Глава 27

Майк проснулся, чувствуя себя отдохнувшим впервые с тех пор, как его арестовали. Правду говорят, что нет места лучше дома. Он принял душ, побрился и оделся, выбрав новую рубашку, которую Энни купила ему на Рождество, но которую он не носил, и свои лучшие джинсы. Открыл один из многочисленных флаконов лосьона после бритья, который она тоже покупала ему, и побрызгался. Это было приятно, и он надеялся, что ей понравится.

Первым делом он позвонил в больницу, где ему сказали, что её выписали шесть дней назад. Теперь ему оставалось только выяснить, где она остановилась. Он просмотрел записную книжку, которую она держала у телефона. Номер её брата был написан красной ручкой на внутренней стороне обложки. Конечно, она упоминала, что он просил её присмотреть за его животными. Майк снял трубку домашнего телефона и набрал номер Бена. На десятом гудке Энни ответила, и он услышал её голос, она казалась сонной. Он положил трубку и выругался про себя. Что, если она решит выяснить, с какого номера звонили? Она поймет, что это он; никто больше не будет звонить из их дома. Он мог бы пнуть себя. Он ждал, не зазвонит ли телефон, но звонка не было. Надеюсь, она еще не до конца проснулась, чтобы беспокоиться о звонившем, а если и нет, то это не имело особого значения, потому что он собирался нанести ей визит очень скоро. Он хотел удивить её и показать, как много усилий он приложил.

***

Проснувшись, Энни наполнила чайник: ей нужен кофе. Уилл последовал за ней на кухню.

— Я говорил тебе, как сексуально ты выглядишь в этих шортах?

Покраснев, она отвернулась от него. Он подошел и поцеловал её в затылок, ниже линии скоб.

— На самом деле, ты самая сексуальная женщина, с которой я когда-либо просыпался рядом и не занимался сексом.

Она отстранилась от него и открыла холодильник, чтобы достать молоко.

— Спасибо, Уилл. Ты хочешь сказать, что я единственная женщина, с которой у тебя никогда не было секса. Ты же знаешь, что нет нужды все время лгать, все в порядке. Я понимаю, что не в твоем вкусе, и ты не должен продолжать обращаться со мной, как с девицей в беде. Я не собираюсь психовать или съеживаться и умирать. Ты мне ничего не должен, и нянька мне не нужна, я сама могу о себе позаботиться.

Уилл взял её за локоть и повернул лицом к себе. Энни чувствовала себя глупо после этой маленькой истерики, но чувствовала необходимость высказаться. Она не понимала, чем его так привлекает. Он придвинулся ближе и наклонил голову к ней, его губы коснулись её мягкого розового рта. Энни попыталась вырваться, но не смогла — не хотела. Её внутренности словно горели. Руки сами потянулись к нему, и она вздохнула, когда Уилл подхватил её на руки, отнес на диван и уложил. Он замолчал, не зная, продолжать ли, но она протянула руки, обвила их вокруг его шеи и притянула к себе.

Бросив случайный взгляд на окно, она закричала. К стеклу было прижато лицо мужчины. Уилл вскочил и подбежал к кухонной двери, чтобы посмотреть, кто там: вокруг никого не было. На самом деле он не видел никого, но бледная Энни появилась позади него, вся краска сошла с её лица. Она не могла поклясться, но ей показалось, что мужчина ужасно похож на Майка. Но этого не могло быть, потому что ему запретили появляться в Барроу.

1 октября 1888 года

Я была так занята этим утром, разбирая свои вещи, что не присела до полудня, чтобы выпить чаю и почитать газету. Я взяла «Таймс», и заголовок привел меня в отчаяние. В Ист-Энде Лондона произошло не одно, а еще два убийства. И Элизабет Страйд, и Кэтрин Эддоус были найдены с перерезанным горлом и другими чудовищными зверствами, совершенными против них. В газете говорилось, что тело первой жертвы оставалось еще теплым, когда его обнаружили, и что убийцу, совершившего это ужасное деяние, должно быть спугнули. Я почувствовала, как мое сердце пропустило удар, когда прочитала следующую строчку про найденный на этот раз красный носовой платок, лежащий поперек горла жертвы. Эдвард всегда настаивает на новых носовых платках, и я уложила в его чемодан несколько новеньких красных, купленных в галантерейном магазине, который открылся в городе. Я пришла в ужас, но продолжала читать. Поскольку убийцу потревожили, это привело к смерти еще одной несчастной женщины. Она была изуродована не так сильно, как предыдущая жертва.

Я напомнила себе, что Эдвард не единственный человек в Англии, у которого есть красные носовые платки, и он сам говорил мне, что Лондон — очень большой город. Я должна благодарить свою счастливую звезду за то, что рядом со мной только Эдвард, а не какой-то сумасшедший убийца. Хотя, это и эгоистично, должна признать, что он достаточно отвратителен. У меня до сих пор остались синяки и отметины от его последнего визита домой. Я считаю дни, до того, как Альфи придет и меня спасет – мой собственный рыцарь в сияющих доспехах, – и тогда мы сможем начать жизнь, наполненную любовью и смехом, вместо дней, наполненных страхом и ненавистью.

Я не могу представить себе ничего такого, что эти женщины могли бы сделать, чтобы заслужить подобную ужасную участь. Как грустно и одиноко жить настолько безрадостной жизнью, а потом умереть таким образом. Я не понимаю почему, но чувствую, что у меня есть связь с этими женщинами. Может быть, потому, что я слишком хорошо знаю тяготы жизни рабочего класса. Я чувствую, как будто есть что-то, что от меня ускользает. Завтра пойду в церковь и зажгу свечи за каждую из этих четырех женщин, и пока буду там, буду молиться за их души, и свою тоже.

10 ноября 1888 года

«Таймс» снова полна историй о еще одном ужасном убийстве несчастной женщины: бедной Мэри Джейн Келли.

Эдвард так и не вернулся домой в эти выходные, как обещал, когда, наконец, позвонил мне на прошлой неделе, и я была благодарна ему за это. Я старалась говорить вежливо, потому что не хотела вызвать у него подозрения, что собираюсь уехать. Он снова позвонил в обеденный перерыв, и я спросила его, что он думает об убийствах, и он начал яростно высказываться о человеке по имени Джордж Ласк, который создал комитет бдительности и о котором писали в каждой газете. Эдвард сказал, что этому человеку больше нечем заняться, и он, вероятно, пытался скрыть тот факт, что в действительности это он ответственен за эти убийства. Все это было так странно, но я слушала его и просто соглашалась, когда думала, что он этого ждет.

Закончив возмущаться по поводу мистера Ласка, он сообщил мне, что я разрушаю его жизнь и что я всего лишь избалованная служанка, и он жалеет, что не оставил меня гнить в подвале, когда у него была такая возможность. Мои руки дрожали, когда я положила трубку обратно на рычаг. Почему он ведет себя как сумасшедший? Ему становится все хуже, и я так рада, что он не вернулся домой. Я решила, что если никогда больше не увижу этого человека, то это меня нисколько не расстроит.

Весь день меня мучили мысли об Эдварде, а также перепуганные лица всех убитых женщин, на которых так жестоко напали. Не могла выбросить их из головы, они врезались в мою память. Я прошла в гостиную, где оставила на буфете кипу газет со всеми их ужасными историями. Что заставляло меня возвращаться к ним снова и снова? Разложив все газеты на огромном обеденном столе, я достала из ящика ножницы и начала вырезать каждую статью и складывать их рядом друг с другом. Их было так много, что мне потребовалось немало времени, но я резала и резала, пока не была полностью удовлетворена. Там были фотографии женщин, как живых, так и мертвых. Я вырезала фотографию письма, отправленного в Центральное информационное агентство. Она называлась «Письмо дорогому боссу». В ней автор издевается над полицией. Я положила его рядом с фотографиями жертв. Я не понимала, почему меня так болезненно увлекали эти убийства и почему я так поступала. Человек, ответственный за это, видимо настолько злой, раз использует такую жестокость по отношению к другому человеку, что это должен быть кто-то, кому доставляет огромное удовольствие причинять боль другим.

Ужасная мысль начала формироваться в глубине моего сознания. Я знала такого человека слишком хорошо. У него отвратительный характер и ужасная жестокость, у этого человека есть склонность к совершенно новым носовым платкам. Я понимала, что веду себя глупо, но эта мысль не выходила у меня из головы, и мне пришлось пойти к письменному столу, чтобы достать дневник, в котором я записывала дни рождения и важные даты, а также визиты Эдварда домой. Я просмотрела его и написала на листе бумаги список дат, когда Эдвард был дома, а затем проверила даты каждого убийства. Эдвард возвращался в Лондон за день до каждого убийства, и, что еще хуже, последние несколько раз он был зол и расстроен из-за меня, когда уезжал.

Тошнота начала подступать к горлу, и я не могла винить в этом ребенка, растущего внутри меня. Мне кажется, я знаю, кто этот убийца. Я слишком напугана, чтобы произнести его имя вслух. Не только ради моей собственной безопасности, но и ради безопасности всех вокруг. Я перечитывала каждую статью с холодным чувством ужаса, сковывающим мои внутренности. Совершенно ясно, что полиция понятия не имеет, что происходит и кто несет за это ответственность. Во всех газетах так много пишут об убийствах, что мне кажется, будто они ходят по кругу. Они были завалены таким количеством информации, что это мешает им смотреть на неё ясно.

Я вспомнила, как в последний раз, когда заходила к мужу в кабинет, он сунул листок бумаги под промокашку на столе и вышел из комнаты. Снова посмотрела на письмо и изучила почерк: он походил на почерк Эдварда. Я была так потрясена его содержанием, что даже не обратила внимания на почерк, когда прочитала его в первый раз. Я побежала в кабинет и подошла к письменному столу, боясь того, что могу там найти. Поднял промокашку, и вздох облегчения сорвался с моих губ, когда под ней не оказалось письма. Затем открыла ящики, чтобы найти его дневник, который, как я знаю, он ведет, когда бывает дома. Я не смогла найти его ни в одном из двух незапертых ящиков, хотя обычно Эдвард держит его в первом, под рукой, если понадобится. Вытащила второй, полный чистых листов писчей бумаги. Затем вынула из стола каждый ящик на случай, если дневник завалился за ними и попал в ловушку. Опустившись на колени, наклонила голову и увидела знакомую черную книгу, прикрепленную к нижней стороне стола. С величайшей осторожностью я сняла его. Я так боялась, что Эдвард войдет и поймает меня, хотя точно знаю, что он в Лондоне. После последнего телефонного разговора я не удивлюсь, если он явится без предупреждения, но, конечно, он, по крайней мере, даст знать Гарольду, у которого, я надеюсь, хватит ума предупредить меня.