Как раз в этот момент раздался гул Харлеев, громкость которого быстро нарастала, когда на территорию въехали десятки байков. Массивная гаражная дверь начала подниматься, и солнечный свет залил почти пустое пространство. Джейс подбежал к двери, подняв руки вверх, останавливая мотоциклы, которые собирались занять свои места.

Звук двигателей был оглушительным, отражаясь от стен, это звучало так, словно я попала внутрь двигателя. Я хотела схватиться за уши, но не стала.

Я не могла проявить слабость среди этих людей.

Дорнан снял шлем и пожал плечами Джейсу, как бы говоря «какого хрена ты делаешь на моем пути»? Руки Джейса оживились, и он указал позади себя, на того, кто там был – Чада. Дорнан откинул подножку байка и спрыгнул с него. Он на мгновение повернулся лицом к двадцати байкерам, которые выстроились в одну большую очередь, ожидая, чтобы въехать и припарковать свои байки. Он сделал вращательное движение указательным пальцем, а затем указал на открытое пространство вдали от двери.

Байки начали катиться назад. Раздавались всевозможные вопли и шум, но как только первые байки отъехали от двери, Джейс нажал кнопку на стене, и дверь снова захлопнулась.

Сразу же шум мотоциклов утих до терпимого. Я наблюдала из дверного проема, как Дорнан и Джейс поспешили к тому месту, где лежал мертвый Чад, а кричавший человек все еще был заблокирован от моего взгляда одним рядом байков, припаркованных перед тем местом, где он сделал последний вздох.

– Он не дышит, – услышала я панический голос и замерла.

Мама.

Я подошла к ним, желая знать, что происходит. Банка с напитком, положившая конец жизни Чада, невинно стояла на стойке, рядом с ней лежала тряпка для чистки.

– Я пришла помыть скамейки и нашла его вот таким, – услышала плач матери.

Я шагнула вперед и увидела, что она стоит на коленях, на полу перед безжизненным телом Чада, Дорнан с другой стороны, прижимая два пальца к его шее, рука Джейса свободно лежит на груди брата, словно пытается почувствовать его дыхание.

Я ахнула.

Это не была фальшивая реакция. Внезапно я испугалась. Я только что кого-то убила. Если бы они узнали, что это я, я была бы мертвой женщиной. Сперва ужасно и мучительно замученной женщиной, но в конечном итоге – мертвой женщиной.

– Кто-нибудь, помогите ему! – закричала я, бросаясь вперед. Джейс встал и схватил меня за плечи, удерживая. – Что ты делаешь? – возмущаюсь я. – Я знаю, как делать сердечно-легочную реанимацию. Позволь мне помочь ему!

Джейс так крепко схватил меня за локоть, что казалось, он может его сломать.

– Слишком поздно, – сказал он решительно. – Он холодный. Он уже давно мертв.

Мы ехали в похоронное бюро в тишине: Джейс за рулем, я на пассажирском сидении, тело Чада лежало в кузове фургона, Дорнан все время стоял рядом с ним на коленях.

Это было похоже на то, словно он говорит прощальные слова своему первенцу.

Когда мы приехали, Дорнан спросил кого-то по имени. Тогда он был еще спокоен, все еще в шоке.

Я хорошо помнила это чувство.

Парень не обрадовался, увидев нас, но сказал Джейсу подогнать фургон к заднему входу, где стояла каталка.

Дорнан сидел молча, как и Джейс. Я зависала в коридоре, немного отгородившись от них. Я почти пожалела, что не предложила присоединиться к ним, зная, что, если бы это был не сын Росса, если бы они не были так чертовски шокированы, найдя его, мне бы никогда не позволили пойти с ними на то, что они классифицируют как мужской бизнес в мотоклубе.

Спустя много часов к Дорнану подошел еще один мужчина с листом бумаги в руках. Он заговорил с Дорнаном приглушенным тоном, но из него выскочили два слова, слова, которые я уже знала, потому что именно я добавила это в его напиток.

Чистый метамфетамин.

Я наблюдала, как Дорнан задавал вопросы. Сколько он проглотил? Иглы не было, так как же она попала в его тело? И могло ли это быть несчастным случаем?

Когда мужчина ушел, Дорнан глубоко вздохнул, повернулся к Джейсу и выдавил:

– Я убью ублюдка, который это сделал.

Знаете, есть еще одна причина, по которой я выбрала Чада первой жертвой своей мести. Не только потому, что он был засранцем и насильником.

Я выбрала его, потому что он был любимым сыном Дорнана.

Я выбрала его, потому что знала, если что и могло довести этого человека до слез, так это потеря его старшего сына и вице-президента.

Церковь полностью забита людьми в кожаных жилетах с нашивками, которые почти вываливаются на крыльцо. На этот раз я остаюсь без своего обычного сопровождения, поскольку весь клан Росс занимает три первых ряда церкви, а меня отправили в самый задний ряд, подальше от режущих взглядов каждой женщины в семье.

Служба скучная, люди говорят о том, что семья и кровь священны, и разное подобное дерьмо. Я, по большей части, отключаюсь и удивляюсь, когда все внезапно встают. Сначала решаю, что это, должно быть, конец, пока я не вижу, что все выстраиваются в очередь, чтобы причаститься. Я присоединяюсь к очереди и терпеливо переношу время, изучая женщин, которые решили стать частью семьи Росс. Я помню некоторых из них еще при жизни моего отца. Другие новые, но выглядят так же, как и остальные. У меня возникает момент осуждения, когда я задаюсь вопросом, какая глупая сука выбрала бы такую жизнь, пока я не стопорюсь и не напоминаю себе, что, возможно, это был вовсе не их выбор.

– Тело Христово, – говорит священник, когда я выхожу на передний план и прижимаю облатку к языку.

Я закрываю рот и наслаждаюсь тонким кусочком крекера, который растворяется на моих вкусовых рецепторах. Мы возвращаемся на свои места – я на задние лавочки, а Джейс садится рядом с его еще живыми братьями. Дорнан находится впереди со своей нынешней женой – матерью его пятого и шестого сыновей – с одной стороны, и матерью Чада – с другой. Он держит их за руки с отчаянной покорностью, присущей только родителям, которые скорбят о потере своего ребенка.

Вкратце, интересно, как моя мать горевала по мне.

Или, если она вообще по мне горевала.

Перед закрытием гроба все встают на последнюю молитву. Я с удовлетворением наблюдаю, как Дорнан высвобождается из хватки своей нынешней жены и встает, помогая матери Чада подняться на ноги. Женщина рыдает, и внутри я не чувствую ничего, кроме холода и горечи. Может, если бы она старалась изо всех сил, ее сын не вырос бы таким гребаным засранцем. Я не жалею. Без него мир станет лучше.

Погребение на кладбище при церкви намного короче службы. Вокруг собирается большая толпа, Преподобный говорит несколько слов, все хватаются за свои четки и друг за друга, а гроб опускают в идеальную прямоугольную яму, которая достигает шести футов в земле.

Один за другим ближайшие родственники по очереди черпают лопатой небольшую горсть земли рядом с ямой и высыпают на опущенный гроб. Я наблюдаю, мои глаза вспыхивают за темными очками, когда жена Чада, Дорнан и его мать, бросают землю в могилу, прежде чем отступить. Теперь огромные руки Дорнана обнимают жену Чада, которая оплакивает своего мужа.

Мои руки чешутся, чтобы повернуться, загнать лопату в свежую землю, зачерпнуть ее и швырнуть в черную дыру, где тело Чада навсегда нашло свое пристанище. Только в моей фантазии гроб открыт, а он все еще жив, кричит, с открытым ртом, а я запихиваю грязь ему в горло, снова удушая его до смерти.

Это отвратительная, но странно утешительная мысль.

По мере того, как гробовщик заполняет яму, толпа расходится. В толпе я вижу Макси, третьего брата, уходящего от всех в сторону более старой части кладбища.

Кто-то ловит меня за локоть, и я поворачиваюсь, чтобы обнаружить Джейса с выражением грома на лице.

– Пошли, – говорит он, резко шагая в направлении Макси, а я, спотыкаясь, пытаюсь не отставать.

– Куда мы идем? – шиплю, изо всех сил, пока он ускоряет шаг.

– Моя машина, – говорит он, таща меня за собой.

Мы уходим от большей части толпы, которая выражает соболезнования Дорнану и жене Чада у ворот кладбища.

Проходя мимо старых надгробий, я вижу Макси, явно пьяного и писающего на могилу. Я продолжаю идти позади Джейса, чувствуя легкое отвращение, пока не вижу имя, выбитое на надгробии.

Джульетта Портленд.

Я смотрю в лицо Макси и сразу понимаю, что он не так уж и пьян, и, что он точно понимает, что делает. Он смеется, когда струя его мочи попадает на сухую каменную плиту, покрывающую мою могилу, шум стука жидкости о камень сердито ревет в моих ушах.

Мои колени подгибаются, и Джейс поворачивается, чтобы поймать меня.

– У тебя все нормально? – спрашивает он.

Я отрываю взгляд от Макси и слабо улыбаюсь Джейсу.

– Ага, – говорю я. – Эти каблуки – гребанное самоубийство для прогулок.

– Хотя выглядят они чертовски горячо, – раздался надоедливый голос позади меня.

Я поворачиваюсь и вижу Джаза, пятого брата, который смотрит на меня, положив руки на бедра. Приподняв брови смотрю на него.

– Знаю, – отвечаю я, оглядывая его с головы до ног, прежде чем посмотреть ему в лицо. – Именно поэтому и ношу их.

– Было бы круче, если бы они были всем, что на тебе надето, – ухмыляется он, раздевая меня глазами.

Он меня не пугает. Я выросла со своим отцом, президентом этого мотоклуба. Я всю жизнь имела дело с таким дерьмом, как он.

– Именно так нравится твоему отцу, – говорю я, злобно улыбаясь и подмигивая.

Джейс внезапно замечает, что Макси застегивает свою ширинку. Он переводит взгляд с мокрого пятна на моей могиле на своего брата, его руки сжаты в кулаки.

– Макс, – говорит он, едва сдерживаемым голосом, – ты только что помочился на эту могилу?

Макси смеется, поправляя штаны.

– Сука это заслужила.

Джейс взревел, прыгнув на брата так быстро, что я едва уловила это движение глазами. Он легко прижал своего более крупного, но неуклюжего и пьяного брата к земле, нанося ему серию точных ударов. Поначалу я смотрю, очарованная и странно тронутая, пока не становится ясно, что он не собирается сдаваться в ближайшее время. Я подпрыгиваю, когда рядом со мной появляется Джаз, достаточно близко, чтобы наши руки соприкасались.