- Нет.

- Ага, он недавно мне сказал. - И он принимается болтать о том, кто с кем встречается, сообщая мне последние школьные сплетни. Но я не слушаю его, мыслями уплывая к нашему поцелую.

Это было так правильно, но и так неправильно. Настолько хорошо и в то же время так страшно. Изменятся ли после этого наши отношения? Неужели я выгляжу также неловко, как себя и чувствую? Что вообще со мной происходит? Обычно меня успокаивает Миша, но в эту самую минуту, находясь рядом с ним, я сама не своя. Хотя, это и хорошо, потому что я не знаю, как в таких случаях себя вести.

Когда мои мысли и эмоции перемешиваются, в голове творится полный бардак. Наконец, я прихожу к заключению: больше никогда. Я больше никогда не поцелую Мишу.

Никогда более я не стану снова рисковать нашей дружбой и прекрасным будущим.

В один момент моя жизнь круто изменилась. Тот случай выбил почву из-под моих ног, но если мне нужно вспомнить то, с чего все начиналось, я должен начать с этого. Все началось всего лишь с обычного проявления эмоций.

Я испытывал все больше эмоций из-за Эллы. Эта мысль приходит в мою голову ниоткуда, пока я сижу в фойе и жду Эллу, чтобы забрать ее из кабинета врача. Несколькими часами ранее она упала с крыши и потеряла сознание. Из-за пьяных выкриков моего друга Итана я целую секунду был уверен, что она умерла. Мое сердце, черт возьми, чуть не разорвалось, и что-то между нами изменилось в тот момент. Я был уверен, что она мертва, и осознал, что не смогу без нее жить.

Я не могу потерять ее. Господи, больно даже думать об этом.

Когда она, наконец, выходит ко мне c загипсованной рукой, еще одна мысль возникает в моей голове из ниоткуда.

Элла вызывает у меня такие сильные эмоции, что я с трудом соображаю в ее присутствии.

- Ты в порядке? - спрашиваю я, вскакивая на ноги, когда она подходит ко мне. Я осматриваю свою подругу, ища другие раны, а сердце колотится в груди как бешеное.

Она устало кивает:

- Да, у меня обычный перелом, - Элла показывает мне руку в гипсе. - Ничего такого серьезного.

Я смотрю на нее не отрываясь, наверное, слишком долго.

- Не делай, пожалуйста, больше такого дерьма, - крепко прижав ее к себе, бормочу я. Мой голос охрип, но я слишком обеспокоен, чтобы обратить на это внимание.

Элла с усилием вытягивает свою милую ручку из моих объятий и хлопает меня по спине:

- Миша, подумаешь, большое дело. Я и раньше съезжала на сноуборде с этой крыши.

Она начинает высвобождаться из кольца моих рук, но я удерживаю ее.

- Меня это не волнует, - шепчу я, зарывшись лицом в ее волосы.

- Пообещай мне, что с сегодняшнего дня станешь осторожнее. И будешь держаться подальше от крыш.

Она вздыхает, уткнувшись в меня.

- Хорошо, мистер Спокойствие.

- Мистер Спокойствие? - переспрашиваю я, слегка отстранившись от нее, и заглядываю ей в глаза.

- Так я тебя называю, когда ты пытаешься заботиться обо мне, - пожав плечами, отвечает Элла.

- Но я всегда пытаюсь заботиться о тебе, - я поворачиваю ее в сторону двери. Я по-прежнему обнимаю Эллу, и моя рука скользит по ее спине, категорически отказываясь отпустить ее когда-либо вообще.

- А теперь пойдем. Давай я отведу тебя домой и еще немного о тебе позабочусь, - говорю я.

Я надеялся, что на следующее утро мои чувства к Элле вернутся в прежнее дружеское русло, что все между нами продолжится, как было до этого. Но ничего подобного, все только усугубилось.

Ничто между нами больше не будет так, как прежде, по крайней мере, для меня.

Окончательное озарение снисходит на меня внезапно, когда я сочиняю песню в своей спальне. В шестнадцать лет слова изливались словно из некого светящегося отдельного тайника моей души и были определяющими ее и чертовски потрясными.

И штука тут была в том, что это был не первый раз, когда я писал об Элле в песне. Моя самая первая песня тоже была о ней. В то время я ничего такого не имел в виду, но сейчас я вынужден был спрашивать себя, что кроется за этими эмоциональными словами, посвященными ей.

Я пишу, а сам не могу перестать думать о том, что я почувствовал, когда услышал о том, что Элла умерла. Моя рука начинает трястись, и я, перечитывая написанное, нервничаю все больше. Откуда взялись эти стихи? Как, черт возьми, я пришел от графоманства об одиночестве к художественным текстам о человеке, который был для меня всем?

Я чертовски напуган.

Но вместе с тем возбужден.

- Ты в порядке? - спрашивает Элла с тревогой, заходя в комнату.

Непохоже на то, чтобы внешне что-то изменилось между нами с прошлого вечера. Она по-прежнему спала со мной в одной постели, полностью одетая, оставляя между нашими телами небольшой зазор, хотя каждый раз мой член жаждал сократить это расстояние. Мы просыпались и завтракали, болтали с моей матерью, а потом отправлялись обратно в мою комнату рисовать и писать стихи.

Она пристраивает свой раскрытый блокнот на колени, а я бренчу на гитаре и записываю карандашом мои сумасшедшие стихи. Но слова позволяют мне лишь частично отвлечься. Мой взгляд прикован к ней. Я не могу оторвать глаз от ее неповрежденной руки, смело двигающейся по листу, даже когда она замечает это и вскидывает на меня свои большие красивые зеленые глаза.

Когда я осознал, насколько у нее красивые глаза? И какие у нее стройные длинные ноги? И какой нежной выглядит ее кожа? Как же сильно я хочу дотронуться до ее бархатистой кожи... поцеловать ее губы… укусить ее... увидеть ее руку, ласкающую меня...

Внезапно ее рука останавливается, и Элла откладывает карандаш.

- Миша, в чем дело? - она выпрямляется, сидя на кресле-мешке. - Ты смотришь на меня как на привидение.

Я с трудом отрываюсь от своих черных фантазий и перебираю гитарные струны. Однако ее беспокойство отвлекает меня, и едва ли я могу сосредоточиться на том, что я делаю. С Эллой всегда так: когда она переживает обо мне, она смотрит на меня не отрываясь. Мне даже дышать становится трудно, когда я чувствую на себе ее тревожный взгляд.

Она морщит лоб и опирается на кровать, изучая меня.

- Ты что, под кайфом?

Я кайфую от тебя.

Что же мне теперь делать с этим дерьмом?

Я зажимаю гитару между коленями.

- Нет, с чего ты это взяла?

Она пожимает плечами, расслабляет их и заводит прядь своих рыжеватых волос за ухо. От этого движения мое сердце бьется сильнее, а кровь приливает к ушам.

- Ты выглядишь рассеянным, - заключает Элла, - а еще ты побледнел.

- Когда я под кайфом, я не бледнею. - Я сам пугаюсь слабости своего голоса. Мне всегда легко общаться с девчонками, а сейчас я волнуюсь, как оратор перед большой аудиторией.

- А еще я всегда немножко рассеян, когда работаю над песней, особенно когда близок к ее завершению.

Ведь она о моих чувствах к тебе.

- Это чудесно, - радостно улыбается Элла. Это было самое прекрасное зрелище, которое мне доводилось лицезреть.

- Я могу увидеть над чем ты так давно работаешь?

Она убирает блокнот в сторону на пол и опускается передо мной на колени.

Элла берет в руки мой собственный блокнот, а я выхватываю его и прячу за спину. От

этого резкого движения гитара падает на кровать.

- Какого черта, Миша? Неужели ты...? - Она смотрит на меня такими блестящими глазами, словно она еле сдерживает слезы. – Ты злишься на меня?

- Что! - восклицаю я, - Нет, это просто...

Я думаю о только что написанных словах, которые были будто продиктованы моим подсознанием. Оно нашептывало мне такие вещи, которые я до того не осознавал.

- Я не злюсь, я просто... я просто не хочу читать тебе это, пока не закончу.

Только тогда она немного расслабляется, а вместе с ней и я.