Глава четвёртая

Столица Кубы нас не впечатлила. Может это и экзотика, но моя Испания, родная мать, и Италия, моя мачеха, и Россия, моя учительница, намного были ближе для моих эстетических вкусов, чем это кладбище нереализованных мечт. Горько и больно смотреть на то, что не получилось. Кто может построить на земле рай, если под боком так много денег и свободы?

Но Гавана - это тоже пища для ума. Лулу это сказала. Её отец однажды попросил её изобразить цветными карандашами идеальный мир. Шмыгающая носом 7-летняя девочка изобразила круг безупречной формы, а в центре круга - серп и молот. Усталый от тяжёлой 10-часовой работы мужчина погладил ребёнка по мягким и пушистым волосам, и счастливый, отправился на кухню, чтобы выпить стакан чистой воды, как он делал это всегда перед сном. Мать в это время смотрела на ТВ погоду на завтра, распределяя в уме, куда и сколько потратить сил на своём подобном хозяйстве.

И имя Лулу дал отец.

И кто я такой, чтобы с такой красавицей не послужить самой справедливой революции на свете? Миру нужны перемены, а перемены не рождаются в спальнях и ванных комнатах. Как бы вы не хотели жить тихо и смирно, не изменяя мир вместе с собой, вы угрожаете миру задохнутся в собственных отходах жизнедеятельности. И без деятельности по очищению планеты от:

жадности

скупости

тупости

лени

разнузданности

пошлости

(вы рискуете стать женой Лота). 

Библии я давно не доверял. Как только появились первые мозоли. Бог для меня не рождался, и не умирал, Бог был до меня и будет после. Мне так спокойнее. Бог и смерть - вещи несовместимые, иначе все наши труды были бы той самой мастурбацией, о которой не принято говорить, но которая рождается с нами и умирает. Бог это экстаз, Бог это что-то такое в нас, что сподвигает нас на всё новые попытки улучшить свою жизнь, и тем более - жизнь других.

Здесь, на земле Кубинской революции, я должен дать людям веру в себя и свои возможности. Вечером они не включат телевизор, а найдут в семейной библиотеке томик Маяковского или Хэменгуэйя, запасутся на отлично пишущей ручкой и появившимся после дня рождения блокнотом, и начнут строить свой мир, ещё призрачный и далёкий, и нуждающийся в кропотливых доработках, но жизнеспособный сделать себя частью идущего вперёд мира.

Лулу оставила меня один на один с душой Гаваны. Я одел лучший костюм, лучшую шляпу и отправился в парк, чтобы доработать три листа своих тезисов. Там меня уже ждал Сергей Иванович, тоже политический философ, знаток русского казачества и почерка Гарибальди. Он воспитывался в ленинградском детском доме, закончил институт иностранных языков, испанский и португальский, возрос до подполковника Комитета государственной безопасности, развал СССР встретил на этой, далёкой от агонии собственной Родины, латиноамериканской земле, где верили, что будут силы и будут смельчаки, достойные вернуть социалистическим идеалам новую жизнь.

Сергей Иванович был одет неброско, хотя обычно русские мужчины предпочитают носить куда более безликую одежду. Но его украшала военная выправка и острый и пронизывающий знаниями психологического анализа взгляд. Реалистичный мудрец. Чтобы жить, надо действовать. Чтобы достойно умереть на земле , надо не возноситься высоко в небеса, ведь всё есть здесь, для тебя, возле тебя и в тебе самом, только возьми и действуй.

- Как летелось, друг Алехандро? - Мы пожали друг другу руки и уселись на лавочку, предварительно убрав с оной кем-то забытые косметические принадлежности.

- Отлично. Жена развлекала рассказами о детстве. Любит, знаете ли, упрекнуть меня в том, что я так и не повзрослел.

Сергей Иванович усмехнулся в усы и по-приятельски толкнул меня в плечо.

- Ищите в женщине загадку, но никогда не ищите весь ответ на неё, иначе потеряете её доверие. Любая из них хочет быть независимой наполовину. Тем более, от наших политических действий. - Голос подполковника напоминал шум осеннего ручья, вобравшего в себя за тёплое время года все прелести задумчивости и веселья.

- Лулу способна заменить меня во всём, кроме деторождения, - без всякой иронии и без всякого излияния души возразил я этому очень достойному собеседнику, чьи книги я любил и уважал, но чьи взгляды на семейные отношения я подвергал суровому суду. Когда-нибудь этот русский отставник всё же откроет двери ЗАГСа и оставит там память о своих любовных отношениях. Зоя Тимофеевна достойна этого торжества.

Мы обсудили смену власти в Австралии, я поделился мыслями о судьбе Музея Русской истории в Софии, где я был почётным членом попечительского совета, а Сергей Иванович дал пару советов, как прибавить к судьбе этого музея ещё большего внимания со стороны западных пацифистских сил.

- Алехандро, но вы-то сами верите, что есть будущее у нашей новорождённой России?

- Будет трудное детство у этого ребёнка, но трудности только закаляют характер.

- Вы готовы быть заботливым взрослым, чтобы не дать в обиду это благодатное дитя?

- Это мой долг. Лулу постоянно просит меня помочь своими знаниями именно вашей стране. Кое-какие чертежи и сметы я захватил уже сегодня. Это несомненно грозное оружие. Оно будет в надёжных руках, как я понимаю?

- Вакханалия безвластия у нас канула в прошлое, настало время дать России заговорить и быть на равных с другими дитятями. Песочница-то общая, но большинство так и норовит швырнуть песок в нас, да в оба глаза.

- Вы гарантируете нашу с Лулу безопасность?

- Как свою собственную, дружище. Об этом даже не думайте. Мы друзей не бросаем на произвол судьбы. Передавайте жене привет, а я пойду изучать ваши работы. Завтра встретимся в другом месте. Вам позвонят. Было приятно познакомиться с вами, Алехандро. Всё лучшее только начинается.