Темой является овладение динамическим миром. Оно может быть осуществлено только при опоре на неподвижное, из центра. Поэтому в рассказах всегда присутствует тайный поиск центральной точки, которая соответствует географической устремленности к полюсам. Там располагается кульминационная точка опасности и там ее побеждает смельчак, как это происходит у Эдгара По в «Малыптреме» и у Джозефа Конрада в «Тайфуне».

В этом поиске центральной точки заключается проблематичность, экспериментальный характер нашей литературы и наших условий в целом. Предположим, что будет найден тот центр, из которого можно управлять нашей землей, руководит ею — центр, к которому все отчетливее устремляется наша воля, выраженная в духовно-политических формах и технических феноменах. Это было бы поверхностным, техническим решением, если бы одновременно не разверзалась новая бездна. Новизна означает здесь заново делаемое открытие долговечной, прочной основы во временных рамках земного существования. Лишь это стало бы завершением века открытий, прогресса и его рабочих мастерских. Человек построил себе новый дом.

Полюса представляют собой не только точки на поверхности, в то же время они являются осью, имеющей высоту и глубину. Единство мира в виде чисто поверхностного порядка открывает ужасающие перспективы. Невольно возвращаешься все к тому же: что-то должно произойти в самом человеке, чтобы уравновесить колоссально возросшую силу, своего рода внутренний взрыв, который, правда, не зависит от его воли. И все же есть некоторые предвещающие его признаки — в первую очередь то, что появилось ощущение нехватки, желание ее восполнить. Это неотъемлемая часть христианского наследия, которое обладает длительной силой воздействия, как прививка, оставляющая неизгладимый след.

При чисто античном мировоззрении проблемы были бы проще, но решения вернули бы нас на давно пройденную ступень. Состояние совершенства было бы достигнуто раньше; ведь оно по сути дела основывается на согласии, на довольстве. Между тем нас не удовлетворяют наши характеры, строения, произведения искусства, и это добрый знак. Если бы мы в какой-то момент начали воспринимать нынешние произведения нашего творчества как совершенные, это было бы чревато опасностью преждевременного, несанкционированного завершения. Тогда это творчество сразу стало бы очень красивым, застыв в ледяном великолепии.

Пополудни копался в земле; грядки уже освобождаются от ранних плодов. Затем на велосипеде в безлюдные леса в окрестностях Ольденгорста. Старые можжевельники особенно настраивают на мечтательный лад. Там расположены охотничьи угодья Германна Лёнса. Сегодня он наверняка тоже залюбовался бы хохлатой синицей, которая чрезвычайно грациозно скакала по веткам соснового бора. За хохолок, венчающий головку этой птички, ее еще называют королевской синицей. В этих стоящих торчком перышках есть какая-то прелестная отвага слабого существа.

На деревенских пастбищах доярки сзывали своих коров: «Muttchen», то есть «матушка» — слово звукоподражательное, но в то же время со смысловым значением, ведь корова и впрямь воплощает й себе мирное материнское царство в противоположность патриархальному коню. Ей соответствуют деревянная утварь и глиняная посуда, коню же — звонкое, жизнерадостное ржание, труба, звон копыт, бряцание оружия и доспехов.

В великом состязании между воителями слова и познания Ривароль в сравнении с Вико, Гердером и Гаманом все-таки остается одноруким бойцом: в нем сидит одна вольтеровская половина. Я спотыкаюсь на этом при переводе, как, например, сегодня, дойдя до того места, где он говорит о Национальном собрании. Может быть, лучше перевести его выражение «Les consequences de ses principes»(«Результаты этих принципов» (фр.)) как «die Fruchte ihrer Saat»?(«Плоды того, что они посеяли» (нем.)) Bo всяком переводе есть свой риск, но без риска ничего путного не выйдет. В эту работу нужно добавить фантазии в виде пряности. Здесь проходит граница, за которой уже недостаточно проникновения в текст, а требуется еще и интуиция.

Притом нужно учитывать, что в каждом произведении живет его сокровенный прообраз. Его сущность заключена в том, что не поддается словесному выражению, в его идее, задаче, которая отражается в языке, как в зеркале. Если удается проникнуть в эту зону, то возможны такие случаи, когда перевод оказывается выше оригинала.

Почтальон принес первую посылку, подарок от Урсулы Лампе,[102] которая обогатила мою библиотеку комментариями Лихтенберга к офортам Хогарта. Кроме того, пришло письмо от д-ра Гёрстеля с замечаниями к трактату о мире.

Размышления о том, возможно ли вообще, чтобы одна из держав-победительниц считала объединение Европы желательным, без сомнения важны, но имеют второстепенное значение, поскольку они зависят от того, как сложатся обстоятельства. Для Германии оно представляет жизненно важный вопрос, для Франции и для маленьких государств также. Как, например, может быть иначе решен польский вопрос или вообще перестать быть вопросом? Либо все найдут пути сближения, либо погибнут.

Есть два пути, чтобы победить движение человеческих умов к нулевой точке. Можно ограничиться сообщением рациональных правил навигации, которые помогут выйти из ледяной зоны, а можно показать картину изобилия, царящего в южных широтах. Тогда нужно продемонстрировать плоды. К их числу принадлежит стих. Слово дает образчики того, что можно найти в Новых мирах, приносит с собой ароматы и семена растений, произрастающих на южных островах. В этом смысле в нем есть пророческая половина, которая соответствует этимологической составляющей. Оно обладает не только исторической, но и творческой силой. Поэтому одним из признаков упадка служит вымирание поэтов.

Зачатие есть воспоминание о великом зачине, и способность к зачатию — наш бенефиций, которым мы облечены в земной жизни, земной символ созидательной силы и знак посвящения. Пол — облачение священного сана.

Женщина для зачинающего то же, что земля и космос для творца. Соединение есть воссоединение, есть воспоминание о доначальном бытии. Акт сотворения производит великое разделение. Мужской ритм определяется светом и солнцем, женский — землей и луной. В каждом зачатии сочетаются солярные и теллурические силы, познавая единство, лежащее в основе мироздания. Это проявляется всюду, где происходит встреча полов: увидев мужчину, женщина опускает глаза долу, мужчина же поднимает взор. Это — формы поклонения.

В состоянии экстаза растет оборот, но не капитал. Он выражается в увеличении показателя степени, но не корня. Поэтому можно сказать: экстаз умножает, но у него отсутствует высшая способность сложения, которая прибавляет что-то новое и иное и которая свойственна эросу.

Опять потеплело. Каждое утро я проверяю, как поживают турецкие бобы, которые я посадил слишком поздно. Однако нам милее всего те плоды, которые с трудом удается вырастить в нашем климате, горох, который мы рискуем посадить в феврале, и бобы, которые мы сажаем в междурядья земляничных грядок, после того как уберем землянику.

Иоганн Тимотеус Гермес, автор «Путешествия Софии из Мемеля в Саксонию», умерший в 1821 г. в звании профессора теологии в Бреслау,(Немецкое название польского города Вроцлав) считается незначительным подражателем Ричардсона.[103] Мне хочется поставить ему небольшой памятник, хотя или потому что знаю его только по одной церковной песне, которая начинается так: