- Да что ты.

- Скорее олово или сплав.

- Нет, железо, - заявил Хордило. - Ты не работал с Грюмлем, как я.

- Работал с ним? Ты его приветствуешь, когда мимо проходишь. Не похоже, Стеньга, что он тебе друг.

- Я палач лорда, Якль. Грюмль и его братья наводят порядок. Все организовано, понятно? Мы работаем на Владыку Гадда. Големы - как бы правые руки милорда, а я левая.

- Правые руки? Сколько же у него рук?

- Сосчитай, дурак. Шесть правых рук.

- А как насчет его собственной руки?

- Верно. Семь правых рук.

- И три левых?

- Тоже верно. Похоже, даже мертвецы умеют считать.

- О¸ считать я умею, друг, но это не значит, что можно сложить. Понятно?

- Нет, - сверкнул Хордило глазами на свое отражение. - Непонятно.

- Значит, ведро железное. Чудно. Как скажешь. Грюмль пропал и даже я понимаю, это на редкость странно. Значит, как палач и констебль и кто ты там по твоим словам официально? То есть, не будем скрывать, ты каждый день щебечешь что-то новое. Итак, кем бы ты ни был, почему ты еще сидишь здесь, если Грюмль пропал? Там, снаружи, холодно. Может, он заржавел. Или застыл. Так что иди и отыщи порцию смазки. Вот что должен делать настоящий друг в таких обстоятельствах.

- Чтобы тебе доказать, - сказал Хордило, вставая и натягивая плащ, - я сделаю именно так. Пойду туда, в такую ужасную погоду, чтобы проверить друга.

- Смазку положи в деревянное ведро, - посоветовал Якль. - Ты же не хочешь обидеть друга?

- Сначала зайду к Кельпу-тележнику. - Хордило кивнул и поправил пояс с оружием.

- За смазкой.

- Да, за смазкой.

- Если вдруг твой друг застыл?

- Да, и к чему глупые вопросы?

Якль поднял грязные ладони, отстраняясь. - С самого дня, когда я умер... или, скорее, не умер, а надо бы... я стал одержим точностью. Понимаешь, имею отвращение к смутным неопределенностям. Этой серой зоне, понял? Знаешь, когда ты зависаешь между двух идей, важных идей. Например, дышать или не дышать. Или быть живым, или мертвым. Или насчет сколько рук у лорда Клыгрызуба, а именно, как я подсчитал, семь правых и три левых. Это значит, он редко что из рук выпускает.

- К чему это всё, Худа ради?

- Ни к чему, кажется. Кажется, просто потому что мы друзья, ты и я то есть. А ты дружок и Грюмлю... ну, я о том, что такая холодина меня ужасно замедляет. Только что понял. Может, не смазка нужна, как ему, но если меня увидишь где-нибудь без шевеления... Кажется, я об этом самом, Стеньга. Если увидишь меня такого, не хорони.

- Потому что ты не мертвый? Идиот. Ты не можешь стать мертвее нынешнего. И я тебя не закопаю. Сожгу на костре - это может быть, просто чтобы положить конец глупым разговорам. Прими как предупреждение. Увижу тебя замерзшим снаружи, сочту за растопку. И всё.

- Вот так дружба.

- Тут ты прав. Я не друг мертвяку, которого даже не знал.

- Нет, тебе милее намагиченное железо с ведром вместо головы.

- Точно. Хотя бы это мы поняли. - Хордило отодвинул стул и встал, пошел к двери. Там помедлил и оглянулся. Якль пялился в окно. - Эй, гляди куда-нибудь не туда. Не хочу, чтобы за мной следили мертвые глаза.

- Может, они и мертвые, - ответил Якль с медленной улыбкой, - но уродство узнают, едва заметят.

Хордило выпучился на мертвеца. - Ты мне напоминаешь, - сказал он, - бывшую жену.

Чистильщик Вуффайн Гэгс жил в хижине, построенной над грязным пляжем. Он построил ее самолично, используя принесенное морем дерево и обломки множества кораблекрушений - торговые корабли часто разбивались на здешних рифах, отмеченных лишь на немногих картах зловещей надписью Могильные Воды. Местные же называли их Привет Рассвета. Да, ночные шторма у берегов были жуткими, кровожадными и мстительными, холодными и жестокими, словно брошенная любовница; и он сделал в доме террасу, с которой мог наблюдать ночные тирады бурь, облизывать губы в надежде на нечто новое и чудесное - оно явится среди расщепленных обломков и слабых безнадежных криков.

Но здесь, над отмелью, было холодно и неуютно: деревянные стены, покрытые трещинами и отполированные ветрами, словно кость. Тогда он сложил второй слой, оставив промежуток, и за три десятка лет забил пустоты срезанными волосами.

Запашок от срезанных волос был, признаем, не особо приятен для гостя или чужака, решившегося нанести визит и полюбоваться на добычу, извлеченную из обломков; такие визиты становились все реже, заставляя его загружать тачку и поутру посещать рынок, который раз в несколько недель образуется на главной площади Спендругля. Путешествие его утомляло и вводило в уныние, и слишком редко удавалось ему вернуться с чем-то большим, нежели пригоршня надкусанных оловянных монет, что сходят у местных за деньги.

Нет, в эти дни он предпочитал сидеть дома, особенно с тех пор, как безумный заклинатель захватил Удел, ведь теперь гостям приходится взирать на красоты и достопримечательности Спендругля с высоты виселицы. Его путешествия стали такими редкими, что он искренне боялся быть принятым за очередного невезучего чужака.

Он слышал ночью, как пришел корабль и ударился о риф, словно безногий конь проскрипел о щетинистую шкуру дхенраби; однако утро выдалось на редкость морозное, он знал, что времени для исследований достаточно - нужно лишь подождать, пока солнце не поднимается повыше, а ветер не уберется подальше.

Единственная комната его трущобы была светлой и теплой, обогреваемая шестью корабельными фонарями - те иногда шипели, когда случайная капля дождя просачивалась сквозь тяжелые просмоленные брусья крыши. Он сидел на краешке капитанского кресла (кожаная обивка просолилась, но в остальном вполне сносная), сильно наклонившись вперед, чтобы каждый снятый с подбородка и щек волос, каждая прядь с головы падала на белую шкуру у ног. Недавно он начал обдумывать вопрос о второй комнате...

Тут он услышал голоса с пляжа. Выживших здесь бывает мало, если учесть острые утесы и гибельные течения. Вуффайн положил бритву, взял тряпицу утереть пену с лица. Необходимая учтивость - спуститься туда и приветствовать их, может даже, предложить кружку теплого рома, изгоняя дрожь из костей. А потом с широкой улыбкой указать путь к Спендруглю, чтобы Хордило мог их арестовать и вздернуть повыше. У здешнего народа унылые развлечения, но он может вообразить и что-то похуже.

"Например, себя, качающегося над каменной стеной Гадда, пока чайки дерутся за лучшие кусочки". Нет, это было бы вовсе не развлекательно.

Впрочем, советы несчастным дуракам окупаются, ведь Хордило отдает ему часть отобранного у гостей; отличные высокие сапоги, которые он нынче натянул, напомнили об этом, делая выход на жгучий холод вполне сносным. Он встал и натянул плащ из оленьей кожи, сшитый из четырех шкур таким образом, что головы покрывали плечи, а задние ноги грязными косами болтались вдоль бедер. Когда-то он был крупным мужчиной, но годы иссушили мускулы, ныне его остов - одни торчащие кости и веревки сухожилий, а кожа кажется изжеванной. Мало осталось лакомых кусочков... но он знал: чайки найдут, дай только шанс.

Натянув лисью шапку из двух шкурок, сшитых так, что головы защищают уши, а хвосты образуют теплую корону вокруг скальпа, он подобрал узловатую трость и пустился в путь.

Однако, едва выйдя из хижины, удивленно замер, видя на тропе две согнувшиеся под ветром фигуры. Мужчина и женщина. Сощурившись на мужчину, Вуффайн крикнул: - Это ты?

Оба поселянина подняли головы.

- Ну, я всегда я, - ответил Шпилгит Пурбл. - Кем еще мне быть, старик?

Вуффайн скривился. - Я не такой старый, каким кажусь. Ты знаешь.

- Хватит, - отозвался Шпилгит. - Ты мне разрываешь сердце. Смотрю, уже готов целый день копаться среди вздутых трупов.

Но Вуффайн смотрел на песок пляжа. - Видели кого на пути вниз?

- Нет, - сказала женщина. - А что?

Вуффайн уделил взгляд и ей. - Ты дочь Феловили, верно? Она знает, что ты здесь? И с кем?

- Слушай, - начал Шпилгит, - мы идем вниз поглядеть. Ты с нами или нет?

- Это мой пляж внизу, фактор.

- Все селение имеет долю, - возразил Шпилгит.

- Потому что я позволяю, потому что я всё проверяю первым. - Тут он покачал головой, отчего лисьи головы колыхнулись, острые клыки неприятно защекотали шею. Наверное, нужно было удалить верхние зубы. - Но поглядите на тропу, вы двое. Кто-то прошел наверх - Худ знает, я не слышал и не видел, хотя был у окна. Если этого не хватает, есть еще.

- Еще что? - спросил Шпилгит.

- Кто бы ни прошел мимо хижины, он волок два тела. Два тела, по одному в каждой руке. Силач, вам не кажется? Тропа с уступами, тащить тела наверх - нелегкая работа.

- Мы никого не видели, - сказал Шпилгит.

Вуффайн показал пальцем в сторону берега. - Я слышал там, внизу, голоса.

Фемала задохнулась: - Нужно пойти и позвать Хордило!

- Не нужно, - заверил Вуффайн. - Я намерен послать их вверх. Это ведь моя обязанность.

Шпилгит сплюнул, но ветер тут же переменился и слюна взлетела, забрызгав ему лоб. Он с руганью утерся. - Вся кровь на твоих руках, верно? Тиран в высокой крепости нашел подходящих подданных, не правда ли?

- Ты так говоришь, - ответил Вуффайн, - потому что досадуешь. На что это похоже, а? Стать бесполезным и так далее.

- Наверху, в Гадде, сидит узурпатор.

- И что? Его братец тоже был узурпатор. И ведьма до него, и тот бастард - сын лорда Гадда, придушивший папашу в собственной постели. Интересно, что он делал в постели с папашей? - Вуффайн пошевелил плечами. - Вот так эти дурни делают дела, а мы, ну, мы просто должны пригибать головы и зарабатывать на жизнь. Ты, Шпилгит, ты простой Худом клятый сборщик податей. А мы платить не стали, вот и все дела.

- Мне плевать, - ответил Шпилгит, взял Фемалу под руку и потащил прочь от Вуффайна. - Ухожу. А когда Черный Флот покажется и высадит армию, чтобы сжечь и развалить Гаддову крепость и с ней безумного колдуна... да, надеюсь, от Спендругля Блеклоуста мало что останется, и пусть боги милосердия улыбнулся вам в тот день!