Глава 2

Через отверстие в пещере сочился серый свет, а я медленно начал осознавать своё окружение. Я лежал на каменистой земле, в неглубокой нише в склоне холма. Она едва заслуживала звания «пещеры», поскольку была скорее глубоким обрывом.

Как долго я там лежал, было для меня загадкой. Я вроде был покрыт толстым слоем листьев и разнообразным детритом. Сев, я смахнул мусор со своих плеч и волос, и тут я осознал, что это были совсем не листья. На мне и вокруг меня лежали сотни, нет — тысячи иссушенных тел насекомых.

— Какого чёрта? — сказал я вслух, прежде чем поднять руку, чтобы удивлённо ощупать свою челюсть. Когда я сдался на милость усталости и истощения, мой рот был разбит, полностью неспособен к речи. Теперь же он будто был в совершенно нормальном состоянии. Встав с кучи мёртвых насекомых, я начал поспешно отряхиваться, одновременно проверяя, исцелились ли остальные мои раны. Исцелились.

Я силился вспомнить, как я здесь оказался. После моей злополучной битвы с Тиллмэйриасом Гарэс Гэйлин, дракон, унёс меня в безопасное место, поскольку моя семья и друзья желали мне смерти. Или, быть может, я уже был мёртв? Я озадаченно покачал головой. «Я определённо не чувствую себя мёртвым», — подумал я про себя.

Дракон отнёс меня в юго-восточные предгорья Элентирских Гор, на расстояние многих миль и минимум пяти дней пути (обычными средствами) от Албамарла. Этот путь занял у Гарэса по воздуху менее половины дня, даже учитывая дополнительную нагрузку в виде моего веса. Приземлившись, он хотел поговорить со мной, что было странным поведением для обычно недружелюбного дракона, но я был менее чем восприимчивым к беседе.

Эмоции, оставшиеся во мне после моего последнего расставания с семьёй, были тёмными и душераздирающими. Умом я понимал их страх и веские причины, по которым Дориан и Пенни решили меня уничтожить. В обратной ситуации я наверняка сделал бы то же самое. Тем не менее, логика и рассудок ни коим образом не облегчали мою боль. Моё сердце всё ещё хранило в себе высеченный образ лица Пенни, отвращения в её взгляде после того, как моя рука коснулась её щеки. Этот образ был будто кислотой вытравлен у меня в душе.

Во время полёта к горам меня охватила депрессия, и, оказавшись там, я решительно пресёк все попытки Гарэса поговорить. Моё тело всё ещё было сломанным и разбитым, сопротивляясь моим попыткам исцелить его. Вообще, я был совершенно неспособен использовать силу. Источник моего эйсара, неиссякаемый родник моей души, пересох, сменившись бесконечно тёмной, ноющей пустотой.

Полный печали и невероятно уставший, я отослал дракона прочь. Частично я сделал это из-за желания побыть одному, и частично — из страха того, что в моём слабом состоянии он сможет силой отнять у меня свою эйстрайлин. Я украл из его родового гнезда статуэтку, и, потеряв её, я также потерял бы своего последнего и самого могущественного союзника. Быть может, слово «союзник» было не лучшим выбором, поскольку я принудил Гарэса Гэйлина служить, пригрозив использовать его эйстрайлин, чтобы насильно вернуть ему человечность. Лучше всего его положение можно было бы охарактеризовать словом «слуга».

Уставший, слабеющий с каждой проходящей минутой, я забрёл в каменистые холмы, ища тихого места для отдыха. Пещера, если её можно было так назвать, была лучшим местом, какое я смог найти, и я заполз в неё, не надеясь поправиться. На самом деле, я надеялся умереть. Я не знал пределов проклятья, которое принял на себя, но казалось разумным, что если я достаточно ослабею, то в конце концов я смогу скончаться просто от недостатка энергии.

Судя по всему, эта мысль была наивной.

— Я всё ещё здесь, — сказал я, снова заговорив вслух. Что интересно, моя депрессия будто бы исчезла вместе с моими ранами. На мой внутренний мир опустилось странное ощущение спокойствия, как если бы какая-то завеса покрывала мои болезненные чувства. Испытывая любопытство, я намеренно обратил свои мысли к Пенни и детям. Я прощупал свои последние воспоминания о них, ища боль от их непринятия, совсем как кто-то может ощупывать языком ноющую лунку потерянного зуба, даже зная, что касаться её будет больно.

Я не нашёл ничего.

Моё сердце онемело, или, быть может, посерело, став таким же пустым, как чёрная пустота, которую я видел внутри себя каждый раз, когда обращал внутрь свой магический взор. Мои эмоции утекли прочь вместе с моей энергией, оставив от меня лишь пустую оболочку. «Тем не менее, я снова жив и цел, и имею достаточно сил, чтобы легко двигаться», — молча подумал я. «Ну, может быть, не жив».

Тут я осознал, что у меня также отсутствуют чувства отвращения, которые у меня определённо должны были наличествовать. «Я только что проснулся, покрытый мёртвыми тараканами, сороконожками, муравьями, и…» — я пнул горку мертвечины, разметав её стопой, чтобы посмотреть, что ещё в ней могло быть. Помимо насекомых я обнаружил разных мышей, змею, и, самый крупный из трупов — лису. Большинство тел идеально сохранились, будто они медленно высохли, не гния и не разлагаясь. Лишь лиса казалась свежей, она ещё была тёплой на ощупь.

— Наверняка пахну я ужасно, — сделал я наблюдение, хотя слышать меня было некому. Однако понюхав воздух, я не смог почувствовать никакой гнили, лишь приносимый дующим в сторону холмов ветром запах сухой земли, смешанный с запахом леса. «Они умерли, коснувшись меня, и смерть была настолько полной, что они даже не загнили. Моё тело, должно быть, вытянуло жизнь из всего, что касалось его, даже из лисы».

Подумав о лисе, и о её явно недавней кончине, я решил, что именно она, наверное, и вернула мне сознание.

— Хреново тебе, — сказал я лисе, потирая свою ныне функционирующую челюсть. Моё внутреннее онемение сделало для меня невозможным даже наслаждаться моим собственным сарказмом. Подумав несколько минут, я пошёл на запад, двигаясь в направлении, которое приведёт меня обратно в более населённые области. На самом деле я не особо желал этого, и почти решил идти дальше в горы, но я знал, что должен был сделать кое-что. Моя обычная мотивация полностью отсутствовала, но никакой другой курс действий не казался мне более привлекательным.

Я подумал было позвать дракона, чтобы тот меня перенёс, но передумал. Я никуда не спешил. Вместо этого я двигался неторопливо, шагая по каменистой местности. Утреннее сияние солнца меня не грело, будто не желая задерживаться на моей коже. Оно падало на меня, и освещало окружающий мир, но я оставался холодным.

Птичьи трели наполнили воздух, весёлые, как всегда, но я не чувствовал радости. Мир обратился в пепел — серый и безвкусный. Моё обоняние, похоже, всё ещё работало, но моё внутреннее состояние сделало его бессмысленным. «Так и заскучать можно», — подумал я, но даже это меня не обеспокоило.

Я двигался без остановок, без отдыха, шагая вперёд и в рассвет, и в закат, не обращая внимания на время суток. Благодаря моему магическому взору, дневной свет не был мне необходим, и я, похоже, не уставал, поэтому я продолжал двигаться. Меня не трогали голод или холод, и я вяло размышлял о том, появится ли у меня когда-нибудь нужда в пище — пока что мысль об этом казалась непривлекательной.

Прошли дни, и ландшафт разгладился, став более пологим, в то время как деревья стали расти более густо. В конце концов я решил попробовать поспать, но это оказалось тщетным занятием. Я лежал в темноте, скрытый под лиственными сучьями, что загораживали мне даже лунный свет, но сон всё не шёл. Мои мысли продолжали ходить по кругу, перебирая события прошлого, и обдумывая будущее. В конце концов я встал, и снова пошёл. Без нужды в сне или физическом отдыхе, разницы между ходьбой и лежанием неподвижно не было почти никакой.

С ходом времени я постепенно начал осознавать тусклые связи между моей внутренней пустотой и некими далёкими иными. Лучшее, что я мог предположить — я принял на себя связи Тиллмэйриаса с другими шиггрэс. Украденное мною заклинательное плетение, должно быть, действовало как своего рода центральная точка для остальных созданных им немёртвых. Я лениво подумал, смогу ли я таким образом ими управлять, но не утрудил себя проверкой этой теории. В любом случае, это представлялось бесцельным.

Первый сюрприз явился мне однажды рано утром, пока я вяло шёл по лесу. Ноги несли меня всё ближе к Албамарлу, хотя мне на самом деле не хотелось снова видеть этот город. Мне просто больше нечем было заняться. Переход через лес привёл меня к Реке Мёртл, той самой реке, которая в конце концов минует столицу ниже по течению. Следование вдоль неё упростило мне путь, но также подводило меня ближе к различным человеческим деревням, расположившимся на её берегах.

Я как раз обошёл стороной одно маленькое село одним ранним предрассветным часом. Уверенный в том, что на расстоянии в одну или две мили больше не было никаких иных людей, я обратил свои мысли вовнутрь, игнорируя своё окружение, пока моё тело двигалось дальше по редколесью на берегу реки. Я был в состоянии, похожем на сон, но оно не несло ни упокоения, ни истинного отдыха. Вместо этого мои мысли лишь ходили по кругу, повторяя прошлые события и воспоминания перед взором моего внутреннего наблюдателя. Глядя на эти воспоминания, я не ощущал ровным счётом ничего.

Я был настолько поглощён собой, что чуть было не врезался в медведя прежде, чем заметил его присутствие. Предупреждающее ворчание вернуло моё внимание обратно к моему окружению, и я обнаружил, что стою всего лишь в двух футах от очень большой коричневой стены из меха, мышц и зубов. Моё приближение каким-то образом ошарашило и медведя тоже, поскольку он дёрнулся, и встал на задние лапы почти в тот же момент.

«Большой зверь», — мысленно заметил я. Даже страх у меня будто бы ушёл в отпуск. Не останавливаясь, чтобы подумать о том, что магии у меня больше не было, я произнёс: «Шибал». После чего я ощутил знакомое чувство движения эйсара, и массивное существо осело на землю.