ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Это было очень давно.

Полагаю, что сейчас это можно было бы назвать железным веком, хотя в то время он был, конечно, самой вершиной человеческой цивилизации. Торговля янтарем процветала, король Эдгилс был достаточно храбр и мудр, чтобы править справедливо, рыбы было много, и урожаи собирались хорошие. Это было хорошее время для прогулки по Асгарду, время, когда гостей встречали с должным гостеприимством.

Она собирала бруснику, когда я впервые увидел ее. О, она могла бы быть одной из Асов, с ее льняными волосами, ниспадающими на пышные изгибы бедер. Это была высокая, крепко сложенная женщина с грудью, изогнутой, как нос корабля. Поначалу я так и посчитал, что она могла быть одной из Асов, поэтому и подошел к ней так смело. Я был всего в нескольких шагах от нее, когда понял свою ошибку, но к тому времени уже был достаточно близко, чтобы услышать ее пение. Текст песни со временем поменялся, но мелодия осталась достаточно близка.

«Шиповник и Роза».

Это глупая сентиментальная песенка, которая мне всегда нравилась. Я тоже начал петь ее, идя рядом с ней. Ее корзинка была почти полна, и она облокотила ее на свое округлое бедро. Она только взглянула на меня, отказываясь даже улыбнуться, но ее пела со мной в унисон. Мы продолжали пели, следуя по широким изгибам реки Далэльвен, пока не показались крытые соломой длинные дома ее города, и она ускорила шаг.

— А как тебя зовут? — спросил я, когда она шагнула вперед.

Она повернулась ко мне и улыбнулась.

Брусника созревает в середине лета, когда ленивое, жгучее солнце задерживается в небе, и время может быть обманчивым. Я даже не представлял, как долго мы гуляли вместе и пели. Солнце клонилось к горизонту так близко, что казалось, оно вот-вот сядет. Была уже полночь, почти середина лета. Мощное, сильное время. Длинные лучи полуночного солнца падали на ее золотистые волосы, ложась на лицо, превращая каждую прядь в пламя. Свет падал на ее полные губы и щедрую выпуклость грудей, прижавшихся к бретелькам платья. К тому времени, как я вспомнил, что задал ей вопрос, она уже повернулась, чтобы спуститься по ступенькам в свою деревню.

Я мог бы и уйти. Возможно, мне следовало уйти, учитывая все обстоятельства. Но ветер переменился, когда она спустилась по грубым каменным ступеням в свою деревню. В густой морской рассол и вонь человеческого жилья вплетался мягкий запах ее тела, тепла и сладости прекрасной женщины, которая провела со мной весь день, распевая «Шиповник и Розу».

Хотя было уже за полночь, разбухшее солнце середины лета давало мне достаточно света для моего плана. Простая иллюзия позволила мне незаметно войти в ее деревню и собрать дюжину пустых корзин, которые были сложены среди длинных домов и лодочных домиков. Я собрал их вместе и пошел назад, прочь от зубчатого берега, к брусничным полям.

Напевая себе под нос, я передвигал пустые корзины по земле, срывая сотни сладких красных ягод со стеблей с помощью скрытой магической энергии и позволяя им падать в корзины. Было совсем не трудно, гипнотически обёртывать тонкие нити магии вокруг крошечных алых шариков, отправляя их в корзину пригоршнями за раз.

К тому времени, как солнце поднялось и поползло выше по небу, я уже насобирал полные корзины. Я нашел скалу рядом с деревней и окутался иллюзией, убедившись, что переполненные корзины с ягодами и я сам сливаемся с горизонтом.

Пока я ее не увидел.

Она поднялась на вершину холма над деревней, сияя, как солнце. Но она была не одна, и разочарование пронзило мою грудь удивительно острым краем. Вокруг нее кружилась толпа девушек, порхая, как мотыльки, танцующие на краю пламени свечи. Я поерзал на твердом камне, пытаясь представить, как я мог бы отделить ее от остальных.

Она посмотрела в мою сторону, нахмурилась и прикрыла глаза рукой. Остальные девушки отошли в сторону, легко прощаясь с ней улыбками и взмахами рук. Мое сердце глухо стучало в груди, когда они уходили.

Когда она осталась одна, вырисовываясь силуэтом на фоне сверкающего голубого неба и медленно бурлящего океана, я запел. Сначала тихо, но потом, собравшись с силами, я позволил иллюзиям улетучиться. Прекрасная женщина стояла неподвижно, будто ее вырезали из ясеня, пока я не появился перед ней с дюжиной переполненных корзин ягодами, у моих ног. Ее щеки покраснели, а грудь поднялась и опустилась, когда она сделала несколько быстрых вдохов.

— Для тебя, — сказал я, указывая на ягоды, которые собирал всю ночь.

Она посмотрела вниз, затем подняла руку, чтобы скрыть улыбку, расплывшуюся на ее розовых губах.

— А теперь, что ты собираешься делать до конца дня? — спросил я так невинно, как только мог.

Она деликатно прочистила горло, когда бросила взгляд через океан.

— Какая жалость, что я сегодня не собираю ягоды.

Только тогда я заметил плетеную корзину, висевшую у нее на плече. Черт. Я должен был сразу же заметить ее, это была та самая корзина, в которую женщины собирали угрей из длинных, тонких сетей, которые они ставили на грязных равнинах устья реки. А сейчас прилив был на самом низком уровне. Даже так высоко над деревней я чувствовал густой запах грязевых равнин.

Она сделала шаг мимо меня, затем еще один, направляясь к широкому устью реки Далэльвен. Я прикусил губу. Женщины обычно не отказывали мне, да и мужчины тоже. Я находил, что перед ее тонким флиртом и неуловимом поддразнивании почти невозможно устоять.

Ее широкие бедра и длинные золотистые волосы были уже на расстоянии шага, когда тонкие струны ее музыки заиграли в воздухе. «Шиповник и Роза». Ухмыляясь, я подхватил мелодию и последовал за ней, оставив корзины с брусникой на скале. Она полностью игнорировала меня, пока мы шли по широким берегам реки. Но она пела вместе со мной, наши голоса поднимались и переплетались в соленом воздухе при ярком северном солнечном свете.

К тому времени, как я догнал ее, она уже добралась до илистой реки и задрала свои тяжелые юбки до бедер. Вид ее длинных бледных ног чуть не лишил меня чувств! Возбуждение поднялось во мне подобно приливу, поглощая все хитроумные флирты, которые я планировал. Ее золотистые волосы отливали на солнечном свете, а ее запах наполнял воздух между нами, заставляя мой пульс участиться. Возможно, она и не была одной из Асов или Ванов¹, но она определенно была самой великолепной женщиной, которую Мидгард когда-либо производил на свет.

Ее песня прервалась, когда она оглянулась и увидела меня, стоящего на берегу. Она снова прикрыла рукой улыбку, а ее глаза скользнули к далекому горизонту. Она заколебалась, подняв одну изящную босую ногу над глинистой равниной и все еще стоя на густой зеленой траве берега.

— А как тебя зовут? — спросил я так тихо, как только мог.

Кто-то крикнул с холмов над нами, и она подпрыгнула. Ее нога погрузилась в грязь по щиколотку. Она на мгновение встретилась со мной взглядом.

— Может быть, ты придешь завтра, — прошептала она, и ее щеки покраснели.

Проклиная свою недостаточную бдительность, я быстро натянул вокруг себя иллюзию, сделав свое тело невидимым. Через мгновение с холма спустилась дюжина девушек, нагруженных такими же плетеными корзинами и непрерывно болтающих.

Я дернул на себя магию Мидгарда и отправился через эфир к Асгарду, невидимый и неслышимый, мой безрассудно требовательный член болезненно пульсировал под броней.

***

Я вернулся на следующий день, более чем когда-либо полный решимости хотя бы узнать ее имя, если не насладиться вкусом и мягкостью этих гипнотически пухлых губ. На этот раз я ждал, пока не наступит прилив, и палящее летнее солнце не опустится низко над полированным золотом океана. Конечно, она могла спать, но какой-то глубокий инстинкт подсказывал мне, что это не так.

Вместо того чтобы идти вдоль реки, я повернул на этот раз к возвышению над ее деревней и пошел по травянистым лощинам, пока не оказался рядом с утесами, которые эхом отдавались от грохочущего прибоя. Закрыв глаза, я открыл себя навстречу воде, берегу, далеким крикам птиц над пульсирующими волнами. Где-то поблизости кто-то пел.

Она пряталась за скалистой грядой валунов, почти невидимая с берега. Я мог бы никогда не найти ее, если бы ее прекрасный голос не пронесся мимо камней и не достиг моих ушей. Она сидела одна, защищенная скалистым выступом, и раскладывала собранную мной для нее бруснику на плетеных циновках, чтобы высушить на солнце.

Я пел, пока шел к ней, подстраиваясь под ее мелодию. У нее был такой прекрасный голос, что мне стало стыдно. Наши мелодии вплетались друг в друга, кружась вокруг, пока плыли мимо разбитых камней и пересекали широкий, холодный океан. Она ничего не сказала, но и не отодвинулась, когда я присел рядом с ней.

Она закончила раскладывать ягоды как раз в тот момент, когда мы дошли до последней строфы песни. Моя рука коснулась ее, когда она подняла пустую корзину. Она отвернулась, но в воздухе стоял густой запах ее возбуждения.

Значит, она все-таки нашла меня привлекательным.

— Ты очень красивая, — сказал я, заполняя тишину, созданную концом нашей песни.

Она снова улыбнулась. Эта улыбка разлилась по мне, как расплавленный жар. Она ела ягоды. Ее губы были окрашены в красный цвет, и я мог себе представить, как сладка она будет на вкус. Вся моя прилила к низу, и я создал иллюзию, чтобы скрыть внезапную эрекцию, давящую на внутреннюю часть моей брони.

— Может быть, ты придешь завтра, — сказала она.

Еще один голос разнесся в воздухе, и она встала, стряхивая пыль с юбок. Черт возьми! Я сжал руки в кулаки. Конечно, они не оставят эту прекрасную женщину без присмотра, так же как не оставят без присмотра ягоды.

Я встал, чувствуя некоторую боль, когда мой член напрягся в броне, и растворился в тени. Пожилая женщина подошла к камням, приветствуя красавицу улыбками и смехом. Спрятавшись за скалами, пока они обменивались несколькими любезностями, я принял форму воробья и поднялся в небо, пытаясь стряхнуть жар возбуждения прохладным ветром с океана.