Когда Эльфледа закончила с ее спиной, они перевернули ее, чтобы очистить раны на ее животе, груди, бедрах. Женщина испустила тонкий крик, когда стержень накрыл широкую рану на ее животе.

Леофрик соскользнул с кровати и опустился рядом на колени. Когда он пошевелился, ее рука крепче сжала его пальцы.

— Я здесь, я здесь, я здесь, — он снова и снова повторял слова, которые произносил сотни раз за эти часы. — Я не позволю тебе больше страдать. Я буду защищать тебя. Прости. Прости меня. Прости нас. О Господи, прости нас.

Он понял, что молится, и, склонив голову к ее рукам, все еще сжимающим его руки, стал молиться по-настоящему.

— oOo~

Несколько дней после того, как Эльфледа очистила раны, женщина провела в лихорадке. Ее мучила сильнейшая боль — и она была сильнее после очищения, чем до него, как и предупреждала лекарка — и время, когда она теряла сознание, было благом для нее и для всех остальных.

Леофрик сидел с ней почти каждый день, прерываясь только на трапезу с отцом и братом, умывание и нужду. Через несколько дней он едва держался на ногах, и тогда Эльфледа вытолкала его из комнаты, заметив, что, видимо, он хочет тоже заболеть.

Оставить ее было очень трудно. Хотя она еще не пришла в себя, у нее случались моменты ясного сознания, и она всегда искала его прикосновения. Ее глаза тоже искали его, и когда он наклонялся ближе или обнимал ее, она расслаблялась. Она хотела, чтобы его руки касались ее — держали ее, гладили по волосам — как будто само его прикосновение облегчало ее боль.

И она исцелялась. Каждый день она приходила в себя — ненадолго, чтобы выпить воды и съесть немного жидкой каши, и ее дыхание с каждым днем успокаивалось и становилось глубже. Каждый вдох был по-прежнему странным, грубым, но дышать ей становилось легче, и это помогало ей исцеляться.

Каждый день Эльфледа меняла свои многочисленные повязки, и поначалу сочившаяся кровь с каждым днем пропитывала их все меньше. Когда повязки перестали мокнуть, ее кожа начала остывать. Она выздоравливала.

Однажды утром, почти через две недели после того, как он вынес женщину из Черных Стен, Леофрик вошел в ее комнату и увидел, что она сидит в постели. По-прежнему замотанная бинтами, но с расчесанными светлыми волосами и чашкой в руке, она повернулась и посмотрела прямо на него ясными и спокойными голубыми глазами.

Ее лицо хорошо зажило. Большая часть синяков исчезла, а порезы превратились в тонкие красные линии. Ее красота сияла сквозь новые шрамы. Ее тело потребует больше времени, но он уже видел, что она наконец выздоровеет. И снова станет сильной.

Леофрик улыбнулся.

— Здравствуй! Хорошо выглядишь!

Она, конечно, не могла понять его, но слова эти прозвучали без особого намерения — он просто был рад видеть, что она поправляется. И она поймет его тон, надеялся он, и его улыбку.

Но ответной улыбки она ему не подарила. Он хотел бы увидеть, как она улыбается, но женщина только пристально смотрела на него, и Леофрик понял, что потребность прикасаться к нему, которую она испытывала в болезни, прошла.

Он больше не был ее спасителем. Теперь он снова был ее врагом.

Она поставила чашку на поднос, и служанка Эльфледы взяла ее и вынесла из комнаты, сделав реверанс на ходу. Он и женщина остались одни.

Возможно, еще не слишком поздно. Леофрик подошел к кровати и сел на край, как делал уже много раз за эти недели. Когда он потянулся к ее руке, она отдернула ее.

И все же что-то в этих голубых глазах говорило, что она помнит, как нуждалась в нем и как он был рядом. Как он поддерживал ее своей силой.

Рукой, которую она отвергла, он похлопал себя по груди.

— Меня зовут Леофрик, — затем он указал на нее и изобразил на лице вопросительное выражение. — Как тебя зовут?

Она молча смотрела.

Он снова похлопал себя по груди.

— Ле-оф-рик. Леофрик.

Он знал, что она не глупа, и знал, что она не глухая. Женщина явно поняла, о чем он спрашивает. Ни один языковой барьер не был настолько высоким, чтобы нельзя было обменяться именами.

Она была упрямой. Своенравной. И недоверчивой.

На столе стояла маленькая ваза с фруктами; девушка, которая всегда суетилась вокруг, должно быть, забыла ее, торопясь покинуть комнату. Он потянулся за яблоком.

— Яблоко. — Он протянул ей фрукт, но она не взяла. — Яблоко.

Леофрик вытащил из-за пояса маленький нож, и женщина тут отреагировала, напрягшись и отодвинувшись.

— Я не причиню тебе вреда. — Он отрезал кусок яблока и съел его, затем отрезал еще один и протянул ей на лезвии.

Она долго смотрела на нож. Леофрик держал его так же долго. Наконец женщина протянула руку и схватила кусочек яблока.

Пока она ела его, он видел восторг в ее глазах, ей нравился вкус, нравилась сладость. Ее лицо оставалось бесстрастным, но в глазах плясали огоньки удовольствия.

Она сказала какую-то длинную фразу. Он ничего не понял. Ее голос был хриплым и прерывистым от истощения и редкого использования в последние недели, но язык ему понравился.

— Мне очень жаль. Я не знаю твоих слов. — Он пожал плечами. — Я хочу, чтобы ты научила меня, и я научу тебя.

Она посмотрела на яблоко, и Леофрик отрезал ей еще кусочек. Протягивая его, он повторил:

— Я научу тебя. Яблоко.

Женщина съела кусочек яблока и легла, забравшись под одеяло и повернувшись к нему спиной.

Он наклонился и положил руку ей на голову, заметив, как она закрыла глаза, когда он коснулся ее. Но она не отодвинулась от прикосновения.

Сопротивляясь желанию поцеловать ее в щеку, он сказал:

— Отдыхай. Я навещу тебя чуть позже. Я рад, что ты набираешься сил.

Она не понимала его слов, но это не имело значения. Он надеялся, что она поймет его тон.

— oOo~

Понимала она его тон или нет, но для него она была как камень. Она не сказала ему своего имени и после того единственного потока слов в первый день вообще больше ничего не говорила. Она позволила Эльфледе и слугам ухаживать за ней, но принимала уход молча.

Она ела и пила. Она исцелялась. Она становилась сильнее. Но через несколько дней Леофрик уже оставлял ее с прислугой, заглядывая лишь раз или два в день. Он делал совсем не то, что ожидал от него отец. Он не завоевывал ее доверие и не учил ее их языку. Каждый день за вечерней трапезой отец и брат спрашивали о женщине, и каждый день он сообщал, что она все еще выздоравливает, но уже скоро он сможет работать с ней всерьез.

Его отец вернулся к своим делам. В их доме не было счастья, но пелена горя рассеялась. Леофрику казалось, что эта женщина тоже сыграла свою роль. Под ногами у них больше не творилось ужасное, а без этого мысли короля о мести ушли, сменившись более печальными, но более спокойными воспоминаниями о Дреде и королеве. И в них было достаточно места для света.

Но женщина продолжала сопротивляться ему, и очень скоро ему придется сказать отцу, что она бесполезна.

Когда она полностью исцелится, — сказал себе Леофрик, — когда она не будет нуждаться в уходе, тогда он поговорит с ней. Он заставит ее делать то, что нужно. Он найдет какой-нибудь способ сообщить ей, что ее единственный выбор — смерть.

Но он не хотел ее принуждать. Он хотел, чтобы она помнила, что он спас ее. Он не думал, что ему нужна ее благодарность, но теперь оказалось, что нужна. Она не испытывала к нему ни благодарности, ни уважения, и это причиняло боль.

Однажды, спустя почти месяц, Леофрик вернулся в замок из конюшни, куда ходил, чтобы взглянуть на недавно купленного жеребца. Он направился в комнату прислуги, чтобы заглянуть к женщине впервые за два дня, но Эльфледа встретила его в коридоре, уперев руки в бока. Вооруженный стражник, как всегда, стоял прямо за дверью.

— У нас проблема. — Ему не нужно было спрашивать — поза лекарки была полна отчаяния.

— Да, ваша светлость. Я сняла повязки. Она исцелилась. Все раны закрыты и хорошо зажили.

— И в чем проблема?

— Она не хочет одеваться! Повязки больше не закрывают ее, и она совсем голая, но не хочет одеваться! Я пыталась ее заставить, а она вырвала платье из моих рук и разорвала его пополам! Она и впрямь дикарка, ваша светлость, раз не стыдится своего тела!

— Я поговорю с ней.

— Нет! — Эльфледа тут же склонила голову, так же удивившись самой себе, как и он. — Прошу прощения, ваша светлость. Но она совершенно голая. Совсем. И не стыдится этого.

— Я видел ее тело, Эльфледа. Ты была со мной, когда я забрал ее из Черных Стен. Я держал ее в ванной. Я сидел рядом с ней, пока ты промывала ее раны.

— Но… ваша светлость…

Собрав все свое терпение, Леофрик тяжело вздохнул.

— Что?

— Она исцелилась. Она стала сильнее. Она больше не больная женщина.

Ему показалось, что он наконец все понял, и он рассердился.

— Ты думаешь, я возьму ее? После всего этого?

— Нет, ваша светлость. Пожалуйста… я… она может вас соблазнить.

Лекарка в самом деле думала, что эта женщина попытается его соблазнить? Теперь она почти не смотрела на него. Леофрик окончательно разозлился, но заставил себя рассмеяться.

— Покрытая шрамами дикарка? Эльфледа, ты унижаешь меня.

Она склонила голову.

— Простите, ваша светлость.

— Я прощаю. Ты хочешь, чтобы она что-нибудь надела? Я постараюсь убедить ее в этом.

— oOo~

Он принес ей аккуратно сложенное простое платье служанки и — пару простых кожаных туфель.

Женщина сидела на кровати, совершенно голая, как и предупреждала Эльфледа. Одна нога была согнута, и место между ее ног было на виду. Если не считать волос на голове, она почти везде была безволосой. Между ее бедер было только немного шелковистых волос.

Леофрик думал, что они шелковистые. Он часто представлял себе это. Но он был очень осторожен и никогда не прикасался к ней.

Когда он задержался у двери, которую только что закрыл, держа одежду, женщина встала.

Ее тело было покрыто ужасными шрамами, от головы до пят, но особенно от плеч до колен. Замысловатый рисунок на бедре был испещрен шрамами. Он знал, что самое худшее — это ее спина. Она была покрыта красными рубцами.