Глава 15

Я пячусь назад, когда Козлиная бородка врывается в нашу камеру в сопровождении охранника. Пока они переворачивают матрасы и обыскивают наши вещи на предмет контрабанды, нас отводят ждать в комнату отдыха.

Хоть обыски проводят часто, и мне нечего скрывать, у меня колотится сердце, и неважно, сколько глубоких вдохов я делаю, чтобы успокоиться, оно никак не успокаивается. Я не сразу привыкла, что нарушают мое личное пространство.

Пока другие заключенные разговаривают, ожидая, когда нас позовут назад, я смотрю на пустой телевизионный экран.

― Ты выглядишь дерьмово. Ты в порядке?

Саншайн опускается на стул рядом со мной.

― Мне и правда нужно отвечать на этот вопрос?

Она наклоняется вперед.

― Ты же ничего не прячешь, так?

Я бросаю на нее взгляд.

― О чем ты? О контрабанде?

Саншайн пожимает плечами.

― Просто спрашиваю.

― Почему ты вообще об этом подумала?

Она поднимает руки.

― Не психуй, тигрица. Это просто вопрос. Я здесь на твоей стороне.

― Ну, ответ на твой вопрос нет, ― вина гложет меня изнутри, и я качаю головой. ― Прости, что наехала на тебя. Просто у меня выдался плохой день.

― Не у тебя одной. Я ненавижу обыски. Никогда не знаешь, что они могут...

Она не успевает закончить предложение, как дверь комнаты отдыха распахивается, и внутрь врывается Козлиная бородка. Как только я замечаю, что он несется в мою сторону, у меня в жилах стынет кровь.

― Откуда ты это взяла?

Он подносит маленький, прямоугольный пакет так близко к моему лицу, что мне трудно разглядеть, что это.

― Мы нашли эти таблетки снотворного в твоей подушке. Откуда ты их взяла?

Я с усилием сглатываю, жар поднимается вверх по моей шее.

― Они не мои.

Откуда я могла их взять? И зачем бы стала прятать в камере? Я бы никогда не стала рисковать быть пойманной на контрабанде, в особенности, потому что я знаю, что моим наказанием станет ужасающая яма. После того, что я там пережила, я больше не хочу, чтобы меня там запирали.

― Мы нашли их в твоей подушке, ― повторяет он, приближая свое лицо к моему. Его теплое дыхание пахнет беконом. Он недавно позавтракал.

― Я клянусь, что они не мои. Не знаю, кто подложил их туда.

Отклоняю голову, как можно дальше, чтобы его слюна еще раз не попала мне на лицо во время разговора.

― Не смей мне врать.

Он снова выпрямляется и отдает другим охранникам приказ запереть других заключенных, пока он разбирается со мной. Я смотрю, как другие уходят, вероятно, испытывая облегчение, что это не их поймали, и встречаюсь взглядом с растерянными глазами Саншайн как раз перед тем, как ее проводят через двери.

У меня возникает подозрение, что она могла предать меня, укол боли пронзает мою грудь.

Боже, пожалуйста, пусть она не имеет к этому отношения. Я не хочу думать, что моя единственная подруга здесь предала меня. Если не она подложила таблетки мне в подушку, тогда почему перед этим она спросила меня, скрываю ли я что-то?

Как только мы с Козлиной бородкой остаемся в комнате одни, он ставит руки по обе стороны моего стула и снова дышит мне в лицо. Я заставляю себя не отворачиваться.

― Ты же знаешь, что это значит, да?

― Вы не можете отправить меня в яму, ― на мои глаза наворачиваются слезы. ― Вы не можете наказать меня за то, чего я не делала.

Конечно же, он может. Меня уже не первый раз наказывают за чужие преступления.

Вместо ответа, он просто усмехается, его мясистые пальцы смыкаются на моем предплечье, и он сдергивает меня со стула. Это движение такое резкое, что стул опрокидывается.

― Вы не можете этого сделать, ― кричу я, но он игнорирует меня.

В моей голове крутятся две мысли, пока меня тащат в яму, пинающуюся, кричащую и плачущую. Трэвис может ждать меня там внутри, и в этот раз он может убить меня.

В памяти всплывает лицо Саншайн, и меня охватывает сильнейшее чувство вины. Она не имеет к этому отношения. Я чертовски уверена, что Козлиная бородка пробрался в нашу камеру, когда нас не было, и подкинул таблетки. Сегодняшний обыск устроили только ради меня.

Когда мой локоть попадает ему в живот, я хочу сказать ему, что он взяточник и хочу угрожать разоблачить его, но так как я на его милости, я могу подвергнуть себя еще большей угрозе.

― Заткнись, ― рычит он, усиливая хватку.

Мы возвращаемся на тускло освещенную лестницу. Я почти спотыкаюсь, пока он тащит меня вниз.

Внизу, он спиной распахивает стальную дверь, крепко держа меня рукой поперек талии. Мы покидаем лестницу, и мне в ноздри бьет запах сырости и плесени. Мы пришли.

Я сопротивляюсь, когда он пытается втолкнуть меня в яму, но он намного сильнее, чем я, так что он побеждает. Он бьет меня между лопаток и толкает с такой силой, что я приземляюсь на задницу. Игнорируя пронзающую меня боль, я карабкаюсь на ноги. Но уже поздно. Дверь захлопывается, и я остаюсь одна в темноте и со своими страхами.

― Выпустите меня.

Я бросаюсь на дверь, вытираю слезы и пот с глаз. Мой голос такой тихий и надломленный, что снаружи его не услышать.

Уставшая и отчаявшаяся, я скольжу вниз по двери и оседаю на пол. Я не двигаюсь, прислушиваюсь к своему грохочущему сердцу... и чему-то еще.

У меня перехватывает дыхание, когда я слышу звук чье-то дыхания. Это он. Я уже почуяла запах его одеколона.

Я подтягиваю колени к груди, по моей спине прокатывается волна дрожи. Я знала, что он вернется. Я боюсь лишь того, в каком состоянии я буду после его ухода. Трупом?

Поднимаю взгляд, когда тьму прогоняет мягкий свет. Он на койке с большой свечой в руке, вероятно, электрической.

― Привет, Дженна. Почему ты так удивлена видеть меня? Ты знала, что я вернусь, так?

― Отстань от меня, ― хриплю я, пытаясь ползти к двери.

Я так ослабла, что мои колени подгибаются, когда я пытаюсь встать на ноги. Я падаю обратно.

Все еще отчаянно желая сбежать, я сильнее вжимаюсь в холодную дверь, хоть и знаю, что мне не уйти, нет, пока он не закончит со мной.

― Ты так чертовски сексуальна, когда боишься. У меня сразу встает.

Он ставит свечу у своих ног, широко разводит ноги и кладет руку на пах. Больной сукин сын.

― Пожалуйста... пожалуйста, не надо, ― я подавляю всхлип. ― Не причиняй мне боль.

― Не бойся, не причиню. Не сейчас.

Мужчина проводит рукой вниз по своему бедру.

― Думаю, сначала мы немного повеселимся вместе.

― Ты болен, ― мне сложно произнести эти слова, потому что у меня сдавило горло. ― Ты отвратителен.

― Нет, сладкая. Я не болен. У меня есть все права быть здесь, забрать то, что принадлежит мне. Ты принадлежишь мне. Все, что когда-то принадлежало Уинстону, теперь принадлежит мне.