Глава 5

Мойра Сэнтир, или, точнее, существо, которое я называл Мойрой, долго смотрела на меня, позволяя своим словам дойти до меня. Я моргнул несколько раз, пока случившееся со мной самим за последний год события сдвигались у меня в голове, реорганизуясь в свете того, что она мне только что поведала. Несколько вещей с щелчком встали на место, когда я оглянулся назад, и моё воспоминание о голосе ветра и ощущении, которое у меня было… ощущении потери своего «я»… ясно выделилось у меня в сознании.

Всего лишь несколько дней назад я почти ушёл в небеса… лишь для того, чтобы отследить человека на несколько миль дальше, чем позволяли мои обычные чувства. А что, если бы я не вернулся? Что случилось бы, не привлеки Ариадна моё внимание? Я стал бы зефиром? Частью ветра… навеки потерянным среди облаков, не помня свою прежнюю жизнь? Следствия из всего этого были потрясающими.

— Это может случиться с ветром? — внезапно спросил я.

— Архимаг может стать чем угодно, — ответила она. — Это одновременно благо и проклятие… сила и слабость.

— Мне кажется, позавчера это со мной почти произошло, — добавил я.

— Я не удивлена, — сказала она.

— Почему?

— Ты особенно чувствителен, в моё время тебя бы тщательно охраняли ма́йллти, — сказала она. Слово «майллти» было мне уже знакомо, на лайсианском оно означало «сторож».

— А что делали эти «майллти»? — спросил я.

— Их задачей была забота о том, чтобы архимаг не заходил слишком далеко. В большинстве своём они были магами с ограниченными способностями. Если тот, кого они сторожили, терялся, то они говорили с ним напрямую, разум к разуму, чтобы попытаться притянуть его обратно в мир людей, — объяснила она.

— У тебя были сторожа? И если так… то почему они не вернули тебя? — спросил я, но даже до того, как я закончил это произносить, я задумался, не был ли этот вопрос слишком щепетильным, но я всё равно должен был его задать.

— Были, но некоторые вещи нельзя повернуть вспять. Я знала цену, и сделала свой выбор, и именно поэтому я попыталась сохранить свои знания для будущего, пока не потеряла себя, — без изысков ответила она, и если этот вопрос её беспокоил, то она этого не показала.

— Ты говоришь, что я «чувствителен», при чём тут это?

— При всём… чувствительность — это то, как мы искали возможные таланты к этому. Вообще, когда молодой маг впервые показывал свою силу, его помещали под тщательный надзор. По прошествии года мы тестировали его чувствительность, в основном путём проверки дальности его магического взора, — сказала Мойра.

— Дальность или чувствительность как-то указывают на силу мага?

— На самом деле нет. Многие могущественные волшебники были слишком нечувствительны, чтобы стать архимагами… вообще-то, это относится к большинству из них. И наоборот — некоторые архимаги были весьма посредственными с точки зрения чистого волшебства. Я сама считалась «умеренной», когда протестировали мою личную силу, но моя чувствительность была очень высока. За мной внимательно наблюдали с того дня, когда впервые проявилась моя сила, и до того момента, когда я решила отдать свою жизнь в попытке остановить Балинтора, — произнесла она с некоторой гордостью.

Нет нужды говорить, что разговор принял для меня завораживающий оборот. Я читал о таких вещах, как «испускание» и «ёмкость», которые использовались для того, чтобы характеризовать различия между направляющими, стоиками и пророками… но то, о чём говорила Мойра, было особо специфично для моей ситуации.

— Как вы измеряли чувствительность? — напрямую спросил я.

— Наиболее распространённый тест заключался в том, чтобы посмотреть, насколько далеко маг был способен ощущать определённый предмет или определённого человека. Если больше пяти сотен ярдов, то считался «очень чувствительным». Индивидуумы, которые обладали такой дальностью, помещались под тщательный надзор, чтобы не позволить им повредить себе, пока они не научились контролировать свои способности. Те, кого определяли как чрезвычайно чувствительного, находились под наблюдением всю жизнь… ради их собственной безопасности.

— Правда ради их собственной безопасности — или для безопасности остальных? — подчёркнуто спросил я. Это было для меня немного больным местом — когда тебе не доверяли, основываясь исключительно на твоих магических способностях.

— Для их собственной безопасности… большинство архимагов, зашедших слишком далеко, не представляли ни для кого опасности, они просто теряли себя.

— Каково это?

Стихийное существо уставилось на меня своим пронзительным взглядом:

— Я была создана до того, как женщина, чьё имя я ношу, полностью соединилась с землёй, поэтому я не знаю — но у меня есть её воспоминания о почти случившихся «промахах», бывших в её жизни до того дня. Стать чем-то вроде земли или ветра — слишком далеко от человеческого существования, чтобы это можно было осмыслить. Всё, что ты знаешь, всё, что ты есть — всё это будет стёрто, заменено обширной, ни о чём не заботящейся реальностью. Никакой «памяти» об этом не останется — сама память перестаёт иметь смысл, когда речь идёт о чём-то вроде «земли» или «ветра».

— Судя по описанию, эта способность практически бесполезна, — прокомментировал я.

— Это потому, что мы обсудили лишь опасности. Есть много преимуществ, которые ты пока не обнаружил, — проинформировала она меня.

— И каковы же они?

— Прежде, чем мы зайдём так далеко… тебе нужно будет поделиться со мной информацией. Насколько далеко ты можешь ощущать определённого человека? — спросила она, и я почувствовал, как она сфокусировала на мене свои прекрасные, подобные самоцветам глаза, сверля меня взглядом мои собственные. Ответ на этот вопрос её, похоже, особо интересовал.

— А насколько далеко чувствовать человека могла ты? — парировал я.

— Почти на тысячу ярдов, — мгновенно ответила она. — Не уходи от ответа. Мне нужно знать, чтобы оценить, чему ты способен научиться.

— Ладно, — ответил я. — Я могу ощущать конкретного человека на расстоянии в чуть больше полумили, наверное — боле восьми или девяти сотен ярдов, — солгал я. На самом деле я мог ощущать кого-то на вдвое большем расстоянии, теперь, когда узы были разорваны. Я не был уверен, что это могло означать касательно моих способностей, но я не собирался разбрасываться информацией, не будучи уверенным, какие мотивы были у интересующегося мною человека.

— Я так и думала. Даже в мои дни это было исключительным, особенно для кого-то из Иллэниэлов, — заметила она.

Это пахло оскорблением.

— А это ещё что значит? — потребовал я.

Она засмеялась:

— Несмотря на то, что они имели историческую честь быть первым «великим» родом волшебников, Иллэниэлы не производили на свет много архимагов. Род Иллэниэл славился могущественными волшебниками, но немногие из них были исключительными с точки зрения чувствительности.

Наш разговор начал наполнять меня фрустрированной энергией. Чтобы частично избавиться от неё, я встал, и начал прохаживаться, надеясь расслабить своё тело. Я с облегчением наконец-то получил какие-то ответы, но я не был уверен, что мне нравилось, к чему они меня подводили. Наконец я снова заговорил:

— Я всё ещё не совсем понимаю, почему «чувствительность» важна для архимагов.

Она пошла рядом со мной, отвечая:

— Она не важна, Мордэкай. Она — это всё. Архимаг слушает, а слушая — понимает. Через понимание он становится. «Уши», которыми ты слушаешь — побочный продукт твоего дара волшебника. То же самое чувство, которое позволяет тебе воспринимать магию, также позволяет тебе слушать сам мир… становиться самим миром. Так яснее?

— Да, но по такому описанию эта сила получается слишком опасной, чтобы её использовать.

— Это потому, что я рассказывала тебе о наиболее опасных её применениях. Архимаг может слушать многие менее опасные вещи — вещи, которые ближе к его собственной, человеческой природе. Он может также слушать более ограниченным образом. Можно получить могущество, не переступая черты. Ты уже несколько раз заставлял землю сотрясаться, не так ли? Но ты вернул себе свою человечность, — объяснила она, остановилась, и протянула руку вниз, в землю под нашими ногами, а когда она снова выпрямилась, она держала в руке плотный, стеклянистый камень.

— Вот, возьми это, — сказала она, передав его мне.

— А это для чего? — удивлённо спросил я.

— Для урока, — ответила она. — Делай точно так, как я говорю, и тогда ты, возможно, поймёшь лучше. Раздроби этот камень своей рукой, — приказала она. Я странно посмотрел на неё, но решил сделать, как она сказала. Произнеся одно слово, я заключил лежавший у меня в руке камень в щит невидимой силы, а потом начал сокращать его объём, сжимая у себя на руке. Она положила ладонь мне на предплечье до того, как я смог завершить её просьбу. — Остановись, — сказала она мне.

— Что?

— Используй свою руку, а не щит.

— Моя рука недостаточно сильна, — сказал я.

— Направь энергию в свои мышцы и кости, — объяснила она.

Я бросил на неё суровый взгляд. Я уже видел, какой эффект может оказывать на тело физическая сила, в основном — наблюдая за тем, что она делала с Пенелопой, пока та была моей Анас'Меридум. Как-то раз она голой рукой остановила размашистый удар палицы. Будучи снисходительным, должен сказать, что она этим спасла мне жизнь, но заработала множественные переломы костей у неё в руке.

— Нет, — сказал я, сжав челюсти.

Мойра посмотрела на меня с удивлением на лице:

— Почему нет?

— Я уничтожу свою руку в процессе, — сказал я, твёрдо посмотрев в её направлении.

— Очень жаль — этот урок состоял из двух частей, первая — ускоренный курс самоисцеления. Очевидно, ты провёл много времени, применяя свои силы в различных ситуациях. В моё время маг твоего возраста обычно был гораздо менее опытен в таких делах.