ГЛАВА 1.

Декабрь. Такой же ледяной как тогда, много лет назад. Я стою у окна, вглядываясь в белую мглу, поглотившую город. На прошлой неделе мне исполнилось тридцать три года, возраст Христа, время переоценки собственной жизни. Пресловутый кризис среднего возраста накрыл меня с головой. В го­лову приходят мысли о бессмысленности собственного существования, ночные кошмары, воспомина­ния...

Я стою у окна, охваченный странным состоянием отрешённости и в то же время погружённости в окружающую действительность. Я вижу каждую кружащуюся в потоке снежинку, слышу похрустывание снега под ногами бегущей по улице девушки, чувствую холодное покалывание зимы на своём лице.

Впервые подобное состояние накрыло меня много лет назад. Мне было шесть, и я впервые в жиз­ни увидел море. Родители сняли домик на побережье. Когда-то он принадлежал умершему профессо­ру словесности. Я так хорошо запомнил, потому что мне очень понравилось это слово. Сло-вес-ность. Оно мягко перекатывалось на языке, и я ходил словно помешанный, повторяя его про себя.

С погодой нам не повезло. Тем летом на побережье то и дело обрушивались дожди. В подобные дни родители ходили в гости к соседям: сидели на застеклённой террасе, пили вино и смеялись. Их разговоры вызывали скуку, а взрослые шутки - недоумение. У соседской четы детей не было, и мы с сестрой оставались дома. Для Тани непогода не стала проблемой. Она всегда умела себя занять. Вот и в тот раз она отыскала в профессорской библиотеке книгу и, забравшись с ногами в плетёное кре­сло, погрузилась в написанное.

Я же просто не знал, куда себя деть. Сначала слонялся по комнате, разглядывая забавные подел­ки, выстроившиеся на подоконниках. Потом мне надоело это бессмысленное хождение, и я уселся на диван, уставясь в длинный стеллаж у противоположной стены. Моё внимание привлекла толстая книга. Название стёрлось от времени, и от этого старый том манил ещё сильнее. Казалось, внутри него можно обнаружить витиеватые письмена и изображения загадочных существ. Он должен был быть похож на фолианты, которые я видел однажды в историческом музее, куда нас с сестрой водил отец. Хотелось встать, подойти и взять желанную книгу. Но я сидел, не шевелясь, потому что считал, что если прикоснусь к ней хоть пальцем, то она исчезнет, превратившись в пыль.

Тогда и пришло это чувство. И я был уже не Генкой Григоряном, шестилетним мальчишкой, а ча­стью огромного шумного мира. Я обвёл взглядом комнату и обомлел от неожиданной яркости бытия. Дождь на минуту остановился, и в оконном стекле плыл голубой лоскуток неба, прозрачный как орган­за. Словно прозревший слепой я разглядывал изящный узор тюлевых занавесок, мыльные разводы на плохо вымытых стёклах, старые деревья в саду, их сухую растрескавшуюся кору, каждую извилин­ку этой коры. Я видел муравьёв, носящихся по стволу, колонию тли, божью коровку с шестью точками на красном округлом тельце.

Словно обретший слух глухой слышал я тихий шелест листьев за окном, голоса на соседней тер­расе, шуршание мыши в подполе и почти неуловимое потрескивание отстающих от стен обоев. Но са­мыми удивительными были запахи: извёстка, бумага (всё те же обои), жёсткая обивка дивана, старые книги, деревянный стол и занавески — всё пахло по-своему, неповторимо и чарующе.

Когда я очнулся, всё стало скучным и обыденным. Почувствовав, что сижу на диване и у меня по-прежнему есть руки, ноги и голова, я, наконец, решился пересечь комнату и взять с полки книгу. Пере­листнул страницы. Оказалось, что это обыкновенный, датированный пятьдесят вторым годом, спра­вочник со множеством таблиц и цифр, понятных лишь специалисту.

Сейчас я снова растворяюсь во вселенной. Вы знали, что среди миллиардов снежинок не найти двух одинаковых? Я вижу каждую из них удивительную в своей уникальности. Слышу их лёгкое по­трескивание.

- Пап, ты чего опять завис? - оборачиваюсь. Лика смотрит на меня с осуждением, - прям, как ма­ленький!

Смешно слышать подобное от одиннадцатилетней девочки. Но она у меня такая — материалистка до мозга костей. Презрительно фыркает, когда маленький Марк просит рассказать сказку или когда я придумываю для него разные истории. Помню, как Лика нашла во дворе ключ, красивый, почти игру­шечный.

- Это золотой ключик, - сказал я тогда. - Он открывает любые двери.

Дочка засмеялась и спросила:

- Ты правда в это веришь?

- Нет, конечно, - я отчего-то смутился.

- Вот и я не верю, - Лика, обижаясь, поджала нижнюю губу. - Не надо со мной так! Я что маленькая что ли!

Пациенты клиники, где я работаю, любят меня слушать. Может быть, сказки нужны лишь тем, кому пришлось тяжело в жизни? Счастливые люди в них не нуждаются.

Зачем я об этом пишу? Почему бы не писать? Сегодня строчат все, кому не лень – безграмотная школьница с претензией на трагедию и утомлённость жизнью; известная ведущая, едва перешагнув­шая двадцатилетний рубеж и уже знающая, чем поделиться с миром. Чем я хуже? Возможно, моя ис­тория не перевернёт сознание отдельно взятого человека. Но всё же я надеюсь, что она по меньшей мере вызовет интерес.