Будни позиционной войны

Так проходили наши дни, – в напряженном однообразии, прерываемом кратким отдыхом в Души. Но и на позиции выпадал иногда хороший час. Часто в мирном ощущении надежности своего укрытия я сидел за столом маленького блиндажа, чьи грубые, дощатые, увешанные оружием стены отдавали Диким Западом, пил чай, курил и читал, пока ординарец хлопотал у крошечной печки, наполнявшей помещение запахом подсушенного хлеба. Какому окопнику не знакомы такие минуты? Снаружи слышатся тяжелые, мерные шаги караула, монотонный оклик раздается, когда часовые должны разминуться в окопе. Притупившийся слух с трудом различает никогда не затихающий ружейный огонь, короткие удары бьющих по укрытиям пуль или сигнальные ракеты, шипящие и исчезающие у основания светового столба. Тогда я доставал из планшета свою записную книжку и кратко заносил в нее события дня.

Так со временем появилась в моем дневнике своего рода хроника участка С, – маленького, изрезанного углами куска линии фронта, где мы обосновались, знакомого нам до каждого заброшенного окопа, до каждого разрушенного блиндажа. Здесь под возведенными из глины холмиками покоились тела павших товарищей, здесь на каждой пяди земли разыгрывалась драма, за каждым бруствером поджидал рок, днем и ночью выхватывающий без разбору свою жертву. И все же все мы ощущали свою принадлежность нашему участку, срослись с ним. Нам был известен он, тянувшийся черной лентой по заснеженному ландшафту, пропитанный в полуденный час одурманивающими запахами царящего вокруг цветочного буйства или окутанный в проникающий до самых темных углов призрачный свет полной луны, в котором попискивающие шайки крыс вели свою тайную жизнь. Веселые, сидели мы долгими летними вечерами на его глиняных завалинках, и теплый воздух уносил к противнику деловитый стук или песни родины; мы кидались через завалы, рубили заграждения, когда смерть молотила по окопам своей стальной дубиной и дым вяло выползал из разоренных глиняных стен. Полковник не однажды собирался направить нас в более спокойную часть позиции, и каждый раз рота как один человек просила разрешения остаться на участке С. Привожу здесь короткую выдержку из моих наблюдений, записанных в те ночи у Монши.

7 октября 1915 г. Стоял в дозоре у нашего блиндажа с часовым отделения, когда пуля сдвинула ему фуражку со лба на затылок, не задев головы. В то же самое время у заграждения были ранены двое саперов. Одному пуля рикошетом задела обе ноги, другому прострелила ухо.

Чуть позже часовому на левом фланге прострелило обе скулы. Кровь тугими струями хлестала из раны. В довершение несчастья сегодня на наш участок пришел еще и лейтенант фон Эвальд принять подкоп N, находившийся всего в пятидесяти метрах от траншеи. Когда он повернулся, чтобы снова спуститься к нашим постам, выстрелом в затылок ему разнесло череп. Он умер мгновенно. На дне траншеи лежали куски черепа. Потом еще один был легко ранен в плечо.

19 октября. Участок среднего взвода был забросан шестидюймовыми снарядами. Одного швырнуло воздушной волной на сваю крепления траншеи. У него оказались тяжелые внутренние повреждения, кроме того, ему осколком перебило артерию на руке.

8 утреннем тумане, занимаясь починкой проволочного заграждения на правом фланге, мы обнаружили труп француза месячной давности.

Ночью были ранены двое наших тянувших провод людей. У Гутшмидта прострелены обе руки и еще верх бедра, у Шефера – колено.

30 октября. Ночью из-за ливня обвалилась вся линия бруствера и смешалась с водой в вязкую кашу, превратившую траншею в глубокую трясину. Единственное утешение, что англичанам было не лучше: мы смотрели, как усердно они вычерпывали воду из своих окопов, а так как мы стояли повыше, избыток нашей влаги катился еще и на них. Нами были пущены в ход снайперские винтовки.

Обвалившиеся стены окопа открыли ряд трупов от боев еще прошлой осени.

9 ноября. Стоял с ландштурманом Вигманом перед «фортом Альтенбург», когда залетевшая пуля пробила его штык, повешенный через плечо, и тяжело ранила в тазовую кость. Английские пули с их легко расщепляющимися концами действуют как разрывные.

В остальном же пребывание в этом маленьком, затерянном среди ландшафта земляном укреплении, где я стою со своей частью взвода, предоставляет большую свободу движения, чем на передовой. От фронта нас прикрывает небольшая возвышенность, за нами местность подымается к Аденферскому лесу. В пятидесяти метрах, за укреплением, находится наше походное, с точки зрения тактики не особо удачно расположенное отхожее место, представляющее собой лежащий на двух козлах, вроде петушиного насеста, широкий брус, под которым тянется длинная яма. Солдату по душе основательно угнездиться тут, то ли читая газету, то ли, на манер канареек, учреждая тут общее токовище. Отсюда по фронту тянутся все эти бродящие смутные запахи, известные повсеместно под названием «сортирный дух». Но уют здесь в значительной мере нарушен тем, что место, хоть оно и не просматривается, может быть задето косвенным огнем, долетающим сюда через плоскую возвышенность. При сильном обстреле ее вершины пули пролетают по лощине на уровне груди, и, только распластавшись по земле, можно быть в безопасности. Случается, во время одного и того же сидения не раз приходится более или менее одетым бросаться на землю, пропуская над собой пулеметную очередь, похожую на гамму. Что, конечно, служит поводом для всяческих шуток.

К прочим видам разнообразия, предлагаемых этим постом, относится также охота на всякую живность, особенно на рябчиков, в великом множестве обживших опустевшие поля. За отсутствием охотничьего ружья нам приходится очень близко подкрадываться к потерявшим бдительность «кандидатам в жаркое» и отстреливать им пулей голову, что, впрочем, сильно уменьшает количество мяса для котелка. Однако приходится соблюдать осторожность, чтобы в пылу преследования не высунуться из лощины, что моментально обращает охотника в дичь, получающую из траншей свою порцию боевого огня.

Крыс мы истребляем мощными капканами. Животные, однако, столь сильны, что с великим шумом пытаются высвободиться из металла. Тогда мы кидаемся из блиндажей, устраивая им каюк с помощью дубины. Мы изобрели своего рода охоту даже на пришедших поживиться нашим хлебом мышей: она состоит в том, что в винтовку закладывается выпотрошенный патрон с бумажной пулей.

И наконец, с одним унтер-офицером мы выдумали еще чрезвычайно волнующую, но не совсем безопасную спортивную стрельбу, а именно: во время тумана мы собираем неразорвавшиеся большие и малые снаряды, иные до центнера весом, которых в изобилии по всей местности. Расставив их в отдалении, как кегли в ряд, и спрятавшись за амбразурой, мы открываем огонь, и нам не нужен человек, проверяющий мишень, так как попадание – удар по взрывателю – моментально обнаруживает себя ужасающим грохотом, еще многократно усиливающимся, если задета «вся девятка», когда один за другим взрываются снаряды всей серии.

14 ноября. Ночью мне снилось, что пуля пробила мне руку. Днем поэтому все время ждал чего-то в этом роде.

21 ноября. Вел группу копателей от «форта Альтенбург» к участку С, когда ландштурман Динер поднялся на выступ стенки траншеи, чтобы накидать земли на перекрытие. Едва он появился наверху, как прогремевший из подкопа выстрел прострелил ему череп, и Динер упал мертвым на дно траншеи. Он был женат и имел четверых детей. Его товарищи еще долго ожидали у амбразур, чтобы отплатить кровью за кровь. Они плакали злыми слезами. Англичанин, произведший смертельный выстрел, казалось, был их личным врагом.

24 ноября. Один человек из пулеметной роты получил на нашем участке тяжелое ранение в голову. Другому из нашей роты спустя полчаса выстрел пехотинца оцарапал щеку.

29 ноября. Наш батальон двинулся на четырнадцать дней к лежащему на этапе дивизии городку Кеанту (получившему позднее кровавую славу), чтобы заняться учениями и предаться радостям тыловой жизни. Во время нашего пребывания там я узнал о производстве меня в лейтенанты и переводе во вторую роту, где мне довелось пережить много веселых и горьких дней.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: