Но кто смог бы отвергнуть такую красоту? Кто мог бы игнорировать наживку, ежедневно бросаемую ей в середину сети?

Решился ли я поглядеть в сторону Щепоти Певуньи? Нет. Но вообразим ее бесценное удивление. Глаза широко раскрылись от ужаса? Губы обмякли? Щеки залил румянец? Или - и тут я готов поставить на кон немало монет - странно прояснившийся взор, намек на полуулыбку, широкие бедра качаются все сильнее?

Может быть, даже ободряющий кивок. Ни одна юная женщина не может быть вечно прикована к детству, к извращенной невинности, пусть тысяча злобных братьев шагает следом. К румяному яблочку тянется всякая рука, и сам плод желает быть сорванным.

- Меж поэтов и бардов, - не унимался я, - был старейший годами государь изящных искусств, но родник творчества, еще мощный в мечтах его, давно порождал лишь слепую ложь о давних подвигах. И однажды ночью, после дней и дней отчаянных усилий, став весьма неосторожным, он наконец привлек к себе взор девицы. Пока братья спали, опустив головы и звучно храпя, они вместе, крадучись, ушли в ночь...

- Но я...

Бедный Кляпп Роуд, он не смог завершить речи.

Заревев, Крошка Певун ринулся на несчастного старца. Кулак его был тверже палицы. Осколки костей, что были основой лица Кляппа, глубоко вошли в мозг. Он пал, и ни один палец не шевелился, показывая, что старец еще жив.

О боги!

***

Неужели боги не спят, следя за каждым из нас? Многие верят в сие. Кто-то должен был заплатить за случившуюся ошибку. Но кто готов будет смело встретить взор бессмертного? Не тащим ли мы на спинах мешки, полные неуклюжих извинений? Дерзновенных оправданий? Сама смерть не отнимет у нас груза, ибо он прикован к лодыжкам и прочим телесным выступам. Кто мы, если не адвокаты, беспрестанно приводящие доводы и увертки, оправдывающиеся в своем деле, и чужом деле, в горе дел, итоге наших пугливо прожитых жизней?

"Да, о Великие, я был столь ленив, что не вывозил мусор в установленные сроки, и тысячу раз мочился на заднюю стену дома соседа, и домогался к его жене, и наконец соблазнил ее. И да, я имел привычку слишком быстро скакать на коне по городу и за городом, являя пример дерзкого неуважения и неосторожности. Я подрезал других ездоков из злобы, угрожал пешеходам, готовый стоптать их! Всегда покупал коня крупнее, чем у других, наводя на них страх и компенсируя сексуальные неудачи! Я буянил, лгал и мошенничал, и всегда находил тому причины. Давным-давно я решил, будто являюсь центром мироздания, императором императоров - чтобы скрыть злое и ущербное "я". Но, в конце концов, все мы глупее, нежели мним себя; да, таково само определение разума, и если не вас, боги, винить за жалкое творение, то кого?"

Вот именно.

Итак, труп Кляппа Роуда лежал на жесткой земле, а остальные поводили взорами в ужасе, потрясении и с внезапным интересом, или же с ослиным равнодушием. Они смотрели на Кляппа и на меня, и снова на него, флюгерами уворачиваясь от взоров Певунов, мужей с узловатыми кулаками и мрачными рожами (и от взгляда Щепоти, разумеется, а та стояла, изучая собственные ногти).

Но Щепоть и заговорила первой. - Да неужто.

Поистине удивительно, как два коротких словца могут перевернуть лик мира, перелистать тома неверия и ненависти, непонимания и прочих "не". Они так легко слетели с уст, что никто не мог усомниться в ее искренности. Кляпп Роуд в объятиях Щепоти? Нелепость этой идеи была подобна разрыву молнии, она сметала все идиотские убеждения; среди звучного эха ее слов взоры странников сверлили негодованием Крошку.

Улыбка Певуна стала еще кривее. - Чего?

- Теперь нам никогда не узнать, что стало с Имассой! - Это выкрикнул наш любезный распорядитель, весьма практичный по природе (как и следует в его профессии).

Все скисли, но я скромно сказал: - Не обязательно. Я знаю эту историю. Возможно, я не запомнил ее слово в слово, как Кляпп, но сделаю всё, чтобы соответствовать.

- Лучше, чем твоя история, - буркнул Апто, - которая может убить всех нас прежде, чем окончится.

- Невозможно, - провозгласила Пурса Эрундино. - Бликер задолжал мне рассказ.

- Теперь он должен и нам! - рявкнул Тулгорд Мудрый.

- Точно! - прозвенел Бреш Фластырь. Он был творцом скромного дарования, но не глупцом.

- Я готов взвалить на себя новое бремя, - сказал я, - честно признавая скромную меру вины в судьбе Кляппа Роуда...

- Скромную? - фыркнул Стек Маринд.

- Поистине, ибо не я ли предупредил с честной и несомненной ясностью, что мой рассказ имеет к реальности лишь поверхностное отношение?

Пока все размышляли, мастер Маст спрыгнул с кареты, чтобы достать из сундука мясницкие инструменты. Был он человеком многих умений, наш мастер Маст, и столь же практичным, как Сардик Тю.

***

Разделка человека, в деталях, мало отличается от разделки туши любого животного. Нужно вынуть кишки, и поскорее. Ободрать остов, отсечь мясо от костей и выпустить кровь, как можно больше крови. Обычно для этого тело рассекают на четверти и подвешивают на крюках, позади повозки, и остающийся по тракту кровавый след делает символический смысл произошедшего весьма ясным. Так или иначе, мастер Маст трудился споро и производительно, рассекая хрящи, сухожилия и связки, и вскоре разнородные куски бывшего Кляппа Роуда качались, роняя алые капли, на задке кареты. Голова была брошена в сторону неглубокой ямы, вместившей кожу, органы и внутренности.

Бедный Кляпп! Какое горе, какое раскаяние обуяло меня!

Впрочем, нужно признаться, эти чувства весьма конфликтовали с голодным бурчанием желудка, а слюна текла все сильнее, намекая на разнообразные ублажения языка...

Бреш Фластырь подобрался ближе, едва мы пустились в путь. - Это было гадко, Бликер.

- Если мышь загнать в угол...

- Мышь? Не вы. Скорее гадюка пробралась меж нами.

- Рад видеть, что вы вняли предостережению.

- Не сомневаюсь. Знаете, я мог бы спутать вам карты. Это вы лежали бы на месте Кляппа, а я был бы в безопасности.

- Хотите, чтобы я продолжил рассказ? Перечислил иных любовников женщины, у которой было много братьев?

- Второй раз не сработает.

- Готовы поставить жизнь на самоконтроль Крошки?

Бреш облизал губы. - Теперь у вас две истории, и Пурса не особо довольна. Ей вовсе не нравится то, что вы сделали с Кляппом. Использовали ее историю. Она тоже ощутила вину.

- Ну, Бреш, это игра воображения.

- Она больше не будет вам потакать.

- Поистине.

- Думаю, вы уже мертвец.

- Бреш! - заревел Тулгорд Мудрый. - Развесели нас! Пой, парень, пой!

- Но у нас уже есть ужин!

Крошка Певун засмеялся. - Может, мы хотим десерта. Комар?

- Десерт.

- Блоха?

- Нет, спасибочки.

Братья встали, выпучив глаза. Лицо Блохи исказилось. - Брюхо ломит уже шесть дней. Во мне куски четырех человек, притом поэтов. Плохих поэтов.

Руки Крошки сжались. - Десерт тебя излечит, Блоха.

- В медовой заливке, - причмокнул Комар. - Если найдем улей.

Блоха хмурился. - Может, глаз или два, - задумался он.

- Бреш! - заревел Крошка.

- У меня есть! Слушайте, это чудо. Называется "Ночь Ассасина"...

- Рыцари не могут быть ассасинами, - указал Арпо Снисходительный. - Это правило. Рыцари не могут быть ассасинами, колдуны - оружейниками, а бродяги использовать палицы и булавы. Все знают.

Тулгорд нахмурился. - Пальцы? А почему?

- Палицы. Да ты же путал мрака с раком...

- Да, раки скачут во мраке, но только под конец.

Бреш озирался, будто оглоушенный.

- Будем слушать, - велел Крошка.

- Маммииииии! Гаммииииииии! Олололо!

- О горе! - послышалось хриплое карканье Опустеллы. Она брела далеко позади кареты, став призрачно-серой от пыли.

- Я просто разогреваю певческий голос, - объяснил Бреш. - Итак, "Ночь Ассасина". Оригинальное сочинение Бреша Фластыря. Слова Бреша Фластыря, музыка Бреша Фластыря. Сочинено в год...

- Пой или умрешь, - бросил Крошка Певун.

- Она что, села на толчок? - закричал Тулгорд Мудрый. - Ее пронесло?

- В том всё и дело! - взвился Бреш. - Все поют про королей и принцесс и героев, но никто не упоминает естественные телесные функции. Я показываю Безумную Императрицу в момент уязвимости, видите? Чтобы вызвать больше симпатии, напомнить слушателю, что она тоже человек.

- Люди с таким хорошо знакомы, им не хочется слушать про понос в песне о героических ассасинах!

- Я создаю сцену!

- Да пусть создает, - вмешался Крошка, тут же наставив на Бреша обвиняющий палец. - Но дальше без естественных телесных фунций!

- Я же сказал...

- Это часть истории! - взвизгнул Бреш Фластырь. - Ничего не могу поделать!

- Кажется, императрица тоже, - шепнул Апто.