Глава 2

Шеридан

— Как прошёл твой первый день? — спрашивает Мишель, моя соседка.

— Ох, они бешеные. Я даже не успеваю передохнуть. Серьезно, я не могла даже сходить пописать. И это правда.

— Ой, да не преувеличивай.

— Нет, честно. И есть еще одна маленькая девочка, Инглиш, которая… не знаю, как и описать её. Она сказала всем мальчикам, что сможет одолеть любого из них.

Мишель давится своим вином.

— Вот блин!

— Ага, блин. И что на это можно сказать? Ки-и-ия? — Я пытаюсь сдержать смех, но не удается.

— Эпично.

Я потираю глаза, потому что от контактных линз они жутко горели.

— Надеюсь, я не облажаюсь с этими детьми.

Вспоминаю то, чему учили меня преподаватели, заложив в мою голову цель — всегда искать новые идеи, хотеть становиться лучше. Вдруг я начинаю сомневаться в своих способностях.

— Что за взгляд? — Мишель знает меня слишком хорошо.

— Нет никакого взгляда.

Она указывает на меня пальцем.

— Тебе меня не провести. Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь.

— Просто я всегда боялась облажаться со своими первыми учениками.

— Ты не облажаешься. И знаешь почему?

— Почему?

— Потому что ты самый заботливый человек, которого я знаю. Вот почему. Так что перестань волноваться.

Когда возле тебя нет никого, кто бы мог заботиться о тебе, проще делать это самому. Ну, практически никого. Есть Мишель. Мой якорь. Правда, когда у неё появляется новый парень, она полностью помешана на нём.

— А о чём ты думаешь сейчас?

Я смотрю в её огромные глаза и выдаю правду:

— Как было бы здорово рассказать маме с папой о моем первом дне в качестве учителя.

— Да, и они очень гордились бы тобой, Шеридан. Ты же знаешь это, правда?

Она права. Я знаю. Но правда в том, что их больше нет, и я никогда не смогу поговорить с ними о чём-либо, поделиться своими идеями, попросить совета, просто прибежать домой в надежде получить крепкие объятия. Тяжело быть одной. Я не хочу жаловаться, ведь, если быть честной, то ни к чему хорошему это не приведет, да и родителей моих не вернёт.

— Не грусти, Шер. Ты так долго работала ради этого. И ты станешь той учительницей, которую будет помнить каждый ребенок, а родители будут молиться на неё.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

На следующее утро маленькая армия моих муравьев шагает в класс. Когда они занимают свои места, я прошу открыть домашнюю работу, которая была задана им днём ранее. По большей части, день проходит на удивление хорошо, если не считать несколько ссор. Я даже раздаю им угощение, которое обещала вчера. Пришло время ланча и маленькой переменки. Я вздыхаю, отчаянно нуждаясь в перерыве. Поскольку я не была на этой неделе старостой по раздаче еды в кафетерии, направляюсь в сторону преподавательского столика.

— Как у тебя дела, Шеридан? — Я поворачиваю голову и вижу директора Сьюзен, которая сидит позади меня.

— Эти маленькие спиногрызы могут свести с ума, правда?

Она смеется и произносит:

— Твоя правда. Они беспощадны. Есть какие-нибудь проблемы?

— Нет. Кажется, им пока всё нравится.

— Что ж, это и есть показатель. Для тебя этот год что-то вроде вызова, проверки на прочность.

— Пока им нравится учиться, у меня не будет проблем.

— Шеридан, фокус в том, чтобы они полюбили учебу настолько сильно, чтобы не могли оторваться от самого процесса.

— Я знаю. Это и есть моя цель. Сделать учебу весёлой и интересной.

В комнату начинают заходить другие преподаватели, один из которых уводит Сьюзен за собой. Она удивительная, и я надеюсь, она и дальше будет таким директором, который поддерживает решения преподавателей. Прямо сейчас она передает мне такой заряд энергии. Надеюсь, всё так и останется.

Закончив с обедом, я возвращаюсь обратно в класс. По дороге заглядываю в кафетерий и проверяю учеников. Каждый хватает что-то с чужих подносов, но всё кажется безобидным.

После обеда мы занимаемся математикой и естественными науками, и к концу дня я решаю поиграть с ребятами в игру.

— Как насчёт того, чтобы немного повеселиться? Хотите сыграть в игру?

Все ученики приходят в восторг и прыгают на своих стульях. В углу класса стоит стул, на котором я читаю им истории, поэтому решаю использовать его. Ученики окружают меня, а я беру большие карточки с алфавитом.

— Давайте все вместе поиграем в алфавит.

Они кивают, и мы приступаем к игре.

— Хорошо, кто может назвать слово, которое начинается на букву «А»?

Все идет отлично, пока мы не доходим до буквы «В». Кажется, эта буква вызывает у них трудности, пока Инглиш не поднимает руку и громко выкрикивает:

— Я знаю, я знаю. Вагина!

Двадцать одна пара глаз тут же поворачивается к ней, но, когда она делает вид, будто ничего не произошло, то снова обращаются ко мне. Но до того, как я успеваю что-либо сказать, Инглиш выпаливает:

— Ну, вы же знаете, — а потом указывает пальцем вниз, как раз на то, о чём говорит. Все выглядит так, будто двадцать одна голова наблюдает за теннисным матчем. Они смотрят то на меня, то на неё. Я же просто теряю дар речи: вся способность говорить пропадает. Меня предупреждали, что нужно быть готовым к «нежданчикам», но эта ситуация — совсем новый уровень.

А затем… Инглиш кладет вишенку на торт:

— Ну знаете, там же, где и пенисы растут.

Во имя любви ко всему, за что? Все походит на снежный ком, скатывающийся с горы. Роберт засовывает руки в карман и опускает взгляд на промежность Инглиш. Я точно знаю, о чем именно он думает, и мне срочно нужно сменить тему, но я не успеваю сказать и слова, как Миллисента выкрикивает:

— У моего младшего брата есть пенис. Ему сделали на нем операцию, когда он родился, и теперь маме приходится его мыть. — Потом она смеется — Если он писает, все это оказывается на штанах, если мама забывает надеть подгузник.

Инглиш добавляет:

— А у меня нет братика. Только папа. И я уверена, у него большой пенис, потому что он и сам большой.

— Ладно, ребята, кто-нибудь может назвать слово на букву «К»?

— Мисс Монро, а почему ваше лицо такое красное?

«Господи боже, да потому что мы разговариваем о пенисах и вагинах».

— Хмм, думаю здесь немного жарко. Так кто хочет попробовать букву «К»?

Я едва могу сосредоточиться на окружающей меня катастрофе. Я молюсь лишь о том, чтобы ни один из них не пришел домой и не рассказал о случившемся. О, мой бог. Что, если они сделают это? Сьюзен меня убьет. Я едва слышу, как кто-то называет кита.

— Мисс Монро? А у китов есть пенисы? — Теперь даже малькам интересно.

— Отлично. Кит — хорошее слово. Что насчет буквы «Р»? Она довольно трудная, — говорю я с энтузиазмом.

— Рентгеновый, — выкрикивает Инглиш, прыгая на стуле и хлопая в ладоши. В каком доме она растет? Я даже не знаю, что ответить.

— Это не совсем слово, Инглиш. Можешь придумать что-нибудь другое?

Мигель вопит:

— Рентген!

— Очень хорошо, Мигель.

Я вижу, как своим ответом задеваю чувства Инглиш, но не уверена, что теперь делать. Может она назовет последнюю букву:

— Кто что знает на букву «З»?

Около пяти учеников кричат в унисон:

— Зебра!

Большинство начинает смеяться, но только не Инглиш. Ее светлые кудряшки свисают вперёд, а подбородок упирался в грудь.

— Молодцы, класс, а поскольку вы так хорошо играли, у меня есть для вас сюрприз.

Я вытаскиваю домашнее шоколадное печение, которое принесла ученикам.

Когда подхожу к Инглиш, она бормочет:

— Нет, спасибо.

— Может, ты возьмешь немного домой и сможешь съесть потом? — Я сажусь за её парту, и девочка выглядит по-настоящему несчастной. Вероятно, мой тон строже, чем я думала. Мне нужно быть с ней более внимательной. Она, должно быть, очень чувствительна.

Звенит звонок, означающий конец урокам, и дети друг за другом выходят в коридор. Сьюзен наблюдает за всеми ними, что хороший знаком. Я смотрю, как школьники выбегают к ждущим их машинам или автобусам, но Инглиш выглядит очень грустной. Всю ночь я думаю лишь об этом.