Глава 31

Следующие несколько дней на самом деле не стоили того, чтобы их запоминать, и, к счастью, алкоголь не позволил моим воспоминаниям быть слишком уж ясными. Я перенёс размытый период тошноты и рвоты, периодически прерываемый Элиз Торнбер, когда она заставляла меня снова выпить то, от чего меня и так уже тошнило. Я никогда не пил много, но ко второму дню я был уверен, что больше никогда не захочу взять в рот ни капли алкоголя. Всё это ухудшалось тем фактом, что мне пришлось стать свидетелем того, как моя юная дочь переносила то же обращение, что и я.

— Довольно, — слабо сказал я Элиз, когда она снова вошла в комнату. Она несла поднос с большим кувшином в центре. — Мне плевать, если я умру. Просто позволь мне умереть в покое!

— А что твоя дочь? — со странным выражением лица спросила она.

Я немного подумал над этим. Было ли этично заставлять её страдать ради выживания? Что если она позже меня возненавидит за это?

— Спаси ребёнка, но о том, что это было моим решением, скажешь ей только после моей смерти, — наконец ответил я.

Элиз тихо засмеялась, и передала мне тяжёлую глиняную кружку:

— Выпей это. Почувствуешь себя лучше.

— Нет! Я же сказал, довольно! Не буду пить, — настаивал я.

— Эта кружка тебе понравится, она другая, — сказала она мне.

Я заворчал на неё:

— Если бы я всё ещё поклонялся богам, то потребовал бы экзорцизма, поскольку ты явно одержима злым духом.

— Это — мятный чай, — объяснила она. — Поможет успокоить твой желудок, и вернуть тебе жидкость. У тебя серьёзное обезвоживание.

Я не отрывал от неё взгляда, подозрительно нюхая кружку. Запах был свежим и мятным, указывая на то, что она, возможно, на этот раз не соврала. Вчера она уже надула меня раз или два, когда я начал отвергать её подношения. Тем не менее, мой нос не нашёл ни следа алкоголя, а я испытывал ужасную жажду. Один маленький глоток — и я обнаружил, что поспешно глотаю. Чай был прохладным и восхитительным. Я взял кувшин прежде, чем она успела предложить, и налил себе ещё.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, пока я выдувал содержимое кружки.

Мои глаза сузились:

— Как что-то сдохшее, воскрешённое, потом снова убитое, высушенное и растянутое в полную длину на кровати, со зрителями, которые время от времени заходят, отпуская комментарии насчёт переносимых мной страданий.

— Звучит прямо таки ужасно, — заметила она. — Я начинаю думать, что тебе не очень нравится моё лечение.

— Ты сама мне вообще не очень нравишься, — согласился я. — На самом деле, вчера, если бы у меня снова была моя сила, я вполне мог бы сделать с тобой что-то необратимое и, возможно, фатальное за то, что ты обманом залила в меня чашку медового ликёра.

Она засмеялась, прежде чем ответить:

— Наслушавшись твоего нытья за последние несколько дней, должна сказать, что, по моему мнению, ты бы жаловался даже на то, что тебя вешают на новой верёвке.

Это наблюдение очень сильно походило на то, что сказал бы мой отец, и это заставило меня призадуматься. Поразмыслив пару секунд, я потерял ход мысли, и вместо этого спросил:

— Как дела у Мойры?

— Очень хорошо — лучше, чем у тебя, на самом деле, но дети обычно и выздоравливают быстро, — сказала Элиз. — Не то, чтобы я меняю тему, но ты недавно упомянул свою силу — пока ещё не было признаков её возвращения?

— Были, — признал я, — хотя я чувствую себя слабым как котёнок, когда пытаюсь ею пользоваться. Мой магический взор вернулся, когда я проснулся сегодня.

— Тогда я думаю, что объявлю своё лечение успешным, — объявила она.

Я сделал ещё один глоток принесённого ею чая, находя, что он действительно помогал ослабить мою тошноту, хотя моя головная боль была совсем другим делом.

— Я не привык называть лечение «успешным», когда после него пациент чувствует себя хуже, чем до, — сухо заметил я.

— Это — вопрос перспективы, — ответила она, вставая, и направляясь к двери. — Я выйду. Дориану не терпится с тобой поговорить.

— Да я в ближайшее время вроде никуда и не собирался, — сказал я.

Она пожала плечами:

— Большую часть вчерашнего дня ты провёл, пытаясь вывернуть свой желудок наизнанку. Он не думал, что ты тогда был в настроении для беседы.

— Хороший аргумент.

Она исчезла, и мой рослый друг сунул голову в дверь:

— Жив ещё? — с полуулыбкой спросил он.

— Едва, но благодаря твоей матери я в основном жалею, что не умер, — ответил я. — Есть новости? — осведомился я. Прошло три дня с тех пор, как Леди Торнбер начала щедро пичкать меня алкоголем, поэтому я вполне понятным образом нервничал насчёт того, что могло случиться за это время.

Дориан помрачнел:

— Выжило лишь семеро Рыцарей Камня: я, Сайхан, Харолд, Томас, Уильям, Иган и Эдвард, — без обиняков сказал он.

— Мы потеряли так много?

— Большинство слуг, горожан и солдат выжило, кроме тех, кто не успел перенестись вовремя. Мы потеряли более пятидесяти гвардейцев и двадцать горожан, включая девятерых детей. Большинство потерь случилось в городе, хотя несколько скрывались в замке, прежде чем их обнаружили одержимые берсеркеры Дорона, — сказал он, поясняя.

— Есть перемены среди выживших Рыцарей? — спросил я, зная, что они, наверное, обильно черпали силу из своих уз во время боя.

— Нет, к счастью, поскольку я сомневаюсь, что ты сейчас в силах освободить кого-то.

Я уставился на лицо Дориана, гадая, не показались ли мне несколько дней назад те гранитные зубы у него во рту. Он явно начал трансформироваться, и хотя это было ожидаемым для кого-то, кто использовал много силы земли, спонтанное возвращение к нормальному состоянию было неожиданным. Я даже не мог решить, спрашивать ли его об этом напрямую.

— Твоя мать имела с тобой разговор? — спросил я, меняя тему.

Дориан нахмурился:

— Нет, а что?

На миг я подумал о том, чтобы сохранить её тайну, перенаправив его вопрос, но в кои-то веки я был слишком уставшим для тонкостей. Вместо этого я дал ему самый прямой ответ, какой только мог:

— Тебе нужно самому её об этом спросить.

Он встал, будто бы собираясь сделать это немедленно:

— Быть может, это я и сделаю.

— Но прежде мне нужен совет, — вставил я.

— Насчёт чего?

— Что мне теперь делать? — спросил я.

Дориан посмотрел на меня так, будто я отрастил вторую голову:

— Ты не хуже других должен знать ответ на этот вопрос. Мы отстроимся заново, и будем жить дальше. Джордж уже начал переносить людей обратно в Уошбрук, и скоро мы начнём чинить нанесённые внутреннему донжону повреждения. Если не считать потерянных жизней, урон городу и внешним стенам был довольно незначительным.

— Не это, — сказал я, махая рукам. — Насчёт богов… Думаю, я убедил Дорона и, возможно, даже Миллисэнт, держаться от нас подальше, но меня беспокоит Мал'горос. Он стал слишком могущественным, теперь его даже сияющие боги боятся. Что хуже, он здесь, в нашем мире, и я понятия не имею, где он, и что он делает.

— Я уже говорил тебе — я буду разбираться с шиггрэс и с врагами, с которыми могут сражаться смертные… А богов и прочих я оставляю тебе. Вы с Маркусом всегда лучше справлялись со стратегией, когда дело доходило до политики или божественных вопросов, — ответил он.

— Марк! — громко сказал я. — Ты прав, конечно. Мне нужно с ним поговорить.

— Удачи. Ты ведь не забыл, что он переехал в Аградэн? — напомнил мне Дориан.

Я не забыл:

— Нет, но я всё ещё могу с ним связаться. Ты ещё не видел сегодня Пенни?

— Она ухаживала за Элэйн. Боюсь, что дела у девочки идут худо, — сказал Дориан.

— Что ты имеешь ввиду?

— Она плохо дышит, — ответил он, — хотя я никогда на самом деле не понимаю, как рана в ноге может создать проблемы с лёгкими.

В отличие от моего друга, я за последние годы немало узнал о реакции тела на раны. В частности, у меня была отличная мысленная карта того, как сосудистая сеть перемещала кровь, и в ответ на его комментарий у меня в голове зазвонил тревожный звонок.

— Мне нужно, чтобы ты оказал мне услугу, — без предисловий сказал я.

— Конечно.

— Пойди в мой кабинет, и открой шкаф слева от моего стола. Я там держу магические шкатулки для писем. Найди ту, на которой написано «Маркус», и принеси мне её, а также что-нибудь, на чём можно писать, — сказал я, описывая свою просьбу.

Он не стал терять времени, и ушёл несколько мгновений спустя. Как только дверь закрылась, я сел, и свесил ноги с кровати. Мир завертелся, и мой желудок бунтарски сжался. «С этим я разберусь», — тихо подумал я, — «лишь бы в голове колотить перестало». Игнорируя предупреждающие сигналы моего тела, я встал, и пошёл на другой конец комнаты. Далеко мне идти не пришлось — Элэйн держали в гостевой комнате напротив по коридору.

К тому времени, как я достиг двери, я задумался, а не замахнулся ли я слишком широко. Несколько минут я провёл, блюя, когда потерял контроль над своим желудком. Я с немалым сожалением расстался с чаем, который мне принесла Элиз. «Да и Пенни не будет рада луже», — заметил я.

Собравшись с силами, когда мой внутренний шторм миновал, я открыл дверь, и шагнул внутрь. Пенни и Уолтэр с удивлением посмотрели на меня:

— Какого чёрта ты делаешь за пределами кровати?! — сказала моя чудесная жена в качестве приветствия. Она выглядела чрезвычайно обрадованной лицезреть меня.

— Доброе утро, дорогая, — мило сказал я.

Она одарила меня злобным взглядом:

— Сейчас уже миновал полдень, гений, — сказала Пенни, встала, и направилась ко мне, явно собираясь отконвоировать меня прочь из комнаты: — Тебе сейчас не нужно быть здесь.

— Я слышал, что у неё проблемы с дыханием, — ответил я. Глядя Пенни через плечо, я увидел Элэйн, полулежавшую в кровати. Её лицо выглядело напряжённым, а дыхание шло частыми, мелкими вздохами, будто она только что бежала наперегонки, и не могла отдышаться. Она наблюдала за мной с того места, где лежала, и паники в её глазах хватило, чтобы подтвердить мои опасения.

Лицо Пенни приняло предостерегающее выражение. Она пыталась не испугать пациентку больше, чем было необходимо. Её слова были громкими и нахальными, будто она надеялась отвлечь Элэйн от её битвы за жизнь: