пор, как они обе научились говорить. Элли, которая в детстве жила жизнью, о которой мечтала Касс, у которой была семья, которую Касс мечтала назвать своей… потом Касс говорила себе, что ей должны были позволить стать той, кем стала Элли.

Когда Касс приводит Балидора в свой разум, в мир снов, который они разделят, их света начинают медленно сплетаться в темноте…

***

…Балидор обнаруживает себя на выцветшем жёлтом ковре.

Он сидит точно так же, как и в её камере.

Только здесь он прислоняется к основанию цветастого дивана в доме, который уже знает.

Он осматривается по сторонам со своей низкой точки зрения, видит на стенах знакомые фотографии семьи из четырёх человек — юного Джона, который сплошь состоит из локтей и костей, улыбающихся зубов и толстых как бутылочное стекло очков. Элли ещё с детским лицом, гигантскими глазами и серьёзным выражением. Красивая женщина с тёмными вьющимися волосами, которая стоит на пороге между молодостью и средним возрастом. Мужчина постарше с редеющими волосами, большими ушами, ореховыми глазами, руками рабочего и улыбкой, которая не так уж сильно отличается от улыбки Джона.

Балидор чувствует не только дом и Касс.

Он чувствует разницу во временном периоде.

Он чувствует изменение в мире.

Свет другой.

Он… легче.

Даже если не считать пузыря, который Балидор ощущает на данном доме — пузыря Адипана, Семёрки, Вэша, Ревика, самого Моста; пузыря, в котором Балидор ощущает более молодую версию себя самого… временной период другой. История ещё не сделала из холодной войны света и тени горячую схватку.

Свет серый, да… но это тяжёлое, интенсивное ощущение подавления и зловещего предчувствия отсутствует в ближних элементах Барьера.

Тьма обуздана, пусть и не идеально.

Балидор позволяет своему aleimi адаптироваться к разнице энергий.

С каждым разом переход даётся легче.

С каждым разом он как будто становится более знакомым.

Касс уже почти не борется с ним в открытую.

Раньше она противилась и этому тоже.

Она не желала видеть, какой защищённой она была в свете Элли, даже в таком юном возрасте. Она пыталась противиться и не видеть того, как она бежала в этот пузырь защиты, как это место было единственным пристанищем в мире, где она чувствовала себя в безопасности. Она не хотела видеть, сколько существ присматривало за Элли, оберегало её. Она не желала видеть, как Элли затаскивала Касс вместе с собой в этот пузырь, привечала её внутри, окружала защитой, включала её во всё, что получала сама, включала в свою семью, свой свет, во всю защиту и любовь, словно это какая-то ерунда… словно это не значило весь мир.

Даже сейчас Балидор видит, как часть Касс ненавидит это.

Он чувствует, как часть её ненавидит то, что её заставляют вспоминать, как она зависела от Элли прежде, чем выросла и смогла давать что-то в ответ.

Однако Элли не могла защищать её всё время. Даже тогда Элли не может защитить её.

Когда Касс возвращается домой, это дом в темноте, где она одна.

Когда это промелькивает в её сознании и свете, он ощущает её реакцию.

Он больше не видит жёстких стен. Вместо этого он ощущает части её разума, которых она избегает, обходит тёмные места со сноровкой, которая его раздражает, даже сводит с ума, когда он на кратчайшее мгновение подбирается ближе… когда он чувствует заряд в этих расколах, в глубокой, более сложной интенсивности её света.

Эта комната уже содержит лёгкие нотки того привкуса.

Она ощущается отчаянно грустной.

Балидор на мгновение оставляет её свет, пытаясь расслабиться.

Если он позволит себе сделаться таким же грустным, сессия далеко не зайдёт.

Он сосредотачивается на рождественской ёлке в углу возле длинного окна. Рядом с ней темноволосая женщина с фотографий напевает что-то себе под нос и украшает ёлочные ветви.

Дерево уже наполовину обвешано гирляндами, мишурой и блестящими украшениями. Некоторые из этих украшений изготовлены поистине искусно — изящные безделушки, сияющие внутренним светом; маленькие волшебные замки, олень из фарфора и хрустальные ангелочки.

Другие корявые, раскрашенные детскими ручками, с обрывистыми краями, улыбающимися рожицами, цветами и узорами, которые смешиваются в кучу и выходят за контуры.

Когда кто-то заговаривает на диване над ним, Балидор подпрыгивает.

Затем он поворачивается, глядя вверх.

Там сидит Касс.

Ей около восьми лет.

Иногда в этих снах он бывает ею, так что вообще не может её видеть.

Иногда он не в её теле. Иногда он безмолвный свидетель, наблюдающий с какой-то точки в помещении.

В данном случае, очевидно, второй вариант.

Он не всегда может видеть логику в том, когда он бывает ею, а когда нет.

Однако в этот раз причины отдалённости ясно видны на её лице — синяк под глазом, подбитым кулаком взрослого. Балидор чувствует, как та боль в груди усиливается при взгляде на такой тёмный синяк на маленьком личике с изящными чертами.

— Миссис Тейлор? — говорит она, прочищая горло.

Её голос звучит робко, но это не совсем детская стеснительность.

Он уже слышит лёгкие отголоски той острой, менее детской резкости.

Она уже взрослее, чем должна быть.

— Можно мне помочь? — говорит она, и в её голосе звучит неуловимая тоска.

Эта тоска словно вскрывает грудь Балидора изнутри.

— …Когда Элли придёт, — поправляется она. — Можно я тоже помогу?

Женщина поворачивается, улыбаясь ей.

Женщина красива, ей около тридцати пяти лет. А может, и сорок. А может, даже сорок пять. Балидору все ещё сложно определять человеческий возраст, несмотря на то, сколько он прожил среди их расы. Будь она видящей, она была бы почти его ровесницей, перевалив за четыре сотни лет. Её тёмные, мягко вьющиеся волосы спадают ниже плеч. Она одета в тёмно-зелёное цветастое платье, которое облегает тонкую талию и изгиб бёдер.

Рождественское платье.

— Ты можешь помочь мне прямо сейчас, милая, — говорит она, подзывая её.

Касс вновь колеблется.

Затем, сделав глубокий серьёзный вздох, она соскальзывает с края дивана.

Приземлившись на ноги и уже источая светом ту фальшивую беспечность, она подходит к женщине. Что-то в насторожённости, которую он там ощущает, в страхе, заставляет боль в груди Балидора разгореться с новой силой.

Он видит нечто схожее в глазах женщины, пока Касс идёт к ней.

Жалость, да, но в то же время нечто большее.

Женщина любит её, считает практически своим третьим ребёнком. Она смотрит на синяк на лице Касс. Она уставилась на него, надеясь, что ребёнок этого не замечает, кусая язык, чтобы ничего не спрашивать, и от этого ощущая привкус крови.

Балидор видит там яростную злость — эмоцию, которую узнает в себе.

Это ещё одна причина, по которой ему нравится приёмная мать Элли, Миа Тейлор.

Не эта человеческая женщина навредила ей.

Но Балидору это уже известно.

Он уже видел достаточно детства Касс, чтобы знать, чей кулак наверняка оставил свой след на её лице. И он также знает то, каким маленьким наверняка было прегрешение Касс, чтобы она такое заслужила.

Изначально она кажется стеснительным ребёнком, милым ребёнком, послушным ребёнком.

Иронично или нет, но именно этот кулак превращает её в нечто иное. Именно голос, принадлежащий хозяину этого кулака (голос, который постоянно обвиняет её в том, что она не-милая, не-послушная, не-скромная, не-тихая) превращает её в полную противоположность.

Как это часто бывает (душераздирающе часто), она становится именно тем, в чем он её обвиняет. Он превращает её в образ себя самого, и как послушная девочка, которой она была до того, как он наложил на неё лапы, она отчасти подчиняется.

Но всё же он не ломает её до конца.

Даже её отец не сломил её.

Даже сейчас Балидор видит пламя, переполняющее её грудь.

Оно смущённо трепещет перед ним, скрытое тем, что прячет её истинный свет от мира. Сердце Кассандры — это мягкий кремовый свет с сиреневым отливом, смешивающийся с таким ослепительно белым неподвижным светом… светом, от которого он едва может отвернуться теперь, когда знает, как смотреть.

Из всех вещей в ней её сердце — самое захватывающе сложное.

Оно явно принадлежит не человеку.

Это та часть её, на которую он смотрит и не может осмыслить, как все могли не знать, что она — нечто экстраординарное, что она не только явно и чрезвычайно очевидно видящая, но также нечто куда более редкое.

Её сердце в этом месте вообще не узнать.

Оно вообще не похоже на то, что видит Балидор, когда смотрит на её aleimi теперь, в нынешнем временном периоде, в том далёком Барьерном резервуаре, где Касс закована в цепи Дренгов — в ту чёрную, обсидиановую, похожую на камень структуру, которую Тень выжег и ожесточил вокруг этой прекрасной, изящной вещи, которая живёт в груди её как ребёнка.