16. Прошло, наверное, полчаса, пока я на своём велосипеде не оказался в точке сбора.Перед штабом уже
16.
Прошло, наверное, полчаса, пока я на своём велосипеде не оказался в точке сбора.
Перед штабом уже толпились ополченцы. Человек двадцать. Высокий, стройный парень в камуфляже, без оружия, громким голосом оглашает списки людей, вызывая ополченцев не по фамилиям, а по позывным.
— Беда, Гром, Кречет, — зачитывает он, — идёте во вторую группу!
Тех, кого назвали, отделяются от общей массы и отходят в сторону. Я замечаю, что там уже стоит несколько сформированных патрулей.
— Косарь, Медведь, Красный, — продолжает читку человек и ещё несколько ополченцев пополняют ряды патрульных.
Свой позывной я слышу почти в конце списка. Скрипач, Север, Братан.
Последний позывной мне странно знаком — такой был у старшего Безручко в селе Засечном. Я оглядываюсь, чтобы убедиться, что увижу другого человека, который мог выбрать довольно распространённый позывной, но вдруг в вышедшем ко мне человеке узнаю Петра. Самого настоящего, здорового и невредимого.
По-видимому, он давно заметил меня и узнал, но не подходил. На нём выцветший камуфляж, на голове натовская каска, отобранная у бойцов ВСУ, длинные рыжие усы депрессивно свисают вниз.
— Привет, Петро! — я обрадованно здороваюсь с ним, но бывший сослуживец энтузиазма не проявляет.
— Здорово! — цедит Безручко сквозь зубы, не глядя в мою сторону.
Не знаю, чем вызвано его недовольство и мне, пожалуй, всё равно, но я хочу объясниться:
— Вы куда делись с блокпоста? Я, когда вернулся…
— А ты куда утёк? Ушёл к танку, а на нас в это время навалились укропы.
— Потом вернулся.
— Потом, потом! Кольку они ранили, я его тащил на себе, а в хате он умер. — Пётр сплюнул под ноги.
— А дядька Никита?
— В подвале сховался. Не знаю, нашли его, чи не…
Я боялся спрашивать об Оксане. Вдруг с ней случилось что-то ужасное, неприятное, что заставит меня сожалеть о знакомстве с ней? Когда ужасные вещи происходят с незнакомыми людьми — это событие, как правило, скользит мимо сердца и оседает только в голове, это ещё одна неприятная информация, которых и так достаточно много в нашей жизни. Тут ничего не поделаешь, жизнь полна огорчительных сюрпризов!
Но вот когда что-то случается с близкими, известными тебе лично — тогда другой расклад, и потому у меня нет привычки сближаться с кем-то. Чтобы потом не переживать. Это одно из правил белковых тел — ни с кем не сближаться. И такое открытие я уже делал, когда уходил из Засечного по неубранным полям подсолнечника.
Не дожидаясь моего вопроса, Безручко безучастно сообщает:
— Оксана с матерью уехала в Мариуполь. Их укры, вроде, пропустили как беженцев.
— Понятно.
Я отделываюсь одним словом, потому что больше говорить не о чем. Уехала, спаслась и, слава богу! Остальное меня не касается.
Патрулирование начинается сразу. Старшим в нашей группе назначен Пётр. Третий патрульный с позывными Скрипач оказывается мелким парнем, роста ниже среднего, щуплым, но достаточно быстрым и вертким. Он весь увешан оружием от автомата до десантного ножа, рукоять которого торчит из разгрузки. В разгрузку, кстати, он засунул несколько гранат, а с боку на поясе ещё болтается пистолет.
— Ты откуда такой военный? — интересуюсь я.
— С Дона. Казак я.
— Ага, казак… — с сомнением бормочет Петро.
Парень шмыгает носом, но не от простуды, как я понимаю у него такая привычка.
— Предки мои с Дона, — поправляется он, — а сам я из-под Луганска. Здесь учился в Донецке.
— Да ладно! — я удивляюсь появлению столь неожиданного спутника. — Студент что ли? Что изучал?
— Химию. В Луганске завод есть химический, хотел туда после…
Скрипач явно не хочет продолжать студенческую тему. Он выдвинулся вперёд, опережая нас с Петром на несколько шагов, настороженно вертит головой по сторонам, напоминая голодного птенца, оставшегося без родительской опеки.
Народу нам встречается мало. По дороге изредка проносятся разные легковые и грузовые машины, пролязгали три танка ополчения.
— Где будем искать диверсантов? — нарушаю я неловкое молчание, повисшее между мною и Безручко.
— Сами найдутся! — мрачно отвечает тот.
Мы идём дальше.