Подъехал автобус. Он словно выдохнул, открыв двери. Мы с Широ отошли, пропуская пассажиров.

— И Горо говорит, что мне нужно начать изучать онмёдо.

— Я думал, ты хотела изучать онмёдо? — сказал Широ.

— Да, но месяца мало, — сказала я, пиная снег у ног. В Киото было не так холодно. Пока что. Мне не нравилось, когда зима щипала за нос, напоминая, что время быстро ускользало. Осталось меньше четырех недель, и поднимется кровавая луна. Времени не хватало ни для поиска шинигами, ни для обучения магии. Я не смогу одна биться с Шутен-доджи. С шинигами и Широ, может, у нас был шанс. Может.

Мне не нравилось столько «может». Во всем, что я делала в жизни, успех приносила хорошая подготовка. Но в этом случае я могла готовиться, сколько хотела, но все еще проиграю мир.

Снег посыпался сильнее. Снежинки липли к ресницам. Я прикрыла лоб ладонью, голые пальцы мерзли от неожиданного холода. Тучи убрали остатки света в небе. Снег размывал сияние фонарей. Близилось семь часов, и несколько бизнесменов ждали на остановке с нами, а еще пара пожилых покупателей. Никто не был одет для снежной бури, никто ее не ожидал, и в прогнозе ее не обещали.

— Ты знаешь шинигами в Киото? — спросила я у Широ, глядя на машины, надеясь увидеть автобус. Я топала ногами, чтобы согрелись пальцы ног, ставшие льдом в обуви.

— Не тех, с кем хочется работать, — сказал Широ.

— Мы в отчаянии, — сказала я. — Да?

— Не настолько, — Широ прищурился. — Пока что.

— Даже если мы уговорим одного, безумный план может сработать…

Загудела машина, мы с Широ вздрогнули. Я посмотрела на дорогу, где серый грузовик несся по льду на асфальте. Водитель за рулем пытался совладать с машиной. Шины крутились беспомощно на льду под снегом.

Машина неслась к автобусной остановке.

Я не успела отскочить, Широ оттащил меня. Я поскользнулась. Мы стали комком рук и ног на скользком тротуаре, мир накренился, и я отъехала. Загудели машины. Заскрежетал металл. Разбилось стекло. Кричали люди.

Я ехала, пока не врезалась во что-то твердое и холодное. От этого дыхание вырвалось из легких. Боль пронзила, будто кочергу вонзили в плечо.

В улице стало тихо.

Я открыла глаза, оказалась у окон прачечной. Внутри несколько женщин средних лет указывали на что-то снаружи. Они могли смеяться надо мной. Но моя голова прояснилась, и я поняла, что она их лицах было не веселье.

Там был ужас.

Я села. Широ приподнялся на руке, прижимая свободную ладонь ко лбу. Я не сразу смогла сосредоточить взгляд. Металл и разбитое стекло были непонятными. Машина врезалась рядом с металлической картой маршрута автобуса. Огонь лизал смятый капот грузовика. Одна желтая фара все еще мигала, озаряя светом хаос на тротуаре. За разбитым лобовым стеклом водитель грузовика обмяк на руле. Он не двигался.

Я увидела кровь. Она разлилась на асфальте, словно кто-то разбил большую бутылочку чернил об землю. Она разлетелась от эпицентра аварии, а там…

«Нет», — я не могла принять то, что видела. Кровь похолодела. Волоски встали дыбом.

Мужчина был среди стекла, металла и бензина — тот, кто не успел вовремя отойти. Он лежал, раздавленный машиной на остановке. Несколько его костей были сломаны. Стекло торчало между ребер, и его кровь текла из его тела, шипела от жара на снегу. Его седые волосы блестели в тусклом свете, и его круглые очки лежали в паре шагов от него. Кровь запачкала левую треснувшую линзу.

Его вопль разорвал воздух. Звук, казалось, рвал мое сердце надвое. Я попятилась, снова ударилась об окна прачечной. Слезы выступили на глазах. Все во мне кричало: «Отвернись, бака!». Но я не могла. Я должна была как-то ему помочь, но как?

Широ опустился передо мной, закрыл собой жуткий вид. Он что-то шептал, а мой взгляд блуждал по улице, где три машины остановились у центра. Раненая женщина просила о помощи, держала ребенка без сознания на руках, ее пассажирская дверь была смята и не закрывалась. Машины перестали ехать, гудели, вдали выли сирены скорой.

Снег все еще спокойно падал, словно не замечал ад на улице.

Широ поймал мой подбородок ледяными пальцами и повернул мое лицо к себе. Его рот формировал слова, но я не могла их понять.

— Кира, — его голос, наконец, пробился сквозь гул в ушах. Я смотрела, как женщина на улице смотрела на ребенка на руках, покачивала его. Он все еще не двигался. Широ настаивал. — Кира, послушай меня и сделай так, как скажу, ладно? Глубоко вдохни. Так, хорошо. Еще раз. Посмотри на меня.

Я встретилась с ним взглядом и удерживала его.

— Хорошо. Дыши, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты в своей голове назвала то, чего можешь коснуться, что можешь учуять и видеть, хорошо? Можешь это сделать?

Я кивнула и заставила думать о настоящем — ощущать камешки на пальцах Широ, дрожать от холода земли подо мной, ощущать запах бензина и крови, а потом считать янтарные искры в его необычных глазах. Сегодня их было двадцать. Вчера их было семнадцать… хотя я не помнила, как их считала. Когда я их посчитала? Я вдохнула, поняла, что стала спокойнее, хотя стоны раненого терзали мое сердце.

— Он — ч-чей-то дедушка, — дыхание вырывалось из меня короткими залпами.

— Не думай об этом, — сказал Широ, поднял меня на руки.

— Н-нам н-нужно ему помочь.

— Ты в шоке, Кира, — сказал Широ, открыл прачечную и отнес меня внутрь. Свет казался слишком ярким, и я зажмурилась и повернула лицо к его груди. — И даже если бы было не так, мы никак не можем его спасти.

— Но мы… должны… дедушка…

— Он — не твой дедушка, обещаю, — он опустил меня на гудящую сушилку вещей. Ее тепло проникало сквозь мокрую одежду. С этого угла я не видела остановку, только машины, остановившиеся на дороге. Не меньше десяти зевак укрылись в прачечной. Некоторые выглядывали, прикрывая ладонями глаза. Другие прижимали телефоны к ушам, говорили тревожными тонами. Они кланялись людям на другом конце линии, хоть те и не видели.

В стороне от хаоса в прачечной отец отвлекал ребенка от сцены игрушкой-покемоном, но улыбка пропадала с его лица каждый раз, как ребенок отводил взгляд.

Холод из моих костей проникал в душу. Широ тоже это ощутил, потому что мы вместе подняли взгляды. Моя душа стала узнавать смерть раньше головы. От ее прибытия вокруг становилось холоднее. В ушах хлопнуло. Даже сердце замедлилось в груди, словно поддавалось силе существа снаружи. Смерть влияла на души, и я научилась слышать ее зов.

Я съехала с сушилки без слов, направилась к выходу. Колокольчики звякнули над головой, когда я прошла в дверь. Ветер забрал тепло из моей одежды. Я окинула взглядом тротуар, а потом сцену перед собой.

Фигура в серых кимоно и черных хакама стояла рядом с умирающим, края красной хаори трепетали на ветру. Снежинки собирались на его шляпе сугегаса и широких плечах. Бабочки с крыльями цвета оникса окружали его, цеплялись к окровавленному стеклу и вмятинам на металле. Их крылья были такими темными, что они будто впитывали свет. Каждая бабочка была размером с мою ладонь, а то и больше.

«Это не человек», — я потрясенно смотрела, как шинигами опустил ладонь на голову умирающего с нежностью. Как с благоговением. Колокольчики на двери за мной звякнули. Широ появился рядом со мной, прижал ладонь к моей спине и прошептал:

— Ого.

Шинигами вытащил катану. Я и не заметила клинок.

— Стой, — шепнула я. — Мы не должны… то есть…

— Нет, — сказал Широ, обвил рукой мои плечи. Он крепко обнял меня, я прижала ладонь ко рту. Слезы были теплыми на щеках. Браслет под рукавом стал сиять, наполняя меня светом солнца.

Если кто-то и видел шинигами, они не подали виду.

Шинигами осторожно прижал кончик меча между бровей умирающего. Катана замерцала, клинок стал туманом. Этот туманный свет опустился на кожу мужчины.

Рот мужчины раскрылся. Напряжение в его мышцах пропало, и его тело обмякло среди обломков машины. Его глаза, до этого пылающие болью, стали стеклянными.

Шинигами закрыл их. Он убрал катану из головы мертвого, не оставив физического следа на трупе. Я заметила комок на клинке. Он выглядел как твердый янтарь, коричнево-черный и шершавый.

«Не комок, — сказала я себе. — Это кокон».

Шинигами отцепил кокон от меча и прицепил под шляпой. Он убрал меч в ножны, сделал два четких жеста руками над телом, а потом он повернулся.

— Это он, шинигами в красной накидке, — я отодвинула Широ. — Мы его искали.

— Кира, стой, — сказал Широ. Но я уже пошла за шинигами от хаоса на остановке.

— Шинигами-сама? — робко спросила я, спеша за ним. Мои ноги скользили по льду. — Простите? Шинигами-сама? Можно минутку?

Он не замечал меня. Я решила рискнуть.

— Шимада! — крикнула я.

Шинигами замер под снегом, он не шевелился, и одежда будто застыла.

— Откуда ты знаешь это имя? — прорычал он, повернув голову ко мне. Его глаза пылали в тени шляпы. В отличие от вечно юных шинигами, которых я до этого видела, у этого мужчины было морщинистое лицо, которое видело много закатов. Его глаза сияли из-под шляпы. Те глаза предупреждали меня не считать, что его сострадание к мертвым может быть и добротой к живым.

Я еще не видела такого шинигами, как он.

Через пару долгих мгновений он скрыл лицо шляпой.

— Твое время не пришло, — он отвернулся. — Ты — не мое дело.

Я побежала за ним, слова срывались с губ:

— Я в-внучка Хииро Фуджикавы, бывшего главного священника храма Фуджикава. Прошу, я не хочу оскорбить, но я уверена, что только вы можете мне помочь.

— Твоя фамилия Фуджикава? — он зашагал быстрее.

Я кивнула, едва дышала. Я вытянула руки в стороны, чтобы не упасть.

— Тебе не повезло, — сказал он, опустив шляпу сильнее. — Но я не могу тебе помочь. Никто не может.

— Попытайтесь, — я потянулась к его рукаву. Ткань была холодной настолько, что обжигала. — Мне говорили, что вы забывали о сожалениях в храме Фуджикава…

Шимада двигался быстрее, чем я ожидала. Он остановился в дюймах от меня, так близко, что его хакама задели мою ногу. Через секунду мой мозг уловил ледяную вспышку боли на шее.