При таких встречах я замечаю, как пережитое обретает форму от повторного пересказа. Незначительные обстоятельства исчезают, уступая место характерным чертам, заостряясь в исторический анекдот. Сильнее проступают элементы драматизма. Рассказанная история тоже выигрывает от использования двух основных средств поэзии: выделения главного и отбрасывания лишнего.

Я предполагаю, что девять десятых гениальных высказываний и остроумных реплик, которые донесла до нас история, были придуманы задним числом, появились запоздалые остроты или по крайней мере не сразу были отточены до блеска. Это только усиливает историческую достоверность, которую не следует путать с фотографической точностью.

Хотя известия, просачивающиеся сюда с Востока, зачастую противоречат друг другу, среди них нет ни одного хорошего, так что с уверенностью можно сказать, что страсти, которые там происходят, превосходят все мыслимые страдания, когда-либо выпадавшие на долю людям. В особенности изнасилования совершаются, судя по всему, совершенно открыто, как одно из средств, при помощи которых хотят полностью сломить волю обезоруженного противника.

Один из беженцев рассказывал мне, что в одном берлинском бюро были жестоко покалечены две молодые машинистки. Об этом сообщили русскому коменданту, который прислал штабного врача посмотреть, каково состояние лежащих на полу девушек. Результат своего обследования он подытожил словами: «Нечего притворяться!»

Весь ужас этого суждения заключается в том, что весь ужас изнасилования для него сводится только к анатомическим фактам.

Еще я слышал об одном пасторе в Померании, который таким образом потерял жену. Ночью он при свече бодрствовал у ее гроба. Зашел солдат, сочувственно сказал: «О, фрау капут», — забрал свечку и ушел, оставив мужа в потемках.

Слыша такие вещи, приходится делать над собой огромное усилие, чтобы держать себя в узде.

Яблоки так и светятся в листве, ренклоды налились желтизной, распускаются первые голубые астры.

Сегодня кончил переписывать свое бразильское путешествие и собираюсь перейти к статье о соотношении языка и тела.

Язык и физическое строение тела. Эта тема тотчас же выводит на противоположность между духом и материей и борьбу, которую они ведут в сфере языка. В конечном счете она стоит за всеми нашими великими спорами — идет ли речь о номинализме и реализме, о значении причастия, о теории цвета или о капитане Дрейфусе.

Кроме того, в языке также существует баланс между светом и музыкой. Грамматика имеет световую природу, она соотносится с логикой, симметрией, этот факт, относящийся к архитектонике, демонстрирует любой учебник, в котором дается изменение форм. В противовес ему неустанно действует неоднозначная сила последовательного действия, обволакивающая стихия взаимных переплетений. Слова, образованные при помощи одной и той же грамматической операции, по-разному изменяют свой смысл. Здесь всегда наблюдается некоторый непредсказуемый разброс. С другой стороны, в языке также сталкиваются логика и история; время изменяет строгую структуру. Для наглядности я составил себе ряд сравнительных таблиц, как например следующую:

weiß — weißen schwarz — schwärzen, anschwärzen — чернить (покрывать черной краской), очернить rot — röten erröten — делать красным, краснеть gelb — gilben, vergilben — желтеть (поэтич.), желтеть (в бумаге, листве) blau — blauen, bläuen; verbleuen — синий, синить; избить до синяков grün — grünen, ergrünen; vergriinen — зеленеть, зазеленеть; отцветать, желтеть braun — bräunen; brünieren — загорать, подрумяниться; воронить (сталь) grau — grauen; ergrauen — рассветать; (по) седеть.

Казалось бы, глаголы, соответствующие прилагательным, должны обозначать действие окрашивания. Однако такое значение имеют лишь немногие из них. У других значение более узкое, а у большинства проявляется множество непредсказуемых особенностей и таких значений, которые основываются на чувственном опыте и являются условными. Отчего gilben «желтеть» можно отнести к зерновым, а к сливе ренклод нельзя? Отчего bläuen сочетается с существительными Stahl, Wäsche, Zucker, а в отношении других сходных веществ надо говорить blaufärben? Выражение «das Pergament vergilbt», описывает процесс, при котором цвет пергамента переходит в желтый, а выражение «das Laub vergrünt» напротив обозначает тот факт, что листва теряет зеленый цвет? Anschwärzen значит «очернить, оклеветать» человека, но почему-то «обелить» нельзя соответственно выразить словом «anweißen», а надо для этого сказать «weißwaschen» или «weißbrennen». Иноязычное слово brünieren вошло в употребление только в области металлургии. Все это нельзя объяснить логически и установить для этого какие-то правила, хотя в то же время нельзя сказать, что это делается произвольно.

Соотношение между правилом и исключением в языке, как и в мире животных и растений, приводит нас к заключению, что тут действуют законы, изменяющиеся в зависимости от времени и пространства. «Слово» — понятие метаграмматическое, подобно тому как «вид» и «род» — понятия метафизические. Творение и происхождение демонстрируют свою безграничную власть.

Начал эссе о «Правом и левом». Симметрия языка отличается от логической симметрии, как органическая симметрия от математической.

К обеду приходила старая подруга Перпетуи г-жа Кауль. Она бежала из Вены; ее муж был начальником большого предприятия и погиб в последний год войны в звании оберлейтенанта.

Среди прочего она рассказывала об одном человеке, который работал мастером на заводе, он был старый коммунист; когда подошли русские и все стали спасаться бегством, он решил остаться, считая, во-первых, что все слухи преувеличены, а его «благонадежность» несомненна.

Однако глядя на то, как пустеют все дома, его охватила неуверенность, и он со своими близкими тоже тронулся с места. Перед самой американской границей их обогнали русские. Шестеро русских на глазах у всей семьи изнасиловали двенадцатилетнюю дочку. Ночью девочка покончила с собой, перерезав себе вены.

Продолжаю чтение текста. Матфей 12, 32: «…Если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святаго, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем».

Этот стих относится к числу моих самых любимых, потому что он так четко разграничивает степени веры и дает человеку много свободы.

Для того чтобы слово в его высшей субстанции, в качестве Святаго Духа, стало доступно человеку, ему требуется воплощение, оно должно воплотиться в языке, обрести земное звучание. В этом качестве оно становится догматическим, поэтому простительно, если его восприятие оказывается колеблющимся. Но нужно, чтобы в воплощении, в притче, в переводе ощущался неслышимый, невидимый, неразличимый первоначальный текст. В ту сторону должна быть обращена магнитная стрелка во время всех странствий и блужданий по физической и моральной юдоли, а тот, кто в этом отклонится, тому не просто грозит погибель, он уже погиб.

Этому закону подчиняется и вся литература, включая атеистическую.

Пополудни в Донском лесу, где я обнаружил совершенно новые уголки, которых прежде словно бы не было, а тут вдруг они откуда ни возьмись появились, между прочим, например, несколько запущенных и высохших прудов для разведения карпов, прямо среди леса. Понизу рос тростник, а на насыпи вокруг цвели зонтичные и до самых кустов раскинулись покрытые лиловыми цветками и красными ягодами заросли паслена. Необычное впечатление производил этот контраст между сырыми низинами с камышом и сухим сосновым бором вокруг, из которого доносился стук дятлов. Затем встретилась вырубка, поросшая нежными травами и малинником; посередине белел песчаный рубец воронки. В его глубине уже пророс тростник, а в проступившей грунтовой воде резвились лягушки.