— Нет, мэм. У нас все забронировано до Дня труда.

Его акцент больше бруклинский, чем я ожидала. Приехала в Монток, чтобы отдохнуть от города, но ощущаю, как город постоянно следовал по пятам.

— Вы знаете кого-нибудь еще, где я могла бы попробовать?

— Простите, — говорит он. — Не турагент.

Он вешает трубку, и я погружаюсь в ближайшее кожаное кресло, покрытое бледным полотном. Это место — олицетворение обычной элегантности. Я хотела вообразить на этих выходных, что мне принадлежит этот многомиллионный дом и что была такой девушкой, которая может позволить себе отдохнуть в Хамптонсе.

И мне нужно было побыть наедине со своими мыслями.

Наедине с собой.

Одна с миром, тишиной и чистым, морским воздухом.

— Серьезно, Магнолия, — говорит Ксавьер. — Мы можем вести себя как взрослые.

— Дело не в том, чтобы быть взрослыми. — Я впихиваю телефон обратно в карман и поворачиваюсь лицом к Фоксу.

Это нечто большее.

Ксавьер гордо выступает передо мной; его загорелое лицо склонилось на бок, а на губах полуулыбка.

— Что мы делаем, Мэгс?

Он называет меня Мэгс, словно это может каким-то образом смягчить окаменевшую обиду, сохранившуюся между нами.

Я спокойно вдыхаю, втайне наслаждаясь тем фактом, что он пользуется тем же одеколоном, которым пользовался, когда много значил для меня; тогда, когда он был гораздо больше, чем самодовольным мудаком, которому хотела врезать по лицу, как только он украл продажу прямо у меня из-под носа.

— Мы ничего не делаем. — Я указываю на него, а затем на себя, рисуя невидимую стрелку.

— Ты скучала по мне, — говорит Ксавьер с излишней уверенностью, пока его глаза мечутся между моими. — Ты бы не вела себя так, если бы не скучала.

Прежним Ксавьеру и Магнолии место где-нибудь в музее. Они пережиток, не имеющий значения. Ностальгические кусочки истории, похороненные во временном хранилище с многочисленными яркими воспоминаниями; очень болезненными, чтобы задерживаться на них слишком долго.

— Рада видеть, что даже время не запятнало твоего гигантского эго. — Я разворачиваюсь и подхватываю сумку.

— Один из нас должен был оставаться верным себе. — Он снова опирается на островок.

— Что ты имеешь в виду?

— С тобой было весело.

— Я все еще умею веселиться. — Хотя он знает.

Его взгляд опускается по длине моего наряда, начиная с тугого пучка, задерживаясь на темно-синем пиджаке и, в конечном счете, останавливаясь на высоких каблуках. Я поняла. Я неподходяще одета.

Городская девушка она и в деревне городская...

— У меня не было возможности переодеться до того, как я села в мини-автобус, — лгу я, потянув за тонкий отворот пиджака.

— Твое лицо. — Ксавьер прищуривается. — Сейчас все сморщилось. Ничего похожего на линию улыбки. Ботокс или ты просто больше не улыбаешься?

Я могла врезать ему.

Кулаки сжимаются. Я заставляю мозг работать, пытаясь придумать какое-нибудь остроумное оскорбление, чтобы бросить в него, но все в нем столь же идеально, как и было всегда. Ни единого мешка под глазами. Безупречная бронзовая кожа. Мышцы натянуты под гладкой кожей. Глубокие голубые глаза, обрамленные длинными, данными богом ресницами, слишком красивыми, чтобы принадлежать мужчине.

Иванка Трамп однажды сказала: «Выглядеть хорошо — лучшая месть». В любом случае я была не согласна. Успех — это лучшая месть.

По крайней мере, я так думала.

Ксавьер и тут меня обыграл. Его звезда взлетела, как только он разъединил нас, а я убиваю себя, чтобы наверстать упущенное.

— Я так понимаю, ты останешься? — Брови Ксавьера поднимаются, а подбородок слегка поджат.

Вариантов у меня маловато. Я могу провести остаток дня, пытаясь найти новое жилье, чтобы насладиться маленькими выходными, успеть на последний мини-автобус назад в город и с головой погрузиться обратно в работу или провести выходные, веселясь и доказывая Ксавьеру, как сильно он ошибается во мне.

К тому же, у меня свидание с бывшим клиентом. Я столкнулась с ним по дороге сюда, и он попросил меня встретиться с ним за выпивкой в «У Ника и Тони» сегодня в восемь вечера.

Я могу быть веселой Магнолией. Я сбрасываю туфли и распускаю волосы. И могу быть чертовски уверена, что Ксавьер жалеет о том дне, когда расколол меня, вылил все содержимое и выбросил.

Я вешаю сумку на плечо.

Толстая кожа. Широкие плечи.

— Куда ты сейчас собираешься пойти? — спрашивает он.

— Искать комнату. Эддисон сказала, что есть вторая спальня на верхнем этаже.