Некоторое время они могли желать лишь существования. Она ваяла свой замок тысячью мерцающих оттенков тени и боли, возвращая своему имению давно утраченное величие, щедро окутывая озёра и ручьи замысловатыми узорами инея, украшая серебристый лабиринт ледяными скульптурами своих врагов. Осеннее и Летнее королевства тоже вернулись к своему уникальному стихийному величию. Но не Весеннее королевство. Джейн не дурак и не имел навыков, чтобы попытаться его захватить.

Но изменения в их расе продолжались. Поначалу медленно.

Затем ускоряясь.

Воплощая адскую трансформацию.

Песнь короля Невидимых обратила вспять то, чего добился Котёл Забвения.

Восстановила их воспоминания.

Все. Включая их происхождение, эту рощу и Ту, Что Пропела Песнь.

Это также восстановило нечто другое, отсюда и необходимость пронзать плоть до кости, чтобы держать себя в руках.

Во всяком случае, это произошло в пределах Зимнего Двора. Иксай стремилась узнать, все ли в Фейри страдали от подобного, или только её королевство. И всё же она страшилась (да, страшилась) покинуть свой замок и выйти на открытое место, чтобы узнать самой.

Отсюда и эта тайная встреча.

Сначала она взглянула на Азара, на его кожу цвета осеннего солнца, отражавшегося от каштанов, на глаза, мерцающие шафрановыми и мандариновыми оттенками двух самайнских костров, затем на свою летнюю противоположность пышную Северину с золотистой кожей, золотистыми волосами до лодыжек и плавящим взглядом.

Она никогда не сумела бы прочесть правду на их лицах, как и они не могли прочесть её лицо. Члены королевской элиты были самыми неуступчивыми из сидхов, способными скрывать и выносить многое. Если только (Иксай неуловимо задрожала от этой мысли) их состояние не продолжало ухудшаться.

— Зачем ты призвала нас сюда? — властно потребовал Азар.

— Откуда, — ледяным тоном парировала Иксай, взмахнув рукой, чтобы прогнать свой длинный белый горностаевый плащ, в котором в знойной роще было слишком жарко, — вы знали, где это место?

Котёл стёр воспоминания, они давным-давно забыли, что когда-то жили в райском фруктовом саду. То, что они сумели найти это место, сообщило ей многое из того, что она хотела знать, и Иксай испытала вспышку злорадного удовлетворения от того, что их воспоминания тоже восстановились. Страдания куда терпимее, когда выносишь их в компании.

Её вопрос был встречен тишиной.

— С вами это тоже случилось. Ваши воспоминания вернулись, — воспоминания слишком давние, слишком обременительные, чтобы нести их в себе. Иксай украла Котёл из королевства Эобил и испытала его на нескольких своих подданных, надеясь, что он сумеет восстановить порядок из катастрофы. Это не сработало. Он оказался сломанным, бесполезным. Давние вражды возобновились, и среди расы бессмертных имелось бесчисленное множество древних споров, бесконечных обид, вечных скорбей. — И эмоции тоже, — ровно добавила она.

— Я понятия не имею, о чём... — холодно заговорил Азар.

— Я раскрыла свои карты, — рявкнула Иксай. — Смеешь ли ты проявить непочтение к чести? — королевская элита блюла строгие формальности. Иначе они были слишком могущественны, чтобы вести себя хорошо. Отказ от любезностей приводил к разжиганию войн.

После долгой паузы он склонил голову и натянуто произнёс:

— Как ты и утверждаешь, и воспоминания, и эмоции вернулись.

Последовав его примеру, Северина кивнула.

— Летний Двор... — она умолкла, поджимая губы в узкую металлическую линию.

— В хаосе, — холодно закончила Иксай. — Они не могут убивать, так что предаются другим развлечениям, используя свои силы друг против друга ужасающим образом, — обитатели Зимнего Двора стали отвратительными чудовищами, которым место скорее в тюрьме Невидимых. Если бы восстановилась только память или только эмоции, эффект не был бы таким катастрофическим. И если бы вернулась лишь память, они бы научились с этим справляться. Это эмоции подстёгивали их столь смертоносные действия. Две эти вещи в сочетании являлись токсичными для существ, которые вечность не терпели ни того, ни другого.

Азар на мгновение умолк, затем сурово сказал:

— Мне пришлось оградить свой замок от них. Мой собственный двор отказывается меня слушать, и тем более подчиняться.

Сознаться в том, что он боится своих подданных, для него было изобличающим признанием, оливковой ветвью, предложенной отчаявшимся принцем. Иксай отчаялась не меньше его и приняла этот жест.

— Я сделала то же самое, — она не могла поднять армию против людей, не могла собрать отряды, не могла отдать приказы. Её двор превратился в безумных эмоциональных дикарей, которых она уже не могла слушать или созерцать. Если бы не сила, врождённо присущая тем, кто правил королевскими домами, она сама находилась бы на том ужасном дворе, в этот самый момент, и стала бы столь же отвратительной, как и её подданные.

Мгновение спустя Северина примкнула к хрупкому перемирию.

— Я тоже. Мой двор столь же злобен, как Невидимые, все до последнего!

Не совсем. Низшие касты были моложе, обладали более короткими воспоминаниями. Некоторые даже были зачаты в этой безмятежной роще до того, как Эликсир сделал Видимых бесплодными. Последняя рождённая каста, спирсидхи, была свободна от безумия, охватившего Туата Де. Иксай презирала их и завидовала им за это. Когда перемены только начали нарастать, её двор охотился на них, загнал крошечных фейри в укрытие.

— Вы так говорите, будто только ваш двор страдает от этого. Вы тоже это чувствуете. Те же желания. Голод. Нужду, — одержимую. Всепоглощающую. Притупляющую разум. Болезненную для существ, которые не испытывали боли целую вечность.

Лицо Азара напряглось.

— В отличие от этих дураков, я это контролирую.

Лишённые эмоций фейри долгое время играли со страстными существами, чтобы почувствовать хоть какие-то ощущения. Но они не всегда были пустой шелухой.

Северина пожала плечами.

— Мы все вновь научимся управлять нашими страстями, и когда это случится, наше существование станет богаче. Песнь не отменила нашего бессмертия.

— Пока что, — процедила Иксай. — Она пока что не отменила нашего бессмертия. Ты достаточно глупа, чтобы считать, что эти изменения внезапно прекратятся безо всякой причины?

Вид, у которого они украли Эликсир, предупреждали их, что они об этом пожалеют, ибо цена бессмертия — это разрушение души. Они посчитали это справедливым обменом. Зачем полагаться на реинкарнацию или ускользающее, иллюзорное, ни разу не замеченное божество, когда можно гарантировать себе вечность одним глотком?

Потом они запоздало обнаружили, что тело было домом страсти, а не её источником. Души медленно сгорели дотла на запретном погребальном костре. Они обменяли яркое, страстное, доходившее до пяти сотен лет существование на вечность блёклых ощущений. И всё же они считали это справедливым обменом.

Иксай знала, что теперь, когда они вновь ощущали эмоции, смертность может вскоре последовать за ними. Песнь не восстанавливала их до пика силы.

Она уводила их вспять.

До самого начала.

До того, чем они были изначально.

Смертные.

Презренно, уязвимо подверженные убийству.

Мягкотелые и жалкие, слабые как смертные.

Песнь уничтожила Невидимых.

Видимых она воссоздавала.

И Двор Света, и Двор Тени были объявлены несовершенными в разной мере.

Никто не знал, где Эобил спрятала Эликсир Жизни. Или сколько его осталось. Что бы там ни сохранилось, Иксай поклялась, что первые капли достанутся ей. Она не будет вновь смертной. Она презирала те воспоминания, те чувства. Она разворотила жилище королевы, обыскала каждую поляну, ручей и лощину вокруг него, обшарила каждый дюйм замка Верховной Королевы. Она отправляла всюду поисковые отряды. Никто не вернулся.

Если Богиня, посадившая эту рощу, столкнулась бы с Туата Де Дананн в любой другой момент их истории, она бы их уничтожила. Но они встретились тогда, когда фейри недавно поглотили Эликсир, праздновали, радовались, оставались способными к зачатию, ещё не жаждали ощущений и оставались благостными, заботясь о земле, на которой они обитали.

— Как нам забрать у человека то, что нам принадлежит по праву, если мы не можем контролировать собственные дворы? — прошипела Иксай.

Её королевские коллеги ничего не сказали.

Никто кроме неё не мог мыслить ясно?

— Мы втроём должны использовать Эликсир, силой дать его нашим подданным!

Азар наградил её взглядом такой воспламеняющей ярости, что сосульки тщательно продуманной формы, украшавшие платье, начали таять и капать на её ноги в туфлях.

— Он у тебя? — прорычал он, сжимая руки в кулаки.

— А я веду себя так, будто он у меня? — прорычала она в ответ. — Ещё раз используешь против меня свою силу, Азар (пусть даже лишь на моём платье), и я закончу войну, которую ты начнёшь!

— Если бы я имел хоть малейшее представление о том, где Эликсир, я бы выпил его в то же мгновение, а потом дождём пролил его над своим королевством! И нах*й твоё уродское платье! Думаешь, что сможешь закончить войну против меня, принцесса? — процедил он. — Попробуй.

Во имя Д'Ану, они вели себя ненамного лучше их разъярённых похотью дворов. Иксай прижала ладонь к груди, призывая лёд своего королевства, восстанавливая ледяные украшения своего платья и успокаивая свой нрав.

Полыхая глазами и дрожа от усилий по сдерживанию своей ярости, Азар натянуто сказал:

— Пошли немножко и в мою сторону, будь так добра.

Она хотела проморозить ублюдка до костей, заточить его в леднике. Располосовать глыбу на крошечные кусочки льда и скормить его своему двору. Но ей нужны союзники. Пронзив ладони ногтями, она послала в его направлении порыв леденящего ветерка, затем оказала ему услугу, грациозно закружив его вокруг Азара.