Но нет, по какой-то немыслимой причине я выбираю увидеть во сне дерзкую девчонку-джинна в бутылке, которая сегодня раз за разом оскорбляла меня и отказалась сотрудничать с королевой; она явно враждебна и несомненно втайне является предательницей.

— Во имя Богини, ты в точности такой, как описывают книги, и даже лучше. Намного красивее, чем на картинках, — выпаливает библиотекарь/Мак, забирается на мою кровать, седлает мои бёдра и обхватывает обеими руками мой...

— Прекрати, — я отбрасываю её руки прочь, подавляя хриплый рык, потому что я хочу ощутить её руки там, но её внезапный натиск сбивает с толку, и я чувствую себя очень странно и некомфортно из-за того, что она выглядит как Мак. Может, я втайне и считаю её привлекательной, но, блин, это Мак, и это кажется неправильным. Кроме того, мне нравится не спешить, а не просто сунул-вынул, и готово.

— Что я делаю неправильно? Научи меня всему, — восклицает она.

Не такой сон я хотел. Когда я сталкиваю её с себя, она разваливается на кровати, раскинув ноги, и её бесконечно трахабельная грудь подпрыгивает.

Я отвожу взгляд и сосредотачиваюсь на стене. В моём нутре бушует сигнал тревоги, предупреждающие знаки повсюду. Не знаю, почему, но я научился прислушиваться к этому. Я выкатываюсь из постели и встаю возле края, изучая её, пытаясь решить, что такое я вижу, но не могу уловить. В итоге, когда ответа не находится, я решаю оборвать сон и начать заново.

— Убирайся. Я не хочу видеть тебя здесь, — я пренебрежительно взмахиваю рукой.

— Ложь, — ровно отвечает она.

Я ощетиниваюсь.

— Я детектор лжи, и я сказал...

— Полная чушь, — перебивает она меня. — Я, может, и девственница, но я знаю, что это означает, — она показывает на мой твёрдый член. Затем она поднимается на колени, от чего её грудь прекраснейшим образом покачивается, и снова тянется к моему дружку. — Это значит, что ты хочешь дать мне секс.

Я раздражённо отпихиваю её руки.

— Это значит, что мне надо пописать, — вру я. — У мужчин часто бывает стояк, когда им надо пописать. Убирайся из моего сна. Ты выглядишь как Мак, и я тебя не хочу.

Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но потом просто сидит там с приоткрытым ртом, выглядя сбитой с толку. Затем она прижимает ладонь к груди, закрывает рот, сглатывает, снова открывает, и оттуда вырывается отрыжка с подозрительно дрожжевым запахом, которая длится целых пять секунд, пока я созерцаю это с отвисшей челюстью.

И это в моём представлении эротический сон? Мне явно нужно попрактиковаться.

Подобравшись к краю постели, она зажимает ладонью рот и смеётся.

— Я рыгнула! — восторженно восклицает она. — Я всегда задавалась вопросом, каково это, — она хмурится. — Уф. Как будто маленькая гаина пытается вскарабкаться вверх по моему горлу. Вовсе не приятное ощущение. Но как только это начало выходить, ощущения просто изумительные.

Она сидит на краю, длинные сексуальные ноги свешиваются с кровати (абсолютно голая и охерительно горячая), и она смотрит на меня обожающим взглядом.

Я наклоняюсь и принюхиваюсь.

Христос, моё подсознание точно извращённое. Мне не просто снится дерзкая стервозная библиотекарша, я ещё и сделал её пьяной от Гиннесса перед тем, как призвать в свою кровать. Вещи, которые мой дремлющий мозг решает сочетать вместе, временами вводят меня в ступор.

— Ты пьяна, — раздражённо сообщаю я порождению своего извращённого воображения.

Она снова рыгает, снова смеётся, явно пребывая в экстазе из-за своего опьянения.

— Да! У меня очередное событие. Это лучший день. Я вымоталась от того, что билась о бок бутылки, и мне захотелось пить, так что я выпила немного того, что было в бутылке, потом занялась остальным, но должно быть уснула, и... — её лицо внезапно мрачнеет, и она шипит: — Когда я уснула, ты, огромный, здоровенный, жирный, нескладный простофиля, — она тычет в меня пальцем, и её груди (груди Мак) подпрыгивают так эротично, что я почти не обращаю внимания на то, как она только что назвала меня, — я едва не утонула в этой гадкой вонючей штуке. Какая личность поступает так с другой личностью? Запечатывает в вонючей бутылке, где можно утонуть и совершенно нечем заняться.

— Ты не личность, и ты не можешь утонуть.

— Я такая же личность, как и ты. И я тоже могу утонуть.

— Ложь.

— Это ощущается как умирание.

Это правда. Я знаю это на своей шкуре из-за страданий в лапах Ведьмы. Хоть мы и не можем умереть по-настоящему, в какой-то мере мы всё равно умираем. А потом мы приходим в себя после исцеления в бессознательном состоянии.

— И фейри не спят.

— Спят. Некоторые из нас.

Моё нутро слышит нотки правды в её словах.

— Это не происходит, — бормочу я в основном про себя, и даже для моих ушей эти слова звучат неуверенно. Я отказываюсь верить, что библиотекарша каким-то образом высвободилась из своей бутылки и заявилась ко мне в постель пьяная в хлам. — Это сон, и он должен закончиться. Прямо сейчас, — я сердито смотрю на неё, дожидаясь, когда она лопнет и перестанет существовать.

Этого не случается.

— Это происходит, — опять отрыжка. Серебристый звон смеха. — И мне кажется, это божественно, — радостно лепечет она. — Мне сейчас хотелось бы секса.

— Я сплю и вижу сон.

— Нет, не спишь.

— Ты никак не могла сбежать из бутылки. Это неписаное правило. Джинны не могут сбежать из своих бутылок. В противном случае джиннов вообще не существовало бы.

— Понятно. И ты встречал одного из них? — приторно сладкая издёвка окрашивает её слова.

— Нет, — рявкаю я. — Но все знают правила.

— Я, — говорит она пьяным и самодовольным голосом, — не джинн. Я библиотекарь. И я бы хотела секса. Прямо сейчас, пожалуйста, — она выжидающе смотрит на меня.

— Довольно! — я резко разворачиваюсь и иду голышом, на ходу призывая одежду своей новообретённой силой. Мне нужны ответы, и я знаю, где их найти. Я сплю или бодрствую? Если я бодрствую, ясно одно: библиотекарь обретёт новый дом в прочной серебристой фляжке с дюймом ирландского коньяка с пряностями на дне. Если она действительно сбежала и отчудила такое, то заслуживает ещё одного утопления.

— Подожди, — кричит она. — Я хочу секса. Возвращайся сюда, — очередная отрыжка. Очередной восторженный смех.

Так, ну это попросту оскорбляет меня. Пьяная женщина, не предложившая ни капельки соблазнения, ни унции романтики, требует, чтобы я занялся с ней сексом безо всякой прелюдии. Я резко разворачиваюсь к ней и рычу:

— Ты не можешь просто взгромоздиться голышом перед мужчиной, потребовать секса и ожидать, что ты его получишь. Это так не работает.

— Ещё как работает.

— Не работает.

Она бесстрастным тоном говорит:

— В каком королевстве какой вселенной это так не работает?

— В единственном, которое имеет значение: в моём! — реву я. Молниеносно развернувшись, я вылетаю из комнаты и захлопываю дверь с такой силой, что весь замок трясётся, а картины на стенах дребезжат. Я слышу, как через несколько комнат отсюда, в одной из свободных спален болты огромного навесного зеркала со стоном поддаются, и за этим следует звучный грохот и звон стекла.

Очаровательно.

Зная мою удачу, это наверняка зачарованное зеркало, и оттуда тоже сбежит нечто отвратительное.

Например, Кровавая Ведьма 2.0, которая в этот раз решит собирать и кишки, и секс. И выйти за меня замуж. И оставить меня себе навечно.

Мне реально надо проснуться, бл*дь.

Глава 13

Прямо под её кожей есть кровь рептилий¹⁹

Мак

В Джорджии свет ослепительный, тёплый и уверенный в себе (временами даже наглый), затопляет каждый уголок и щёлочку, поднимая настроение и обнажая кожу.

В Ирландии свет скрытный. Текстурный, неуверенный и холодный, он не добирается до уголков, сговаривается с тенями, чтобы наполнить каждое помещение и переулок аурой зловещего предчувствия. Смешайте этот недобрый свет с туманом и почти постоянным моросящим дождиком, и получите идеальный рецепт погоды, когда лучше оставаться дома, надевать побольше слоёв одежды, грустить над кружками перед огнём и порождать лучшую литературу в мире. Джеймс Джойс, Оскар Уайльд, У.Б. Йейтс, и даже К.С. Льюис, родившийся в Белфасте — все сыны Ирландии.

В Фейри качества света, как и всё остальное в фейри, умножаются в разы.

Свет в королевстве Зимы сердитый, злобный и коварный, он слабеет, когда тебе нужно больше света, делается болезненно ярким, когда ты бы предпочёл не видеть что-либо настолько ясно — например, бесчисленные застывшие статуи смертных и фейри, которые усеивают лабиринт Зимы, все обездвиженные и застывшие посреди визита какого-то ужасного существа; рты широко раскрыты в криках, глаза следят за нами, пока мы проходим мимо.

Жутко. Я чувствую на себе давление их умоляющих взглядов. «Освободи нас! — визжат мучимые глаза. — Ты королева, ты можешь».

Когда я была маленькой, папа возил меня на пляж в Тайби-Айленд во время отлива. Я ненавижу отливы. Отступление океана выбрасывает на мель множество морских существ, их крошечные передвижные домики оказываются далеко от воды, где они остаются лёгкой добычей до тех пор, пока прилив не возвращается, и тогда многие из них уже мертвы. Я понимаю круговорот жизни. Я знаю, что у их кончины есть цель.

В тот день меня возмутили люди, которые бродили по пляжу в поисках красивой безделушки — или, скорее всего, того, что они выбросят через несколько часов, показав друзьям — безжалостно выдирали хрупких существ из их ракушек и бросали их уязвимые обнажённые тела на обжигающий песок, часто прямо перед чайкой или клювом цапли.

Всё ради ракушки.

«Убийцы!» — хотелось закричать мне.

Таким было и королевство Зимы во время отлива, выброшенное на мель страданий, и только я могла облегчить их долю. Я могла освободить мучимые души и вернуть их в море жизни.

«Ты не знаешь, почему она заморозила их, — прорычал Бэрронс. — Ты не знаешь, кто они или на что они способны. Ты можешь освободить Кровавую Ведьму или что похуже. Возможно, это ловушка; они застывшая армия Зимы, докладывающая обо всём увиденном, и если освободить их, то мы окажемся в разгаре битвы. В Фейри ожидай вероломства. Всегда».