- Тем более я вам всем очень благодарна за то, что не бросили меня... Ефим Захарович, вы ведь неспроста добивались встречи со мной именно сегодня? Вы хотите о чем-то меня спросить?

Очевидно Инга запретила себе заостряться на том, что случилось, чтобы легче было держать себя в руках. Сейчас ей нужны были силы, и, наверное, поплакать она решила потом, когда все разрешится. И Ефим проникся к ней уважением.

Он задал вопрос, который давно мучил его и всю его команду - о бежевой домашней блузке, которую видела в мусорном пакете Евгения Михайловна.

- Я гладила вещи, когда мы разговаривали с мужем, - пояснила Инга, - и разговор был... Очень эмоциональным. И я забыла переключить режим на утюге, а блузка содержала синтетические вставки, кантик и манжеты. Кантик оплавился с той стороны, где были петельки, и блузку стало невозможно застегнуть. Я так расстроилась, что бросила ее в мешок и решила тут же вынести мусор. Я видела, что мы оба распалены и не можем нормально разговаривать. И подумала: надо взять тайм-аут хоть на несколько минут, чтобы успокоиться. Я вышла, выбросила мешок, выкурила сигарету, вернулась... А что было дальше, вы уже знаете.

- Вы твердо решили заняться бракоразводным процессом после снятия локдауна? - спросил Коган.

- Да, я считала, что так будет лучше для нас обоих. Мы перестали понимать друг друга. Да еще... Я не хочу сейчас плохо говорить о муже. Но... Я плохо понимала его чувство юмора, часто даже обижалась и говорила ему об этом. А он не придавал моим словам значения. А в тот последний разговор... - Инга замялась. - У Антона университетский друг работает в психиатрической клинике, и муж посоветовал мне обратиться туда, полечиться. Сказал, что его достала моя вечная раздражительность, и он уже готов попросить друга упрятать меня в стационар... Но вы знаете, это не моя вздорность - кое-что из его розыгрышей было на грани, а последняя шутка - даже за гранью. Возможно, он действительно хотел как лучше для меня, но перегнул палку. Это стало точкой невозврата и... Я не хочу сейчас об этом говорить.

- Ваша подруга Екатерина Ивина рассказала об этой шутке, - откашлялся Коган. - К счастью, пока - только моим дознавателям, но может и следователю повторить.

- Ох, Катя-Катя, - вздохнула Инга. - Вот уж язык без костей.

- Инга Михайловна, я не хочу быть бестактным, но... Но адвокат - сродни врачу и священнику: им надо рассказывать все без утайки. Иначе вы о чем-то умолчите, постесняетесь или неприятно вспоминать - а оно все равно всплывет, и наши оппоненты обернут скрытое обстоятельство против вас на суде. Давайте договоримся о взаимном доверии и открытости, чтобы я мог эффективнее работать и подготовиться к защите как следует.

- Я согласна, Ефим Захарович. Вы правы. Если у вас есть еще какие-то вопросы, задавайте их. Я готова ответить.

"Лед тронулся, - подумал Ефим. - И я доверяю ей. У меня глаз - ватерпас, я чувствую, когда

*

"Тихо-тихо. Небо золотое. В этой долгожданной тишине мы пройдем по Невскому с тобою, по былой опасной стороне", - сегодня, прежде чем ехать на Васильевский остров, Наташа прогулялась по набережной до Аничкова моста, а оттуда по Невскому не спеша дошла до Адмиралтейства. Строчки из стихотворения Ольги Берггольц вспомнились ей, когда она вышла на проспект и ее оглушила тишина. Даже глубокой ночью Невский никогда не замолкал и не был таким пустынным. Многие витрины закрыты. Кафе работают только в режиме выдачи. Редкий прохожий пробегал по тротуару. И машин стало намного меньше.

Прикрепленный к белому овчинному отвороту Наташиного черного пальто пропуск позволял ей немного побродить по опустевшему Невскому. Это всегда можно было объяснить оперативной необходимостью - она ведь эксперт-дознаватель, и может даже отказаться давать отчет о том, куда и зачем идет: служебная тайна.

Маска плотно прилегала к лицу; снова в виде ощерившегося манула: "Ты назвал МЕНЯ мордой?!!". Снаружи плотная ткань и водостойкая краска надежно защищали Наташу от вредного воздействия извне, а изнутри маска была очень мягкой и не затрудняла дыхание. "Пряный воздух свободы... или пьяный, точно не помню. Когда я убегала из тюрьмы, мне некогда было анализировать, как дышится без конвоя и наручников, я спешила поскорее унести ноги и не засыпаться в первые же минуты, а потом добиралась до Кронштадта, и к тому же здорово расшиблась и перемерзла, да еще кроссовки растерли ноги. И только сейчас я могу по-настоящему оценить ощущения человека, запертого снаружи, но все-таки сумевшего вырваться на свободу!"

Наташа хмыкнула при виде манекена у парадного напротив входа на "Адмиралтейскую". Весьма аляповатая фигура короля с огромным бургером в руках. На месте ее любимого "Сабвэя" теперь был "Бургер Кинг", и Наташа жалела об этой замене; сабы с ветчиной и сыром нравились ей больше. На двери тоже полоскался листок: "Работаем только на вынос".

Наташа повернула обратно, к Гостиному двору.

Не было ни одного зазывалы, приглашающего петербуржцев и гостей города на автобусную экскурсию или прогулку по рекам и каналам. На "Музее шоколада" белел файлик: "Закрыто до особого распоряжения". У Казанского собора не ходили ряженые Петр и Екатерина, предлагая сфотографироваться. На дверях собора острый глаз Наташи рассмотрел очередной белый листок - прихожанам настоятельно рекомендовали отложить посещение храма до лучших времен.

"А мы работаем, - Наташа дождалась разрешающего сигнала светофора и стала переходить проспект, - у нас необходимость. Инге в суде избирают меру пресечения. Фима после слушания повезет ей передачу и похлопочет, чтобы Ингу устроили получше, и, может, побеседует с ней. Витя ищет грузовик, который вывозил в тот день мусор со двора Антона и Инги. "Старая руферша Белла" собирается разговорить держателей ключа от чердака и потрясти дворника. А я прозондирую почву в роддоме. Не оттуда ли убийца взял голубые латексные перчатки?"

Наташа прошла мимо площадки, где обычно местные художники выставляли на продажу свои работы и предлагали портрет или шарж. Сейчас там было пусто... Не ходили настойчивые молодые люди, которые уверяли прохожих, что сегодня - самый подходящий день, чтобы подать записки за своих ближних; как раз завтра почту отправят на Афон. В подземном переходе у Гостинки закрылись все сувенирные лавочки, но еще держался в воздухе легкий аромат сандала; кто-то из продавцов, желая привлечь покупателей, зажигал аромапалочки, и сейчас остатки теплого уютного аромата смешивались с запахом подземки, неповторимым и приятным, по мнению Наташи. Ефим, слыша это, насмешливо фыркал, но Наташа все равно любила запах метро.

Автомат, тренькнув, выбросил два жетона и сорок рублей сдачи. Наташа прошла на эскалатор и снова подумала: почти обезлюдевший сабвэй напоминает антураж к роману - киберпанк или антиутопия.

- Станция "Гостиный двор", следующая станция "Василеостровская", - донеслось из открывающихся дверей новенького сверкающего поезда. В салоне на удобных креслах расположились всего двое - девушка-волонтер и кряжистый мужчина с загорелым обветренным лицом. На нем была форменная куртка МЧС.

- Осторожно, двери закрываются, следующая станция - "Василеостровская"!

В последний момент в закрывающиеся двери влетел парень в черной маске, имитирующей нижнюю часть шлема Дарта Вейдера.

"Дань времени, - подумала Наташа, - в этом сезоне фантазия дизайнеров направлена не на пальто или туфли, а на маски!"

*

Она хорошо помнила местонахождение родильного дома, где три года назад родила Младшенького, и от метро решила пройтись пешком. Благо, погода сегодня была хорошая, ветер разогнал все облака, и солнце почти высушило лужи. А плотное пальто на овчине хорошо согревало даже на ветреных линиях Васильевского острова.

Плотнее надвинув на уши шапку, Наташа бодро зашагала по знакомому маршруту. По дороге она в очередной раз удивлялась: почему здесь не улицы, а линии, а проспекты названы так незатейливо: Большой, Средний и Малый. И как резко отличается жилая часть острова от Стрелки с Ростральными колоннами и великолепной Университетской набережной. Неприметный лаконичный колорит линий, ровные ряды однотипных домов с магазинчиками, парикмахерскими и почтовыми отделениями на первом этаже. Кое-где сохранились вывески советских времен: "Хлеб", "Гастроном", "Галантерея". "Надо будет почитать "Островитян" Лескова, - подумала Наташа, - почему-то он выделил жителей Васильевского острова в отдельную касту, отличающуюся от остальных петербуржцев. Стыдно жить в Питере, и не знать литературы, посвященной ему".

Остановившись, чтобы прикурить под прикрытием автобусной остановки, Наташа увидела среди выцветших и полуободранных объявлений "Глаш, Даш и Клаш" (сейчас их бизнес явно не процветал; путанам никто пропуска не выдаст, да и сластолюбивые мужчины вряд ли захотят рисковать нарваться на штраф за нарушение режима изоляции или заразиться коварным новым вирусом ради пары часов плотских утех) объявление "Внимание, розыск". 27 марта пропала девушка 1999 года рождения. Говорилось о том, что она была беременна, на последнем месяце. С фото смотрела яркая блондинка с умелым макияжем и не по возрасту погасшим тоскливым взглядом. "Уже больше двух недель, - констатировала Навицкая, - что с ней могло случиться? Нашли ее, или еще нет?"

Она ускорила шаг. Линия продувалась насквозь - ветер задувал то с Большой Невы, то с Гавани, то с Малой Невы. Хотелось поскорее свернуть в "затишек", проулок, ведущий к родильному дому.

Переходя через дорогу, Наташа увидела фото той же девушки "Внимание, розыск". Под ним кто-то черным маркером крупно написал: "Б...".