Она права — называть ее блокировщиком членов унизительно, но внезапно я становлюсь восьмилетним мальчиком на детской площадке, который не знает, как вести себя перед симпатичной девушкой. Я в четырех секундах от того, чтобы дернуть ее за волосы.

Не говоря уже о том, что если бы моя мать услышала, как я называю ее членоблокатором, она бы метафорически надрала мне задницу прямо на следующей неделе.

— Извини. — Я сглатываю. — Есть правила, которым ты должна следовать, если собираешься стоять на этом крыльце со мной, и не быть нахальной — одно из них.

— Тогда это будет очень долгая ночь для нас обоих. — Ее рот морщится.

— Ты же знаешь, как спортсмены любят свои правила и игровые схемы.

Она скрещивает руки на груди, ставя сумку на пол.

— Вообще-то нет.

Моя рука вытягивается, упираясь в дверной косяк и создавая заграждение.

— Мы создаем правила на ходу, и крыльцо дома является новым, созданным специально для тебя.

«Это звучит чертовски глупо».

Ее глаза сегодня ярче, на верхних ресницах черный слой туши.

— Почему ты так поступаешь со мной?

Ее голос звучит почти шепотом, и на какую-то долю секунды я чувствую себя настоящим гребаным придурком.

Но появляется эта чертова ямочка, и все мои лучшие намерения вести себя вылетают в окно. Черт, кого я пытаюсь обмануть? У меня нет лучших намерений.

— Зачем ты это делаешь? Ты должна была знать, что не войдешь внутрь сегодня вечером, раз ты надела шапку вместе с пальто. Ты буквально выглядишь так, будто собираешься кататься на лыжах.

Она раздраженно поднимает руки, указывая пальцем в гостиную, в которой только что исчезли ее друзья.

— Но вы же впустили моих друзей!

— Это было решено советом. Ты не можешь вернуться внутрь.

— И кто этот совет?

Я.

— Это хорошо охраняемая тайна.

— Боже, ты такой раздражающий.

О, раздражающий — хорошее слово.

— Благодарю.

— Я не могу вернуться... никогда? — Ее глаза расширяются.

Короткий рывок моей головы.

— Посмотрим.

— Ты собираешься заставить меня стоять на крыльце сегодня вечером, пока мои друзья остаются внутри?

Я скрещиваю руки на груди.

— Я ведь не могу заставить тебя что-нибудь сделать, правда?

Ее губы разочарованно выдыхают воздух, посылая несколько свободных прядей вокруг ее лица.

— Скажи честно: тебе не кажется, что это просто смешно?

Да, но я держу это дерьмо при себе, потому что сегодня вечером, когда я увидел ее, я решил быть эгоистом со временем этой девушки, стоять здесь и пытаться заставить ее смеяться, чтобы я мог заставить появиться эту ямочку на ее щеке.

Не то чтобы мои друзья были бы в восторге, увидев ее; ей будет не по себе внутри, так как Уилсон и Фитцджеральд все еще десять оттенков бешенства, чертовы засранцы.

Братаны важнее телок и вся эта сексистская фигня.

По крайней мере, это то, что я буду говорить себе позже, смотря в потолок над своей кроватью, думая об этой маленькой ямочке на ее щеке так же, как я делал каждую чертову ночь на прошлой неделе.

— Честно говоря, мы здесь, в бейсбольном доме, делаем все возможное, чтобы быть создать как можно больше препятствий на твоем пути.

— Разве я недостаточно наказана?

— Не считай это наказанием — считай это изгнанием в каждом конкретном случае. — Я щелкаю пальцами. — О! Как будто тебя выгнали с острова Клевых Чуваков, Которые Хотят Потрахаться.

— Неужели? — Она закатывает глаза и отступает на несколько шагов. — Так бы вы назвали свой остров?

Я смеюсь:

— Если бы это был мой остров, то было бы куда круче, например, Тропическое Убежище Роуди.

— Так это действительно твое имя?

— Да, это действительно мое имя.

— Тебя зовут Роуди (*Rowdy — шумный, буйный, дебошир, хулиган, буян)? — Она повторяет это, и я не могу не быть слегка оскорблен ее тоном.

Я широко развел руками.

— Воплоти.

— Да. Интересно.

Ее руки тянутся к шапке, надвинутой на лоб, слегка приподнимая ее, чтобы лучше видеть меня.

Я отвечаю тем же, позволяя своим жадным глазам блуждать по длине волос, выглядывающих из-под вязаной зимней шапочки; они длинные — длиннее, чем выглядели, стянутые в конский хвост в прошлые выходные, и темно-шоколадного оттенка.

Когда она наклоняет голову, ловя мой пристальный взгляд, я снова сосредотачиваю свое внимание на дворе, изображая интерес к машинам, припаркованным у обочины.

— Как насчет тебя?

— Что насчет меня?

Она намерено скромничает?

— У тебя есть имя?

— Конечно, у меня есть имя.

Значит так, да?

Ее красивые розовые губы ухмыляются.

— Да, именно так.

— Не возражаешь, если я попробую угадать?

Пожимание плечами.

— Вперед.

— Хельга?

Ее брови взлетают вверх.

— И это твое предположение?

— Руди?

— Серьезно, ты такой засранец. — Она смеется, ее глаза танцуют маленький блестящий танец, когда она смотрит на меня. — Разве я похожа на Руди? Руди, блин.

Я пожимаю плечами.

— Пруденс?

— Я прямо сейчас так сильно тебя ненавижу, — она снова смеется. — Меня зовут Скарлетт.

Скарлетт.

«Скарлетт горяча. Скарлетт — лихорадка».

— Да. Никогда бы не догадался.

На ее лице появляется ироническое выражение.

— Да неужели, Шерлок.

Скарлетт.

Я двигаю молнию на куртке вверх и вниз, чтобы дать рукам работу, украдкой поглядывая на нее.

— Как ты думаешь, Скарлетт, — медленно спрашиваю я, пробуя на вкус ее имя, засунув руки в карманы, — почему твои друзья продолжают бросать тебя ради члена?

Ее губы кривятся в озадаченной улыбке.

— Я не знаю, Роуди. Почему, по-твоему, все женщины хотят от тебя и твоих друзей только член?

«Срань господня, эта девчонка и ее рот».

— Если ты имеешь в виду отсутствие у нас личностей, я обижусь.

Скарлетт вздыхает.

— Я даже сейчас не могу на тебя злиться.

— Я не хочу, чтобы ты злилась, я просто поддерживаю разговор.

Я пожимаю плечами.

— Значит это твои подруги — фанатки, а не ты.

— Мои подруги не фанатки. — Ее брови взлетают вверх. — Но, похоже, это беспокоит тебя гораздо больше, чем меня.

Я не понимаю девушек.

Я подталкиваю ее.

— Признай, что они такие. Скажи дяде Роуди, что твои подруги — золотоискательницы, и мы прекрасно поладим.

Небольшой взрыв смеха — воздушный, немного сладкий. Я выпячиваю грудь — я сделал это, — она думает, что я смешной.

Большинство девушек просто видят мое лицо. Тело. Униформу.

— Ты всегда такой настырный? Ты ведь не отцепишься, правда?

— Быть золотоискателем не всегда плохо, Скарлетт.

— Я знаю это, Роуди. — Она почти закатывает глаза к темному небу над головой. — Но поверь мне, иногда это не имеет ничего общего с тем, что вы занимаетесь спортом. Ты видел своих друзей? Я имею в виду, они красивые. Некоторые из них очень горячие.

Я подавляю вспышку ревности.

— Такие симпатичные, — продолжает она, просто не может не подчеркнуть, насколько чертовски хороши мои друзья, и теперь мои ягодицы сморщиваются. — Девушка должна быть слепой, чтобы не заметить этого.

— А я нет? — Клянусь богом, у меня раздуваются ноздри.

Что, черт возьми, со мной не так?

Какой бы ответ ни вертелся у нее на кончике языка, он мимолетен, исчезает в мгновение ока и заменяется простым:

— Ты и сам знаешь.

Моя грудь раздувается под курткой.

— Кроме того, — продолжает она, — это не преступление — иметь типаж, что не делает их фанатками, верно? Или золотоискательницами? Они просто тяготеют к мускулистым, удивительно горячим парням.

— Нет, это не преступление — иметь типаж. — Не могу поверить, что спорю с ней об этом дурацком дерьме. — Но тот факт, что они болтаются здесь, особенно в этом доме, когда в кампусе полно других домашних вечеринок, делает их охотницами за бутсами, горячими парнями или нет.

Я чуть не подавился последними словами.

Скарлетт наклоняет голову в мою сторону, вязаная шапочка скрывает брови, которые, я знаю, высоко подняты. Я хочу сорвать с нее шапку и посмотреть, что там под ней, каков точный оттенок ее волос.

— Ты всегда так уверен в себе?

Я решительно киваю.

— Я играю в эту игру уже три года. Я знаю правила.

Ее следующий вопрос удивляет меня до чертиков, как случайная бомба, брошенная мне на колени.

— А как насчет тебя — скольких охотниц за бутсами ты пропустил за третью базу?

Она взрывается, как и было задумано.

— О. — Я хватаюсь за бицепс. — Скарлетт, эти раскопки меня немного задели.

Она ухмыляется, посмеиваясь про себя, чувствуя себя нахальной.

— Ха, так я и думала. Так осуждающе и в то же время так лицемерно.

— На каких парней они запали сегодня?

— Понятия не имею. — Ее плечи поникли. — Тот самый засранец Дерек, и кто-то, кого Тесса нашла в Инстаграм. О, и один из аутфилдеров, которых мы встретили на крыльце. Бринкман?

Бринкман и Уилсон? Блин, у ее подруг дерьмовый вкус на мужчин, если они гоняются за этими придурками. У Бринкмана нет никаких стандартов; его любимые завоевания — отчаявшиеся фанатки, девушки из женского общества с темными волосами и помощники учителя — что слишком, чертовски специфично, если вы спросите меня.

— Я знаю, что во время нашей прогулки в прошлую пятницу Кэмерон довольно часто упоминала твое имя. Я думаю, она... — Скарлетт тщательно подбирает следующие слова. — Немного завидует тому, что я здесь с тобой.

Я только фыркаю.

— Я не настолько глуп, чтобы встречаться с такими девушками.

— Когда мы уходили, — продолжает она, — они так много болтали о том, какой ты засранец.

— Остановись. — Я машу ей рукой, возражая. — Теперь ты заставляешь меня краснеть.

Ее смех сегодня звучит легко и громко. Пар поднимается от ее губ с каждым смешком. Чертовски восхитительно.

— Ты определенно тоже…

— Горячий? — перебиваю я ее, осыпая прилагательными. — Великолепный? Безумно талантливый?

— Не скромный, это точно. — Если она закатит глаза еще глубже, они застрянут у нее в черепе. — Недостижимый? Они думают, что им больше повезет с кем-то менее... — Она машет рукой в воздухе, ища прилагательные.

— Сексуальным? Талантливым? Умопомрачительным?

— Пожалуйста, перестань перебивать меня. Ты действительно хуже всех.