Глава 13

Экс-ан-Прованс

Поздним вечером, в свете тускнеющего вечернего неба Колетт и совсем еще юный Стивен присутствовали на юбилее в доме своих соседей Домине. Прошло уже семь месяцев со дня смерти его родителей и Колетт до сих пор безуспешно пыталась отвлечь его от горестных переживаний. И, хотя она не говорила об этом напрямую, но ее беспокойство, что она не в состоянии помочь ему вернуть интерес к жизни, все больше росло. Она знала, что на это потребуется время, но мальчик, казалось, все глубже погружался в свои страдания, а не пытался от них уйти. Даже обещанное посещение сентябрьского «Бенедикт Калиссон д'Экс», не вызвало у него никакой реакции, хотя с тех пор, как стал достаточно взрослым и мог самостоятельно навещать Колетт, он не пропускал ни одного такого мероприятия. (прим.ред.: праздник благословения калиссонов. Калиссоны (calissons) – это небольшой миндальный десерт в форме листочков миндаля, который производится в городе Экс-ан-Прованс)

Их соседи, Домине, были обычной молодой семьей, унаследовавшей землю рядом с коттеджем Колетт. Настоящие романтики, они лелеяли мечту вырастить своих детей посреди тимьяна и лавандовых полей, окружающих небольшое поместье. Их дом всегда был полон едой, теплом и смехом, благодаря детям — мальчику и девочке, и целой толпе друзей, регулярно навещающих их.

Но двенадцатилетний Стивен не нуждался в этом, ничего из этого ему было не нужно. Несмотря на все старания соседей, он избегал общения, потому что немного завидовал их детям, вернее, тому, что их родители живы. Он не гордился этим чувством, но и ничего не мог с собой поделать.

      Стивен покинул веселую компанию обозленный, когда ясно представил себе, как бы он, во время такого праздника, свернулся калачиком рядом с мамой и застенчиво улыбаясь, наблюдал за ее выходками, пока не присоединился бы к веселью, почувствовав себя достаточно комфортно. Пробираясь по краю лавандового поля, он наткнулся на старый каменный амбар, который мистер Домине намеревался восстановить и сдавать в аренду.

Решение, которое пришло к Стивену, лишь только он отворил амбарные двери, было спонтанным. Он не думал об этом раньше, во всяком случае, не всерьез. Он желал себе смерти много-много раз с тех пор, как умерли его родители. Но, когда он увидел веревку и посмотрел вверх, на все еще крепкие дубовые балки, то просто понял, что время пришло. Однако балки для его возраста были расположены слишком высоко, поэтому он потратил много времени, пытаясь найти им замену. Когда ему это удалось, и он уже собирался накинуть петлю на голову, то услышал позади себя какой-то шум и, обернувшись, увидел, что в дверях стоит трехлетняя Даниэль.

— Стивен, — прощебетала она, направляясь к нему на своих маленьких крепких ножках.

Стивен опустился на одно колено и протянул руки, чтобы подхватить ее, внезапно почувствовав отчаянное желание в последний раз ощутить живое человеческое объятие, пусть даже оно исходило бы от ребенка, которого он ненавидел за то, что тот не был, как и он, сиротой. Но девочка внезапно остановилась и посмотрела на веревку, которую он натянул. Несколько мгновений она с любопытством разглядывала его, а затем посмотрела ему прямо в глаза, медленно сокращая между ними расстояние. Она, без единого слова, посеяла сомнение в его намерениях лишь своим глубоким, проницательным взглядом. Взглядом, который, казалось, принадлежал не ребенку, а человеку, прожившему много-много лет.

Потрясение от ее признания ошеломило Стивена. Очевидно, она была слишком мала, чтобы понять значение веревки. Но, подойдя к нему, она обхватила его лицо своими маленькими ручонками и молча уставилась ему прямо в глаза. Она смотрела на него целую минуту, ее взгляд был таким же властным и безмолвным, как и странным. Он не мог пошевелиться.

Колетт заглянула в амбар спустя мгновение и разрушила чары резким вздохом. Все взрослые были заняты поисками ребенка, и так как она видела, что Стивен пошел в этом направлении, то решила проверить и здесь тоже.

Даниэль, казалось, отступила в сторону, когда Колетт, сразу поняв намерения Стивена, бросилась к нему и опустилась рядом с ним на пол, пока Стивен стоял на коленях в неодолимом вопле агонии. Она обняла его и утешала, укачивая в своих объятьях, пока он прятал лицо в ладонях, мучимый рыданиями окончательного осознания и вины.

Стивен рассказал Колетт, как его поймали в школьном туалете вместе с одноклассником. Стивен знал, что это неприлично и неправильно, но это влечение было всегда, и его мама говорила, что в этом нет ничего плохого. Однако, кое-кто из старых друзей начал его дразнить, и директор притащил обоих мальчиков в кабинет и предупредил его самого и его одноклассника, что с мальчиками, которые так поступают, случаются страшные и ужасные вещи.

Через неделю его снова вызвали в кабинет директора. Там была Колетт, совершенно обезумевшая от горя, готовая забрать его во Францию, подальше от ужаса смерти его родителей. Когда она, пытаясь объяснить причину своего приезда, потянулась за так необходимой ей салфеткой, он все понял. Суровое выражение лица директора рассказало ему все, что он хотел знать. Он был причиной их смерти. Он убил своих собственных родителей. Кивнув, директор только подтвердил его догадки.

— Прости меня, Mémé! Пожалуйста, я хочу, чтобы они вернулись, — зарыдал Стивен. — Я больше не буду этого делать. Я обещаю... Пожалуйста!

Колетт на руках понесла Стивена домой, крепко прижимая его к себе, пока гости на вечеринке пытались забрать у нее безутешного ребенка, который весил почти столько же, сколько она сама. Она и слышать об этом не хотела, как бы они ни старались, как бы они ни спорили с ней. Когда Стивен будет плакать, она не отпустит его, а будет рядом, и никогда больше никому не позволит вложить в его голову такие ядовитые мысли. Никогда!