Глава 7

Лейла со скучающим видом размазывает пасту по тарелке, почти ничего не съев.

— Тебе не нравится?

Она замирает, поняв, что я наблюдаю за ней.

— Нравится, — отвечает она и отправляет в рот маленький кусочек.

В последнее время у нее нет аппетита. Она очень мало ест и всегда выбрасывает из тарелки еду, содержащую углеводы. Может, поэтому она почти ничего не съела, ведь все содержимое ее тарелки состоит сплошь из углеводов.

Лейла взвешивалась через неделю после выписки. Как сейчас помню, как она встала на весы, пока я чистил зубы в ванной. «О господи», — прошептала она, и с тех пор ни разу не поела нормально.

Лейла тщательно прожевывает еду, глядя в стоящую перед ней тарелку. Затем отпивает вина и вновь начинает ковырять пасту.

— Когда приезжают Аспен с Чедом? — спрашивает она.

— В пятницу.

— И надолго?

— На одну ночь. Они отправляются в то путешествие. — Лейла кивает, будто понимая, о чем я говорю. Но когда я звонил Аспен, чтобы рассказать о нашей поездке, она сообщила, что уже две недели не разговаривала с Лейлой. Позже вечером я проверил ее телефон и обнаружил несколько пропущенных звонков от матери и сестры. Не понимаю, почему она избегает родных, но Лейла чаще игнорирует их звонки, нежели берет трубку.

— Ты разговаривала сегодня с мамой? — спрашиваю я.

Лейла качает головой.

— Нет, — и смотрит на меня. — А что?

Сам не знаю, зачем я спросил. Просто мне не нравится, что она почти никогда не отвечает на звонки матери. Тогда Гейл пишет мне сообщения и спрашивает, что не так с Лейлой. Потом она пишет Аспен и беспокоит ее. А Аспен пишет мне и спрашивает, почему Лейла не берет трубку.

Всем стало бы легче, если бы Лейла общалась с ними почаще, тогда они не волновались бы за нее так сильно. Но они волнуются. Все мы волнуемся. Возможно, это тоже мешает ей прийти в себя.

— Лучше бы мама нашла себе занятие и не ждала, что я буду общаться с ней каждый день, — говорит Лейла, бросив вилку на стол, и отпивает вина. Поставив бокал, она с минуту сидит, закрыв глаза.

Открыв их вновь, молча смотрит на пасту.

Затем глубоко вздыхает, будто хочет забыть этот разговор.

Может быть, после выписки она провела с матерью и сестрой слишком много времени. Вероятно, ей нужно отдохнуть от этого общения точно так же, как мне нужно отдохнуть от всего мира.

Лейла берет в руки вилку и рассматривает ее, а затем вновь устремляет взгляд на тарелку с пастой.

— Так приятно пахнет. — Слово «приятно» она произносит так, что оно походит на стон. Лейла нюхает пасту. Наклоняется над тарелкой и, закрыв глаза, вдыхает аромат соуса. Может, нюхать еду, вместо того, чтобы ее есть — это новый способ сбросить семь лишних килограммов, о которых она говорит без умолку.

Лейла крепко сжимает в руке вилку и погружает ее в тарелку. А затем накалывает так много пасты, сколько еще не съедала на моей памяти. Отправив ее в рот, она мычит от удовольствия.

— О боже, как вкусно. — Она накалывает на вилку больше пасты, и, не успев проглотить, набивает в рот еще. — Еще хочу, — говорит девушка с полным ртом. Я забираю у нее тарелку и иду к плите, чтобы вновь ее наполнить, пока она запивает вином.

Лейла едва не вырывает тарелку у меня из рук, когда я возвращаюсь за стол. Она вмиг съедает всю пасту и откидывается на спинку стула, прижав ладонь к животу и все еще крепко сжимая вилку в правой руке.

Меня пробирает смех от облегчения, что она снова начала есть, а еще я никогда не видел, чтобы кто-то так оживленно ел.

Закрыв глаза, Лейла издает стон и наклоняется к столу. Упершись в него локтями, она убирает руку с живота и прижимает ко лбу.

Я отправляю в рот вилку с пастой как раз в тот миг, когда она открывает глаза. Лейла смотрит в стоящую перед ней пустую тарелку с выражением такого ужаса на лице, будто сожалеет о каждом съеденном углеводе. Она накрывает рот ладонью.

— Лидс? Моя еда исчезла.

— Хочешь еще?

Она смотрит на меня, вытаращив глаза.

— Она исчезла, — говорит она шепотом.

— Не вся. Можешь доесть, что осталось, если хочешь.

В ответ она смотрит на меня в таком шоке, будто я ее оскорбил.

Устремив взгляд на вилку, она внимательно рассматривает ее, будто не понимает, что это такое. Затем роняет ее. Вернее сказать, отбрасывает в сторону. Вилка скользит по столу и ударяется о мою тарелку, а Лейла встает из-за стола.

— Лейла, что случилось?

Она мотает головой.

— Ничего. Все в порядке, — отвечает она. — Просто… ела слишком быстро. Меня немного тошнит. — Она выходит из кухни и мчит наверх.

Я иду следом. Лейла ведет себя так, словно вот-вот случится очередная паническая атака.

Когда я захожу в спальню, она роется в ящиках, бормоча себе под нос «где же они?». Не найдя то, что искала, она распахивает двери шкафа. Я начинаю паниковать, что Лейла случайно найдет кольцо. Я подхожу к ней и беру ее за руки, стараясь отвлечь от изучения шкафа.

— Что ты ищешь?

— Свои лекарства.

Ну конечно.

Я выдвигаю верхний ящик комода и вытаскиваю баночку с таблетками. Достав одну, отдаю ее Лейле, хотя вид у нее такой, будто она хочет забрать у меня банку и проглотить все ее содержимое разом. Даже не представляю, чего она так сильно испугалась. Взяв таблетку, Лейла идет в ванную и включает воду. Положив пилюлю на язык, она запивает водой прямо из-под крана. Затем запрокидывает голову, чтобы проглотить лекарство, напомнив мне о той ночи в бассейне, когда Аспен дала ей таблетку.

Прислонившись к дверному косяку, я улыбаюсь от воспоминаний. Приняв транквилизатор, Лейла слегка успокаивается, и я пытаюсь отвлечь ее разговором.

— Помнишь, как я подумал, что твоя сестра дала мне наркотики?

Лейла резко оборачивается в мою сторону.

— С чего мне помнить, как Аспен давала тебе наркотики? — Я вижу, как в ее глазах мелькает сожаление, едва эти слова срываются с языка. Она сжимает руками раковину и опускает голову. — Прости. Сегодня был трудный день. — Шумно выдохнув, она отталкивается от раковины. Затем подходит ко мне и, обняв за поясницу, упирается лбом мне в грудь.

Я лишь обнимаю ее, потому что даже представить не могу, что творится сейчас у нее в голове. Она старается, как может, поэтому я не принимаю всплески ее настроения близко к сердцу. Несколько минут мы стоим, обнявшись, и я чувствую, как ее сердцебиение постепенно приходит в норму.

— Хочешь пойти в постель? — спрашиваю я тихо.

Она кивает в ответ, и, проведя руками вдоль ее спины, я помогаю ей снять кофту. На пути из ванной к кровати мы начинаем целоваться.

У нас уже сформировался вечерний ритуал. Она психует. Я успокаиваю ее. Мы занимаемся любовью.

***

Когда Лейла засыпает, я иду в душ. Мне не удалось заснуть, поэтому я спустился вниз и за пару часов переделал дел на целый день. Я побрился, перемыл посуду и написал несколько строк для новой песни.

Сейчас час ночи, и я наконец вернулся в постель рядом с Лейлой, но мой разум никак не хочет успокаиваться.

Я закрываю глаза и пытаюсь заснуть, но голова полна мыслей. Я думал, что сегодняшний день станет другим для Лейлы. Спокойным. Думал, что все вновь будет как в день нашей встречи, но этого не случилось. Сегодня все было в точности, как в любой другой день, с тех пор, как ее выписали из больницы. Я считаю, что ей стоит сходить к психотерапевту, хоть мне и не хочется вновь озвучивать это предложение. Ее лечащий врач советовал записаться. Ее мать и сестра тоже советовали. Но Лейла настояла, что справится сама. До сих пор я был на ее стороне. Считал, что тревога пройдет, если я буду поддерживать ее. Но становится только хуже.

Я лежу, уставившись на часы, когда вдруг чувствую, как Лейла шевелится в кровати. Слышу, как она встает и ступает по паркету.

Сперва я решил, что она идет в ванную, но шум ее шагов стих, и какое-то время не слышно никакого движения. Я чувствую, что ее нет в постели, и поворачиваюсь посмотреть, что она делает.

В паре метров от кровати стоит зеркало в полный рост. Лейла рассматривает себя в его отражении. Я не понимаю, что она пытается там увидеть, потому что темную комнату освещает только струящийся в окно лунный свет. Она изучает свое отражение, поворачиваясь вправо и влево. Даже странно, как долго она смотрится в зеркало. Я жду еще пару минут, подумав, что Лейла вернется в постель, но она не возвращается.

Шагнув ближе к зеркалу, она прижимает ладонь к его поверхности. Затем проводит по нему указательным пальцем, будто очерчивая контуры своего тела.

— Лейла?

Она резко оборачивается. Ее глаза широко распахнуты от смущения, будто я застукал ее за чем-то постыдным. Она спешно возвращается в кровать и укладывается под одеяло спиной ко мне.

— Спи, — говорит она шепотом. — Со мной все нормально.

Некоторое время я лежу и изучаю взглядом ее затылок, но в конечном итоге отворачиваюсь. Заснуть я точно не смогу. Особенно теперь.

Я смотрю на циферблат часов, пока не переваливает за половину второго утра. Лейла опять заснула, тихо посапывая.

Сколько бы я ни лежал в постели, мне заснуть не удается.

Я встаю и спускаюсь вниз, прихватив телефон. Устраиваюсь на диване в Большом Зале. Сейчас половина второго утра, но в Сиэтле лишь половина двенадцатого. Мама никогда не ложится спать до полуночи, и я отправляю ей сообщение, проверить, не спит ли она. В ответ раздается звонок.

Я облокачиваюсь на подлокотник дивана и провожу пальцем по экрану.

— Привет.

— Вы добрались до Канзаса? — спрашивает она.

— Да, приехали около пяти вечера.

— Как Лейла?

— Нормально. Все по-прежнему.

— А ты как?

— Нормально. По-прежнему, — вздыхаю я.

Мама смеется в ответ, потому что всегда знает, когда я вру. А еще она знает, что я расскажу ей, что сочту нужным и когда буду готов.

— Как там Тим? — Это первый парень, с которым мама начала встречаться после смерти отца. Я виделся с ним пару раз. Он вроде нормальный. Скромный. Тихий. Именно такого парня я бы хотел видеть рядом с ней.

— Нормально. У него не набралось учеников в утреннюю группу, и ее отменили. Теперь у него три свободных часа каждое утро, чему он очень рад.