Когда дверь распахнулась, он оказался в комнате, какую и следовало ожидать в лесной хижине — с очагом, ковром, полками, горшками и котелками на деревянных стенах да креслом-качалкой — и увидев это, Хорли вмиг решил, что не стоит даже задумываться, почему это здесь оказалось и даже как это здесь оказалось. И именно поэтому, понял он, ему удалось сохранить рассудок.

Ведьма сидела в кресле-качалке. Она выглядела старше, чем помнил Хорли, словно со времен их встречи прошло многим больше года — ровно столько они не виделись на самом деле. Черное платье, словно сшитое из золы и сажи, облегало ее обвисшее тело. Она была слепой и посмотрела на Хорли пустыми глазницами.

Слышалось какое-то жужжание.

— Я тебя помню, — сказала она. Голос был одновременно шепотом и карканьем.

Жужжание не прекращалось. Оно исходило, понял наконец Хорли, от роя черных шершней, кружившего над головой старухи. Они махали крыльями так быстро, что их едва можно было заметить.

— Ты — Хашкат, жившая в Громмине? — спросил Хорли.

— Я тебя помню, — повторила ведьма.

— Я — старейшина Громмина.

Старуха сплюнула в сторону.

— Того самого Громмина, откуда вышвырнули бедняжку Хашкат.

— Они сделали бы и худшее, если бы я им позволил.

— Они сожгли бы меня, была бы их воля. А все, что я знала — это парочка заклинаний и кое-какие травы. Просто за то, что я не была одной из них. Просто за то, что я хоть чуть-чуть повидала мир.

Хашкат смотрела прямо на него, и Хорли знал — есть ли у нее глаза или нет, но она его видит.

— Это было ошибкой, — сказал Хорли.

— Это было ошибкой, — сказала она. — Я к болезни не имела никакого отношения. Болезнь приходит от животных, от одежды. Вцепляется в них и расходится через них же.

— И все же, ты ведьма?

Хашкат рассмеялась, хотя и смех ее под конец перешел в кашель.

— Потому что у меня есть потайная комната? Потому что моя дверь стоит сама по себе?

Хорли начал терять терпение.

— Поможешь нам, если можешь? Поможешь нам, если мы разрешим тебе вернуться в деревню?

Хашкат выпрямилась в кресле, и рой шершней разлетелся, а потом собрался вновь. Дрова потрескивали в очаге. Хорли ощутил, как повеяло холодом.

— Помочь вам? Вернуться в деревню?

Она говорила словно с набитым ртом. Язык болтался, как жирный серый червь.

— На нас нападает какое-то существо. Нападает и убивает.

Хашкат рассмеялась. Когда она смеялась, ее образ странным образом раздваивался — под маской старухи Хорли видел молодую женщину.

— Да что ты говоришь? И что это за существо?

— Мы называем его Третьим Медведем. Но я не верю, что он в самом деле медведь.

От радости Хашкат вновь раздвоилась:

— Не веришь, что он в самом деле медведь? Медведь, но не медведь?

— Кажется, его невозможно убить. Мы подумали, ты можешь знать, как его победить.

— Он живет в лесу, — сказала ведьма. — Он, то есть оно, живет в лесу, и оно — это медведь, но в то же время — не медведь. Оно убивает ваших людей, когда они пользуются лесными тропами. Оно убивает ваших людей на фермах. Оно даже забирается на кладбища и крадет головы у ваших мертвецов. Вас переполняют страх и паника. Вы не можете его убить, но оно продолжает убивать вас самыми жуткими способами.

От ее сухих, покрытых пятнами губ исходил зимний мороз.

— Так ты о нем знаешь? — спросил Хорли, и сердце его забилось быстрее, но в этот раз не от страха, а от надежды.

— Ах да, я его знаю, — кивнула Хашкат. — Я знаю Третьего Медведя, Ведмедя, знаю. Я же сама его сюда привела.

Копье дернулось в руках Хорли и вошло бы ей в грудь, если бы он позволил.

— Чтобы отомстить? — спросил Хорли. — За то, что мы выгнали тебя из деревни?

Хашкат кивнула.

— Несправедливо. Это было несправедливо. Нельзя было со мной так поступать.

«Правильно, — подумал Хорли. — Нужно было позволить сжечь тебя».

— Правильно, — сказал Хорли. — Нельзя было с тобой так поступать. Но мы усвоили твой урок.

— Когда-то у меня были знания, — сказала Хашкат. — Когда-то у меня был настоящий дом в деревне. Но сейчас я в лесу, а лес — холодный и суровый. Все это — наваждение, — она махнула на очаг, на стены хижины. — Нет никакого дома. Кресла тоже нет. Сейчас мы с тобой лежим под опавшими листьями, в грязи, среди жуков и червей. Моя спина покрыта язвами, и каждый листок оставил на ней свой след. Я уже слишком стара для такого места.

— Прости, — сказал Хорли. — Ты можешь вернуться в Громмин и жить среди нас. Мы будем платить за твою пищу. Мы дадим тебе дом.

Хашкат нахмурилась.

— И еще бревен, много бревен, и веревку, и огня, да?

Хорли снял шлем и посмотрел в ее пустые глазницы.

— Обещаю тебе все, что захочешь. Никто не причинит тебе вреда. Если ты нам поможешь. Каждый имеет право на раскаяние. Ты получишь все, что захочешь. Клянусь честью.

Хашкат отогнала жужжащих над головой шершней.

— Не все так просто.

— Что?

— Я привела его из места, что очень далеко отсюда. В гневе. Я сидела в лесу и в отчаянии призвала его сюда, через мили, через годы. Я не ожидала, что он придет.

— Значит, ты можешь отправить его назад?

Хашкат нахмурилась, снова сплюнула, и покачала головой.

— Нет. Я едва помню, как призвала его. И, может быть, однажды он заберет и мою голову. Иногда легче призвать что-то, чем прогнать его.

— Так значит, ты не сможешь нам помочь?

— Могла бы, да только теперь я ослабла. У меня хватает сил только на то, чтобы выживать. Я откапываю жаб и ем их сырыми. Блуждаю по лесу в поисках грибов. Говорю с оленями и белками. Иногда птицы рассказывают мне, где они были. Настанет день, когда я умру здесь. Одна. Сойду с ума и умру.

Хорли еще больше растерялся. Он чувствовал, как спокойствие, которое ему до сих пор удавалось сохранить, покидает его. Копье задергалось в руках. А что, если убить ее? Вернет ли это Третьего Медведя туда, откуда он пришел?

— Расскажи мне о Третьем Медведе. Может, ты знаешь о нем что-нибудь полезное?

Хашкат пожала плечами.

— Он ведет себя так, как того требует его сущность. И он далеко от дома, так что держится за ритуалы еще крепче, чем обычно. Там, откуда он пришел, он жаждет крови не больше и не меньше, чем любой другой зверь. На родине его называют «Морд». Но вдали от дома он кажется гораздо страшней. Он просто собирает коллекцию. Закончив ее, он уйдет. Может, коллекция даже поможет отправить его домой.

— Коллекция голов.

— Да, коллекция голов. Узор из голов.

— Ты знаешь, когда он ее закончит?

— Нет.

— Ты знаешь, где он живет?

— Да. Он живет здесь.

У себя в голове он увидел холм. Пещеру. Медведя внутри.

— Что ты еще знаешь?

— Ничего.

Хашкат ухмыльнулась.

Он пронзил копьем ее иссохшуюся грудь.

Раздался треск, словно сломалась ветка.

Проснувшись, Хорли обнаружил, что лежал под покровом из листьев, в грязи, свернувшись калачиком рядом со старухой. Он вскочил на ноги, ухватившись за копье. Старуха, в черном платье и грязной шали, дремала и говорила во сне. В ее волосах запутались мертвые шершни. В левой руке она сжимала мертвую жабу. От нее исходил запах гнили, запах дерьма.

Ни следа двери. Лес был тихий и темный.

Хорли снова замахнулся было копьем, но она была крошечной, как птичка, беззащитной, и он не смог убить ее.

Он оглядел деревья и угасающий свет. Настало время понять, что за всем этим не было никаких причин, никаких почему. Настало время выбираться отсюда — любым путем.

— Головы, — бормотал он про себя по дороге назад. — Коллекция голов.

Встреча с соплеменниками по возвращении прошла для Хорли как в тумане. Они ожидали услышать о могущественной ведьме, что могла помочь им или наслать очередное проклятие, о силе гораздо большей, чем они сами. Ожидали какой-то надежды, замаячившей в лесу, лучика света во тьме. Он не мог дать им этого. Он рассказал им правду настолько, насколько осмелился, но намекнул, что ведьма подсказала, как победить Третьего Медведя. Пошло ли это на пользу? Он не знал. Он все так же видел предстоящую зиму. Все так же видел кровь. И виной этому были они сами. Этого он им не сказал. Не сказал, что бедная старушка, чьей кроватью служит сырая земля, а одеялом — опавшие листья, думала, что это она призвала Третьего Медведя. Ведмедя.

— Ты должна уйти, — сказал он Ребекке после. — Возьми повозку. Мула. Нагрузи ее съестным. Не попадайся никому на глаза. Забери сыновей. Возьми с собой парня, который рубит нам дрова. Если можешь ему довериться.

Ребекка напряглась. Долгое время она не произносила ни слова.

— А где будешь ты? — спросила она.

Хорли было сорок семь. Он прожил в Громмине всю свою жизнь.

— Я должен завершить одно дело, и тогда я приду к тебе.

— Я знаю, что придешь, любимый, — сказала Ребекка, проводя по его телу руками, словно слепая, как та старая ведьма, и изучала его. Запоминала.

Оба знали, что Ребекка и сыновья могли выбраться из леса только одним путем.

Хорли начал свой путь с юга, с того самого места, откуда по старой лесной дороге против ветра выехала Ребекка, и, запутывая свой след, направился к берлоге Третьего Медведя. Так он бродил немало времени, пока не подошел к холму, что вполне мог оказаться курганом, возведенным его предками. С холма стекал ручеек, и под ногами хлюпала грязь. Вода была красной — в ней плавали хрящи и кусочки костного мозга. Пахло так, словно поблизости жарили кровяную колбасу. Попадая на темно-зеленый мох, кровь окрашивала его в пурпурный. Хорли посмотрел на плескавшуюся у ног кровь и медленно пошел вверх по холму.

Всю дорогу к холму он шумел напропалую. И он знал, что Ребекка к этому часу уже, должно быть, прошла половину пути из леса.

В пещере Хорли увидел все то же, что увидел Клем, и еще больше. Он застал медведя за работой. Копье выскользнуло из окоченелых пальцев. Он стянул шлем, потому что вспотел и зачесалась голова, и оторвал кусок туники, чтобы зажать им рот.

Хорли не собирался устраивать переговоры — он собирался убить зверя. Но теперь, в пещере, когда он все это увидел, остались только слова.