ПЕРВЫМ ПРИЗНАКОМ ТОГО, что не всё идёт столь прекрасно, было то, что Бэрен проснулся в одиночестве. К его разочарованию и даже беспокойству Женевьева уже покинула их кровать. Несколько мгновений воспоминания о прошедшей ночи казались ему лишь сном, видением, которые прежде так часто посещали его в мечтах. Но аромат их любви витал в воздухе, и отпечаток её тела был ещё виден на кровати рядом с ним. Почему она ушла? Потому что сама так захотела или же её призвали обязанности? Бэрену хотелось верить, что причина во втором, но за окном только начинало светать. И как он не пытался себя в этом убедить, но всё равно, с обречённой ясностью понимал, что не может судить о чувствах Женевьевы, как не смог разобраться в них и тогда, много лет назад.
Почему? Бэрен задавался этим вопросом, и все сомнения, от которых он, казалось, избавился, вновь охватили его. При всей той страсти, что вспыхнула между ними, Женевьева не сказала ни слова о любви. Может, сейчас она жалеет о том, что случилось между ними, её отсутствие говорило об этом красноречивее любых слов, которые с таким трудом они подбирали вчера вечером. Бэрен резко выдохнул, все сдерживаемые им эмоции вырывались наружу. Он провел жёсткой ладонью по лицу, будто пытаясь стереть свои черты, изменить себя самого.
Неожиданно всё, что он так давно отвергал, вся горькая правда его юности нахлынула на него и окатила волной боли. Те вещи, которые, как он думал, навсегда вычеркнуты из его памяти, вернулись, буквально обрушившись на него: запах животных, безнадёжность, муки голода и холода, изнурённость и отупение, такие, каких потом он никогда не испытывал даже и в бою.
От этих чувств и мыслей его прошиб пот, и он почувствовал головокружение от осознания своего положения, и не было места, куда бы он мог пойти, где бы он мог скрыться от своих воспоминаний. До сих пор он избирал путь труса, убегал от воспоминаний, хороня их глубоко внутри себя на протяжении долгих лет. Но в этот раз пришло время встретиться с прошлым лицом к лицу. Он отбросил одеяла и поднялся.
Быстро одевшись, Бэрен прошёл через крепость, обитатели которой начинали только просыпаться, и вышел в бодрящее прохладное утро. Он вздохнул полной грудью и почувствовал, как напоённый прекрасным, ярким запахом океана воздух, проникает ему в лёгкие. И вместо того, чтобы, как обычно, отказать себе в этом удовольствии, он стоял и упивался этим воздухом, ведь он так скучал по аромату моря, сильнее он, наверное, тосковал лишь по самой Женевьеве. Как он мог отказаться от того, что составляло немалую часть его самого? И зачем?
Он прошёл через укрепления и ворота замка к деревне. Он не пытался сейчас скрыться от прошлого, а наоборот, медленно пропускал его через себя. Его рождение было покрыто тайной, а первые пять лет жизни омрачены голодом, нуждой и тяжёлым трудом, и его единственной отрадой были отлучки на утёс, только там он находил утешение.
Следуя за своими мыслями, Бэрен взобрался на тот самый утёс: у него перехватило дыхание, когда он окинул взглядом открывающийся со скалы простор, эта земля казалась ему прекраснее, чем самая зелёная равнина, которая могла бы принадлежать ему самому. Эти места называли опасными те, кто был вынужден уклоняться от падающих камней, которые иногда скатывались с вершин. Конечно же, Бэрен тоже был внимателен и осторожен с этими скалами, особенно в смертельный холод и дождь, но всё же он с рождения был очарован их красотой, их силой, их суровостью, и всю жизнь в нём жило желание победить их собственной волей и силой.
Это было то ценное, что Бэрен обнаружил в своем мрачном мире, то, что приносило счастье безродному сироте, родители которого неизвестны, и которого принял к себе пивовар и его семейство. Бэрен сморщил нос, поскольку до сих пор не переносил запаха пива и пил лишь вино или воду. Каждый сказал бы, что он должен испытывать благодарность, за то, что его приютил крестьянин, и за уготованную ему долю, и за подаренную возможность жизни, хотя и полной изнуряющего труда.
Пивовар не был особенно добр к нему, но такова была судьба каждого, рождённого вне замка. Бэрена часто поколачивали за то, что он отлынивал от работы, скрываясь на утёсе, и всё же он не мог отказаться бывать на нём. Каким-то неведомым образом мальчишка находил новую энергию в камне, свободу духа и мысли, что помогало его уставшему телу воскрешать свои силы. Это оказалось и тем, что помогло ему спастись и убежать от жалкой и скучной жизни.
Однажды он взобрался выше, чем когда-либо, что-то внутри него заставляло двигаться вперёд и вверх до тех пор, пока, наконец, он не достиг вершины и встал там, пристально глядя с головокружительной высоты. Отсюда казалось, что он может видеть весь мир, море, уходящее в бесконечность, береговую линию скал, и там вдали - ряды воинов, армию, двигающуюся на Брандет.
В тот день Бэрен предупредил об опасности, подав сигнал тревоги, и сам хозяин замка лорд Клемент, выдернул его из полной отчаяния жизни у пивовара и сделал своим оруженосцем, изменив тем самым навсегда его судьбу.
Многие, открыто или нет, но с неодобрением отнеслись к внезапному возвышению оборванца, который по положению стоял немногим выше виллана, и приближением этого оборванца к самому лорду. Но только не дочь Клемента.
Женевьева сразу предложила ему дружбу и тут же заявила, что оруженосец должен учиться, и, конечно же, роль учителя она отвела себе. Хотя она и была младше Бэрена, но оказалась в полной мере осведомлена в тех вопросах, в которых он являлся совершенным невеждой, и мальчик с жадностью принял и её советы, и её дружбу, и её уроки.
Она ему читала. А Бэрен слушал, затаив дыхание, о таких вещах, о которых раньше даже не подозревал, она рассказывала ему о королях и рыцарях, об их славных подвигах и о прекрасных дамах, и он всему этому верил, и принимал, как будто она читала ему саму Библию. Бэрен вздохнул, поражаясь своей тогдашней наивности. Но Женевьева с её неизбывным энтузиазмом рассказывала об этом так, что трудно было не поверить в эти истории, невозможно было не принять к близко к сердцу каждое слово, которое она произносила.
Она любила истории про короля Артура и рыцарей круглого стола. И кто мог обвинить в этом девушку, которую назвали Женевьевой? Но теперь Бэрен задавался вопросом, не слишком ли Клемент позволил себе и своей дочери увлечься теми рассказами. Ибо именно тогда дочь хозяина замка увлекла Бэрена мечтами, которые никогда прежде не пришли бы ему в голову, - стать рыцарем. И не только добиться этой чести, но и совершить славные подвиги и честно завоевать свою прекрасную даму. Стать таким, как Парсиваль.
Это имя отозвалось в нём болью, потому что он хорошо помнил истории, которые так любила Женевьева: все они были о Парсивале. Они могли быть написаны и истолкованы по-разному, но все они были о мальчике, воспитанном в лесу, о мальчике, который не знал ничего о самых простых, обыкновенных вещах, и который, в конце концов, встретив рыцарей, решил изменить свою жизнь. Это были самые разные приключенческие истории и классические произведения, но самыми дорогими для Женевьевы были те, где главный герой, в итоге, оказывался потерянным наследником королевства, что обнаружилось во время поисков Святого Грааля, и он повстречал свою истинную любовь - Кондвирамурс [2], - и женился на ней. Его любовь была так глубока и возвышенна, что он не прикасался к своей молодой жене в течение трёх ночей после свадьбы.
Бэрен вздохнул. Мечты, которые владели им тогда! И Женевьева подпитывала их, лелеяла его надежды, подталкивала его к действию своими рассказами о славе до тех пор, пока его восприятие рыцарства, так отчаянно желаемого, имело весьма мало общего с суровой действительностью, но скоро он обнаружил различия. Тогда сеньор Клемента призвал своего вассала на войну, и Бэрен отправился с ним. Там, на поле битвы, он был опоясан мечом и назван рыцарем.
Он, должно быть, очень походил на Парсиваля, такого неосведомленного и глупого; но в рассказах, хотя бы, у героя было благородное происхождение, если вначале даже об этом никто и не подозревал. И ещё Бэрен знал, что в некоторых землях только принадлежность к высшему классу давала право стать рыцарем. К сожалению, он не мог стать тем, кем никогда не был, он всего лишь бедный сирота низкого происхождения - недостойный, который постоянно стремится преодолеть те высоты, что кажутся недостижимыми для него… прямо как сейчас.
Когда Бэрен посмотрел вверх, он снова увидел утёсы своего детства, и его сердце лихорадочно забилось, стук его потихоньку разбил окружившее душу отчаянье. Эти скалы выдержали испытание временем, непрерывный натиск волн, и всё же они стоят тут, возвышаясь, такие свирепые и величавые, упираясь прямо в небо. Его глаза с радостью смотрели на возвышающиеся склоны, он восхищался каждым горным пиком, будто тот был его возлюбленной или другом, и тогда он позволил себе вспомнить то давнее ощущение поднимающегося в нём чувства вызова и радости победы.
Пристальный взгляд Бэрена сразу нашёл те старые тропы, которыми он раньше поднимался вверх, но теперь он смотрел на скалу и видел новые пути там, где другие бы просто увидели камни и пропасть. Он искал и прикидывал, и затем, когда, наконец, нашёл идеальный уступ, начал взбираться вверх. Как он понял прошлой ночью, его пальцы более не обладали такой цепкостью, как когда-то, но его глаза безошибочно выбирали дорогу среди камней и трещин. И в то время, как он карабкался вверх, бросая, тем самым, вызов самому себе, он концентрировался лишь на движении вперёд до тех пор, пока не достиг вершины: усталый, но торжествующий.
Бэрен вновь посмотрел вниз с той головокружительной высоты, на которой уже стоял годы назад, но обнаружил, что теперь всё воспринимается иначе. Давным-давно, стоя здесь, он видел единственную открытую для него возможность - преодоление высоты. Теперь же он видел то, чего добился, имея в виду не только победу над скалой, но и все свои достижения в мире, который когда-то казался слишком далёким, недосягаемым для него.