В понедельник утром первое, что я замечаю - что мир изменился, будто кто-то подкрутил яркость изображения. Цвета стали ярче, четче, я остро ощущаю все свое тело. Я проснулась на груди у Малкольма, его сердцебиение под моим ухом такое ровное и медленное, наши тела сплетены, запутавшись в простынях.
Когда звонит будильник на его телефоне, он потягивается, делает глубокий вдох и встает, направляясь в душ. Я же остаюсь в постели, чувствуя до головокружения приятную усталость. Пишу своим девочкам:
«Чувствую себя потрясающе!! Хотя болит все тело. Хочу остаться в этой постели навсегда»
Мне хочется разделить восторг с подругами, но написанное в сообщении - это максимум деталей, которые я готова рассказать.
Это странно, что, сблизившись с мужчиной, тебе не хочется делиться подробностями ваших с ним отношений даже с подругами? Не просто с подругами, а с теми, кто раньше знал все о твоей жизни. До встречи с Малкольмом я ничего от них не скрывала, а теперь многие вещи кажутся слишком личными. Принадлежащими только нам с ним.
Я пишу маме:
«Мамуль, как ты себя сегодня чувствуешь?! Мне о стольком тебе нужно рассказать, когда увидимся! Люблю тебя!»
Затем отправляю себе письмо с напоминанием поработать над статьей для колонки, когда доберусь домой.
Перекатываюсь на другую сторону, и низ живота ощутимо отзывается приятной болью.
Прошлой ночью он снова и снова доводил меня до края.
Ощущение, что в мире остались только мы с ним.
Собравшись, я сползаю с постели, заставляя тело двигаться, и направляюсь за ним в огромную ванную комнату. Тихонько чищу зубы пальцем, выдавив немного его пасты, мою, и влажными пальцами провожу по волосам.
В зеркале отражается матовое стекло душевой кабины Малкольма, сквозь которое можно разглядеть темную тень его высокой, мощной фигуры. Прибавьте к этому звук воды, льющейся на его гладкую кожу, и вот я снова загораюсь желанием, несмотря на весь секс, что у нас был этой ночью.
В комнате звенит мой телефон, и я бегу посмотреть, что там. Это напоминание о собеседовании. Взглянув на часы, понимаю, что у меня осталось всего 50 минут. Мне не хватает смелости забраться к нему в душевую, так что я просто одеваюсь и жду его на кухне.
Устроившись на массивной гранитной плите его кухонного острова, я попиваю кофе в свете солнца, льющегося в огромные, от пола до потолка, окна. Сегодня хороший яркий день, хотя, конечно, ветреный, раз флаги и деревья так развиваются. Отсюда кажется, что я могу обнять весь город, если раскину руки достаточно широко.
Но перед глазами появляется более впечатляющее зрелище, чем вид из окна, когда Малкольм выходит из спальни в черных брюках и расстегнутой рубашке. Волосы все еще влажные и он говорит по телефону, смотря в окно. В груди ощущается тяжесть. Я думаю о Джине, внезапно мечтаю, чтобы она теряла голову не только от пончиков, ведь это намного круче. Возможно, ей стоит дать Тахо шанс?
Рейчел! Неужто ты превращаешься в одну из тех девчонок, которые живут мечтами о всеобщем счастье и порхающих в воздухе сердечках, раз у тебя самой на уме только любовь? В нашей компании такой всегда была Уинн! И Тахо с Джиной, серьезно? Разбитое сердце - это последнее, что ей нужно!
Хмурясь от этой мысли, я просматриваю новости в сети, останавливаясь на той, где говорится о чикагском Дарте Вейдере, так же известном, как Ноэль Сент.
«КОРПОРАЦИЯ «ЛИНТОН», ПРИНАДЛЕЖАЩАЯ НОЭЛЮ СЕНТУ, СОБИРАЕТСЯ ПРИОБРЕСТИ МЕСТНЫЙ ЖУРНАЛ, ВСЕГО МЕСЯЦ НАЗАД ОПУБЛИКОВАВШИЙ РАЗОБЛАЧЕНИЕ СЕКРЕТНОГО РОМАНА МАЛКОЛЬМА СЕНТА»
Тошнота подступает к горлу.
Малкольм как раз закончил говорить по телефону и наливает себе кофе, газета «Tribune» лежит прямо перед ним, пока он второй рукой пролистывает что-то в телефоне. Я встаю со стола.
— Сент, мне уже пора. Сегодня не могу опаздывать, у меня собеседование.
Малкольм немного хмурится, поднимая на меня взгляд.
— Собеседование? Где?
Я сомневаюсь, стоит ли ему рассказывать.
— Ну... Не хочу сглазить. Ты же знал, что я сделала пару звонков, договариваясь о собеседованиях в разных местах.
— Скажи, с кем ты встречаешься, — настаивает он.
Даже слишком настаивает, как для простого любопытства. Выдержав его испытующий взгляд, я продолжаю упрямиться, смягчая ответ улыбкой:
— Прошу, не нужно давить на рычаги, используя свое влияние.
Он вздергивает упрямую бровь.
— Для этого рычаги и нужны.
Я смеюсь.
— Сент! Обещай мне!
— Скажи, с кем у тебя собеседование, — говорит он, сосредоточившись только на мне.
— Не с «М4», — уверяю его я. Пытаюсь прочесть его непроницаемое выражение лица, затем добавляю с тяжелым вздохом. — Я больше не могу оставаться в «Эдж». Больше не чувствую себя там в безопасности.
Он молча наблюдает за мной, словно ожидая чего-то еще.
— На тебя работать я тоже не могу, так что даже не начинай. Это все только усложнит, а мне и без того непросто справиться со всем вниманием, которое тебя окружает. К тому же, это поставит под вопрос твой профессионализм.
— Не согласен. В этом деле у меня исключительно профессиональный интерес. Ты лучшая и нам повезет заполучить тебя в команду, — он дерзко вздергивает вверх подбородок, не отводя от меня взгляда, в котором читается восхищение и беспокойство. — Ты и так отдала многое своему журналу. Готова была продать за него душу.
— Я делала это не ради «Эджа». В конце концов, я выбрала тебя. Работу я могу и новую найти. «Эдж» все равно не выживет на рынке... ты и сам это знаешь. Не без помощи грамотного и богатого спонсора. А если твоему отцу удастся купить журнал, то я не желаю там оставаться.
Выражение лица Малкольма мрачнеет, как всегда при упоминании его отца.
— Сент, я знаю, насколько высоко ты ценишь правду и верность, — продолжаю я. — И не стану работать на человека, с которым ты не в ладах, мягко говоря.
— Рейчел, иди работать ко мне! — его голос привычно властный, но чувствуется, что он смягчился, стараясь, чтобы это звучало как просьба, а не приказ.
Злясь, что вынуждена ему отказать, я все равно отрицательно качаю головой.
— Сент, я не могу работать на тебя, а потом ложиться в твою постель, девушка должна где-то провести черту. — Тут же я понимаю, как это прозвучало, и, испугавшись, что слишком разогналась, поправляю себя. — В смысле... ЕСЛИ ты захочешь, чтобы я снова оказалась в твоей постели.
Блииииин. Развернувшись, я быстро мою чашку в раковине.
Неужто я это сказала?
Он подходит ко мне.
— Что плохого в работе на меня?
Поставив чашку на сушку, я вытираю руки полотенцем и оборачиваюсь, встречая его взгляд. Обхватив руками его лицо, я встаю на носочки и оставляю легкий поцелуй на его губах.
— Мы договаривались, что не будем торопиться, но как бы все ни сложилось, я не хочу, чтобы ты был моим боссом. Обещай мне.
Малкольм не отводит взгляда, пока я отдаляюсь. Его челюсть напрягается, явно от раздражения.
— Не заставляй меня давать обещания, Рейчел, — он качает головой и возвращается обратно к газете.
— Если дашь мне обещание, я поверю, — говорю я.
— Обсудим позже. Пока что ничего обещать не могу.
Уфф. Невыносимый! Но я мысленно цепляюсь за фразу «обсудим позже», радуясь, что у нас будет это «позже».
— Прости, но ты не заставишь меня передумать, хотя, конечно, можешь попробовать убедить меня сексом и поцелуями. Так, я уже опаздываю!
Я тороплюсь в спальню за сумкой, а вернувшись, вижу, что он тоже уже собран, галстук завязан и он как раз надевает один из своих роскошных пиджаков.
Замерев на мгновение, я стараюсь получше его запомнить, с удивлением понимая, что в голове крутиться фраза «Он мой, сучки!»
— Я тоже опаздываю, — стоит ему надеть пиджак, как он становится безжалостным магнатом Сентом, во всеоружии. — Отис заболел, а Клод забирает партнеров, прилетевших из Дубая, с которыми у меня встреча в восемь часов.
Застегнув босоножки, я достаю телефон, чтобы вызвать такси, когда он останавливает меня, вкладывая что-то в другую руку.
— Вот, — говорит он.
В замешательстве я рассматриваю блестящую кожу и стальной брелок ключа, удивленно глядя на его хитрую ухмылку.
— Что это?
— Твоя машина.