Глава 1. Все за один день

Я играл на гитаре с тех пор, как мне исполнилось шесть. Уже несколько лет я был в составе «Чудил», а до этого я играл во многих группах и даже в школе. Мое детство было непростым, и музыка оказалась моим спасением. Впервые взяв в руки свою гитару, я был покорен. Ощущение дерева под пальцами, гладкое, холодное. Жесткость струны, реверберация¹ глубоко внутри инструмента. Даже когда я был слишком мал, чтобы понять, что музыка повлияет на всю мою жизнь, игра на гитаре словно вела со мной беседу. Что-то значимое было в этом простом инструменте, который умер, чтобы воскреснуть. Было что-то значимое во мне, чтобы умереть и потом воскреснуть.

Мои родители подарили мне гитару, но даже тогда я знал, что это было больше для них, чем для меня. Им было удобно занять меня, чтобы они могли не возиться со мной. Родители никогда передо мной не стелились, никогда не принимали, так как мое появление было нежелательным. Я был ошибкой, которая навсегда изменила их жизни, и они никогда не позволяли мне этого забыть. Независимо ни от чего. Гитара удерживала меня, и я любил играть, поэтому это был достойный подарок, независимо от скрытых мотивов. Родители не потрудились отдать меня на уроки гитары, поэтому я учился самостоятельно. Это сделало меня независимым, но быть единственным ребенком без близких друзей и родителей, которые не хотели иметь ко мне никакого отношения, давало мне массу свободного времени. Мой отец любил слушать радио каждый раз, когда приходил домой. Обычно он слушал разговорное радио, NPR (Национальное Государственное радио) и прочее, но когда он включал музыку, это всегда был классический рок. Я старался повторять песни. И как только справился с основными аккордами, я играл наряду с теми же песнями, как мог. Это отца раздражало. Он забрал бы радио и приказал бы идти в свою комнату.

− Если ты хочешь, чтобы я оглох от этой ужасной игры на гитаре, делай это в одиночку, потому что только ты должен страдать, − сказал бы он.

Я собрался подняться наверх и оставить свою дверь открытой для того, чтобы я все еще мог слышать музыку. У нас был большой дом, когда я рос, и если играть тихо, то я смогу повторять мелодии, доносившиеся снизу. Последние несколько лет «Лестница на небеса» (прим. пер.: песня британской рок-группы Led Zeppelin, с альбома Zoso.svg) была моей любимой песней, но, с другой стороны, я думал, что это любимая песня всех, кто только-только учится играть.

В первые годы своей жизни я нашел что-то, что подарило мне мир и всеобщую картину мира, что-то, с чем я породнился, и что подтолкнуло меня хотеть и желать чего-то большего. На гитаре нужно играть. И я должен был играть на гитаре. Это были взаимные, красивые, симбиотические отношения в течение длительного времени и единственные реальные отношения, которые у меня были.

Прихватив свой любимый инструмент, я направился к себе домой. Термин «дом» я использовал редко, когда описывал свое пристанище. На самом деле это был дом моих родителей, но они умерли несколько лет назад и оставили его мне. Я остался там, потому что это было здание с четырьмя стенами и крышей, к которому у меня не было эмоциональной привязанности. Это просто древесина, кирпич, стекло, гвозди, клей и цемент.

Пока я жил в Лос-Анджелесе, родители продали дом моего детства и переехали в дом намного меньше. Я не знал об этом, пока они не умерли. Вернувшись, я быстро понял, что они избавились от всех моих вещей. Это сбило меня с толку. Родители пытались забыть о моем существовании, но оставили мне дом, акции, трастовый фонд − оставили всё. Иногда мне приходилось нелегко, понимая, почему они так поступили. Может, они изменили мнение обо мне? А может и нет.

Я отвернулся от дома, чтобы посмотреть на свой великолепный черный, хромированный Chevelle Malibu, сиявший на солнце во второй половине дня. Эта машина досталась мне очень дешево в Лос-Анджелесе, и я потратил добрую часть лета, ремонтировав ее. Она была красавицей, моим детищем, и никто ее не водил, кроме меня.

Настроив гитару, я положил ее в багажник и поехал к ребятам для репетиции. После вождения по автостраде, мой взгляд как обычно скользил по уникальному городскому пейзажу на горизонте Сиэтла.

У меня были двойственные отношения с Изумрудным городом все эти годы: и любовь, и ненависть время от времени. Плохие воспоминания скрывались за каждым углом − одинокое детство, отклонения, резкие замечания, постоянные оскорбления, ежедневные напоминания того, каким нежелательным бременем я был. Эмоциональный яд, которым мои родители меня травили, оставил свою отметку, но у меня была замечательная причина идти вперед, и наша группа была источником моего измененного отношения к городу.

Эван Уайлдер и я создали «Чудил» вместе. Только с моей гитарой за спиной, несколькими долларами в кармане и лучшими мечтами в голове я уехал из Сиэтла сразу же после получения диплома средней школы. Проехал автостопом в те места, куда мог только добраться, и вскоре оказался у побережья Орегона. Я зашел за напитком и нашел Эвана, пытавшегося убедить бармена, что он достаточно взрослый, чтобы выпить пива. Но он им не был. И я тоже, однако мне удалось получить кувшин. Я поделился с Эваном, и мы сблизились благодаря нашей взаимной любви к пиву и музыке.

Проведя немного времени с семьей Эвана, мы вдвоем направились в Лос-Анжелес, в Город Ангелов, чтобы найти других участников группы. Мы нашли Мэтта и Гриффина Хэнкоков в самом невероятном месте. В стрип-клубе. Ну, может это было не так уж и невероятно. Мы с Эваном были возбуждены, мы только что окончили школу, в конце концов.

Мы хорошо работали вчетвером с самого начала и скоро начали играть в барах и клубах Лос-Анджелеса. Возможно, мы так бы и продолжили там играть, пока я не собрался и не уехал в Сиэтл, после того как погибли мои родители. Удивив самих себя, парни последовали за мной, и с тех пор мы здесь и играем в этом городе.

Движение стало более затрудненным, когда я приближался к центру. Мы всегда репетировали в доме Эвана, так как технически он не жил в этом районе, так что шум не был проблемой. Его студия находилась над автосервисом, в котором Рокси была моим самым любимым механиком. Она любила мою машину так же, как и я, часто приглядывала за ней, пока я репетировал наверху с парнями.

Когда я подъехал, Рокси смеялась с напарником, но пару раз перевела взгляд на меня. Или, точнее, на мой Шевелл; глаза этой девчонки были направлены только на мою машину.

− Эй, Рокси. Как дела?

Запустив испачканную руку в свои короткие волосы, она ответила:

− Хорошо. Думаю о написании детской книжки про обезьянку, помогающую животным, которые попадают в беду. Наверное, она могла бы водить Шевелл, − подмигнула она.

− Звучит замечательно, − засмеялся я. − Удачи.

− Спасибо! − Усмехнулась она. Когда я поднимался по лестнице со своей гитарой, она крикнула:

− Сообщи мне, если твоей Шевелл что-нибудь будет нужно! Ты знаешь, что я приму вызов на дом для него, да?

− Да! Я знаю, − крикнул я в ответ.

Гриффин был на кухне, рылся в провизии Эвана, когда я вошел. Игра всегда заставляла его чувствовать голод. Взгляд его светлых глаз переместился на меня, и Гриффин улыбнулся, потому что я кинул ему коробку Несквик, которую принес с собой. Я взял хлопья, когда был в бакалее, делая покупки для себя, но они действительно не казались тем съестным, что было в моем доме.

Выражение лица Гриффина засветилось, когда он поймал коробку.

− Сладкий! − пробормотал он, тут же раскрыв коробку.

Он открыл упаковку, схватил горсть сладких хлопьев и громко ими захрустел прежде, чем я пересек лофт. Я сел на диване. Мэтт смотрел на что-то в своем телефоне, похожее на веб-сайт. Я не был на сто процентов уверен, так как сам не имел мобильного телефона, и, вероятно, которого у меня никогда не будет. Технология отчасти мистифицировала меня, и я просто недостаточно заботился о том, чтобы понять ее. Мне нравилось то, что было по душе, независимо, устарело оно или нет. В моей машине все еще был кассетный проигрыватель. Боже, Гриффин постоянно меня доставал этим проигрывателем, но пока он работал, я был доволен тем, что имел.

− Я думаю, мы должны начать играть на фестивалях и ярмарках, а не только в барах. Уже слишком поздно, чтобы попасть на Бамершут², но я думаю, что мы должны сделать это в следующем году. Думаю, мы готовы.

Мэтт и Гриффин физически были похожи: тонкими чертами лица, светлыми волосами, голубыми глазами. В тоже время кузены сильно отличались друг от друга.

− Да? Думаешь? − спросил я, не слишком удивленный, что Мэтт размышлял о нашем будущее. Он часто так делал.

Позади него я увидел, как Эван пробирался через репетиционное оборудование, которое группа держала здесь. Взгляд его карих глаз стал теплым, и он улыбнулся мне, когда приблизился к дивану.

− Определенно, мы когда-нибудь будем готовы, Келл. Пора вставать на ступень выше. С твоими текстами и моими ритмами... мы в шоколаде. − В то время как Мэтт был самым талантливым гитаристом, которых я когда-либо видел, Эван был тем, на ком держалась большая часть дел группы.

Мэтт повернулся к Эвану, неистово кивая. Взглянув на этих двоих, я обдумывал, готовы ли мы. Я решил, что они правы, мы были готовы. У нас было более, чем достаточно песен и, вполне вероятно, поклонников. Это могло стать решительным шагом для нашей группы, или же это все было пустой тратой времени.

Когда Эван добрался до спинки дивана, он скрестил руки на груди. Все мои парни в группе были покрыты татуировками: у Гриффина было их много на неприличных местах, обнаженные девушки и все такое, у Мэтта более классные − символы со значением. Эван же был ходячим произведением искусства. Только одни его руки были похожи на музей − огонь, вода и все, что между ними.