Стоя в дверном проеме у окна, он одет в простую черную футболку и пару черных джинсов. Ноги босые, что почему-то заставило меня покраснеть. Что, черт возьми, со мной не так?

Его темные волосы были гладко зачесаны назад, когда мы виделись в последний раз, но теперь они откинуты назад с его лица густыми волнами, за которые любая девушка убила бы.

— Я отнесу вещи в вашу комнату, мисс Лэнг. — Рука Хилари на моем плече почти заставила меня подпрыгнуть; я совершенно забыла, что здесь.

— О, не беспокойся. — Я пытаюсь вырвать у него ручку моего багажа, но он оказывается слишком проворен.

— Это не проблема. Мне все равно надо идти собирать вещи. Уверен, что Ронан хочет перекинуться с тобой парой слов.

— Совершенно, верно. Спасибо, Хилари. Офелия, подойди и присядь. Давай пройдемся по нескольким домашним правилам, хорошо?

Невозмутимый, как всегда, Ронан неторопливо входит в комнату и садиться на диван, закинув одну руку на спинку дивана. Его тело уже не такое напряженное, как тогда, в Нью-Йорке, но в нем все еще чувствуется сдержанность, которая заставляет его казаться отстраненным и далеким от всего окружающего. Не могу точно сказать почему, но эта отчужденность одновременно настолько ошеломляющая и настолько невероятно тонкая, что у меня кружится голова.

Я подхожу и сажусь по другую сторону дивана, усевшись на краешек, согнув колени, положив руки на бедра и выпрямив спину, как шомпол.

— Выглядишь слишком напряженной, — говорит он. — Не стесняйся. Теперь это твой дом, Офелия. По крайней мере, на ближайшие шесть месяцев. Расслабься. Иначе тебе здесь будет очень плохо, а я этого не хочу.

Он прав, но мне потребуется больше пяти минут, чтобы начать закидывать ноги на мебель и расхаживать в спортивных штанах. Тем не менее, откидываюсь на спинку сиденья, стараясь не быть такой напряженной.

— Ты говорил, что существуют правила дома?

— Всего одно или два. Простые, очевидные вещи, которые, уверен, даже не нужно озвучивать. Однако, для ясности, будет лучше просто убрать их с дороги, и тогда мы оба сможем двигаться дальше. Согласна?

Раньше я не замечала ямочек на его щеках. Наверное, потому что он ни разу не улыбнулся во время нашей встречи в Нью-Йорке. Теперь, когда в уголках его рта появился легкий намек на веселье, они почти видны. Коннор унаследовал эту черту от своего отца. Просто с ума сойти, как они похожи.

— Во-первых, — говорит он, подняв указательный палец. — Я хотел поблагодарить тебя. Знаю… что нелегко находиться рядом со мной, Офелия, и также знаю, что не был очень хорошим человеком… — Кажется, он нащупывает оставшуюся часть фразы. Ему требуется некоторое время, прежде чем он продолжает. — Я был не очень любезен во время собеседования.

— Да, ты был настоящим придурком. — Слова срываются с моих губ прежде, чем я успеваю их остановить.

Вот дерьмо. Откуда, черт возьми, это взялось? Слишком поздно зажать рот рукой и заткнуться. Невозможно загнать эти слова обратно в рот, где им и место. Да что со мной такое? Брови Ронана медленно приподнимаются, его взгляд прожигает дыру в моей щеке. Не могу смотреть на него. Во всяком случае, не напрямую. Искоса бросаю на него страдальческий взгляд. Мужчина выглядит слегка ошеломленным.

— Вау. Никто не был так откровенен со мной с тех пор, как умерла Магда, — говорит он.

— Мне очень жаль. Это было слишком. Мне не следовало…

— Нет, нет, ты права. Я был придурком. Вел себя очень резко. За это я приношу свои извинения. У меня больше нет привычки быть милым с людьми. И, наверное, должен был попросить кого-нибудь другого взять у тебя интервью. — Его голос насыщенный и мягкий, как теплый кофе. Акцент, который я пыталась распознать, когда мы впервые встретились, теперь, здесь, на острове, где, казалось, почти все обитатели были ирландцами по происхождению, стал немного более осмысленным. Его почти не слышно, но несколько слов, которые он произнес, были слегка окрашены легким акцентом. Слушать, как говорит Ронан — неожиданное удовольствие, которое заставило мои пальцы поджаться в туфлях.

— Сомневаюсь, что ты позволил бы кому-то другому принять такое важное решение за тебя, — говорю я. — Ты не производишь впечатления человека, который доверил бы заботу о своих детях кому попало.

Ронан долго смотрит на меня.

— Ты права. И поэтому я здесь, извиняюсь, а ты здесь, так далеко от дома. Незнакомка в чужой стране. — Мужчина поворачивается и смотрит в окно рядом с собой, не сводя глаз с чего-то вдалеке. — Полагаю, это подводит меня к самому важному правилу, которого я хотел бы, чтобы ты придерживалась. Здесь, на острове, ты никого не знаешь. Наверное, было бы заманчиво попытаться завести друзей. Друзей-мужчин. Может быть, найти кто-то особенного, с кем можно провести время. Романтически, — добавляет он в конце, как будто его точка зрения не была достаточно ясной.

Но я услышала его громко и отчетливо и уже ерзаю на месте.

— Ронан, поверь мне. Я не собираюсь спускаться по водосточной трубе, чтобы попасть на первую базу с местным жителем. Я здесь, чтобы присматривать за детьми. Это все. У меня нет никакого интереса встречаться с людьми, мужчинами или кем-то еще.

Он одаривает меня неловкой улыбкой с плотно сжатыми губами.

— Уверен, что это правда. Но, как я уже сказал. Лучше всего просто вытащить все это на свет божий, и тогда мы сможем двигаться дальше. Я не хочу, чтобы кто-то посторонний приходил в дом, ясно? И определенно не хочу, чтобы у тебя в комнате были гости. Не хочу, чтобы возникла ситуация, когда Коннор или Эми могут найти незнакомого человека, бродящего в нижнем белье, хорошо?

Мои щеки покраснели. Смесь возмущения и смущения пронзила меня, испепеляя прямо под кожей. Кажется, что я вся горю.

— Я не настолько легкодоступна, — огрызаюсь в ответ. — И бы не стала просто приглашать парня к себе в комнату, чтобы перепихнуться, если ты на это намекаешь.

Ронан качает головой, глядя на свои колени.

— Я ни на что не намекаю. Просто излагаю правила. Мне жаль, если ты находишь это оскорбительным, Офелия, но мои дети очень важны для меня.

— Я понимаю. Но…

— И еще я прошу, чтобы ты никогда не отпускала их на берег одних. Уроки плавания в Нью-Йорке казались ненужными. Глупо, знаю. Я планирую разобраться с этим делом, как можно скорее записать их на занятия, но пока, если они будут снаружи, не выпускай ни одного из них из виду. Понятно?

Хочется защищаться дальше — это безумие, если он думает, что я буду бросаться на случайных мужчин — но понимаю, что вступать с ним в спор ни к чему хорошему не приведет.

— Да. Я буду очень внимательна с ними, даю слово.

— Хорошо. Дальше. Библиотека на верхнем этаже в твоем распоряжении. В подвале есть домашний кинотеатр, который можно использовать для просмотра фильмов с детьми. Можешь использовать его в личных целях по вечерам, как только дети отправятся спать, но с ними нужно держать ухо востро. Эми обычно довольно хорошо ложится спать и остается в кровати, но Коннор — сова. Он встанет и будет бродить среди ночи, если ему это сойдет с рук.

— Хорошо. Это не проблема. Я могу справиться с этим.

Мой разум все еще потрясен перспективой целой библиотеки наверху вместе с кинотеатром внизу, чтобы осознать большую часть других особенностей дома, которые Ронан продолжает объяснять мне. Я кое-что поняла о гостевых комнатах. Бассейн с плавательными дорожками, тоже внизу, в котором детям разрешается играть под присмотром, так как он всего четыре фута глубиной.

— Единственное место в доме, куда нельзя заходить — это мой кабинет, — говорит Ронан. — У меня там много секретных документов. Я мог бы буквально сесть в тюрьму, если бы посторонние люди увидели их. Очень важно, чтобы Коннор и Эми никогда не заходили в мой кабинет, Офелия. Никогда. Не при каких обстоятельствах. Обещай мне прямо сейчас, что ты никогда не впустишь их внутрь.

Ронан весь напрягся, во взгляде свирепость, когда он говорит о своем кабинете. Его тон резкий и жесткий. Так грустно, что парень так отчаянно пытается запереться в своем кабинете подальше от своих детей. Хотя в Калифорнии у меня было много таких родителей. В финансовом квартале Манхэттен-Бич работает огромное количество инвестиционных банкиров, и у многих из них было очень мало времени для своих сыновей и дочерей. В случае Ронана нежелание проводить время с детьми, должно быть, во многом связана с потерей жены. Я не видела фотографии Магды, но было бы странно, если бы ее дети не несли в себе частичку ее самой в том, как они выглядели, как звучали их голоса, или в том, что они говорили. Должно быть, ему трудно даже иногда смотреть на них, даже сейчас.

— Обещаю, что не впущу их в кабинет. Никогда, — говоря я. — Только через мой труп.

Ронан вздрогнул — вспышка нехарактерных эмоций, которая заставила меня съежиться. Мне следовало бы уже научиться думать, прежде чем открывать рот. Понятия не имею, как умерла его жена. Это мог быть несчастный случай или какая-то ужасная, роковая ошибка, которая стоила ей жизни, и вот теперь я насмехаюсь над мертвым телом. Боже. Еще слишком рано.

— Дети очень хорошо себя ведут большую часть времени, — говорит Ронан. — Если сказать им, что-то не делать, они обычно подчиняются. Тебе не придется часто их ругать. Если все же придется наказать их за капризы, я нашел самый эффективный способ сделать это — заставить их сесть и написать мне письмо, объяснив, в чем проблема и почему они ведут себя плохо.

Совсем не то, чего я ожидала. В наши дни большинство родителей конфискуют технологии своих детей, чтобы преподать им урок. Это был самый простой способ контролировать их поведение, и в то же время самый легкий путь. Дети не будут брыкаться и кричать или устраивать сцену на публике, если вы лишите их iPad. Они будут молчать, как церковные мыши, пока им не вернут их вещи. Если вы пригрозите отобрать сотовые телефоны, то можете практически творить чудеса с отношением ребенка.