Кошмар всегда начинался с того, что Мирилл вдруг чувствовала непреодолимую потребность следовать за каким-либо человеком.

Сегодня это был парень с белыми дредами. Она увидела его в узком переулке между пекарней Ханга и набережной, прямо напротив парикмахерской. Он стоял и разглядывал объявление о найме, а у нее уже появилось То Самое Чувство.

Жжение на губах и томление, будто в кости накачали подогретого воздуха.

Парень внимательно изучил объявление, затем нырнул в парикмахерскую. Мирилл облокотилась на парапет и уставилась в сторону залива, жмурясь от сырого ветра. Серо-голубая вода была подернута мелкой рябью, и в ней кляксами расплывались искаженные очертания облаков. Когда часы на другой стороне залива отзвонили четверть восьмого, парень наконец-то выскочил из парикмахерской. Хозяйка вышла проводить его на порог — сутулая темнокожая дама с чудовищным шиньоном. Мадам Шиньон и белобрысый остались, очевидно, довольны друг другом, по крайней мере Мирилл отчетливо разглядела в воде проплывающую мимо улыбку, а в голове завертелось настойчивое «завтра к восьми, завтра к восьми, не опаздывайте, пожалуйста».

Но к тому времени план уже почти оформился, а трещинки в уголках губ раскровились от муторного беспокойства.

Парень прошел мимо, не обратив на неё внимания — вниз, по набережной, явно собираясь свернуть потом куда-нибудь типа Лайт-Кросс или Уэрсби, где лепились друг к другу самые дешёвые хостелы и отели с почасовой оплатой. Выдержав классические сорок шагов, Мирилл отлепилась от парапета, накинула капюшон толстовки и двинулась за незнакомцем — руки в карманах, плечи ссутулены, как у тысяч бесполых подростков этого Города и других.

«Сегодня должно быть легко, — подумала Мирилл, машинально высчитывая разницу в росте и весе. — Не то что с тем увальнем в прошлом месяце. Вот тогда пришлось потрудиться, да…»

Белобрысый свернул на Уэрсби. Мирилл с облегчением выдохнула и шмыгнула в подворотню, срезая путь. Конечно, был риск, что парень застрянет в одном из хостелов в самом начале улицы, но Город обещал, что нет.

На фруктовом развале между переулком Карбиш и Уэрсби она набрала в здоровенный бумажный пакет рыжих-рыжих апельсинов с вялыми листочками, расплатилась с Бриджит мелкой монеткой и зашагала вниз по улице.

Белобрысый обнаружился аккурат напротив «Кинселы» — щурился на вывеску, без особой надежды пытаясь разобрать, написано там «открыто» или «закрыто». Мирилл быстро окинула взглядом полупустую улицу — никого в опасной близости, кроме подслеповатых старушек с пуделями и, конечно, Бриджит — но Бриджит не в счёт, она знает.

Незаметно надорвать бумажный пакет было до смешного легко. Апельсины с треском распороли его вдоль намеченной линии и упруго запрыгали по брусчатке — весёлые жёлто-рыжие мячики. Мимо хостела, мимо бродяги с дредами, вниз, вниз, к покатой набережной.

— Эй, вам помочь?

Мирилл запрокинула голову, позволяя капюшону сползти на плечи. Белобрысый парень стоял прямо перед ней — охапка ароматных апельсинов, открытая улыбка и серо-зеленые глаза северянина.

В груди у Мирилл что-то ёкнуло — то ли недобитая нежность трепыхалась, то ли медленно раскручивалось привычное предчувствие катастрофы.

— Да, пожалуйста, — улыбнулась Мирилл, зная, что улыбка превращает её из долговязого нескладного андрогина в уютную соседскую девчонку с вечно разбитой коленкой и тем особенным запахом общего детства на пыльных чужих чердаках, в домике на дереве, в ежевичных зарослях запущенного городского парка.

К тому времени, как свободолюбивые апельсины оказались собраны в две неровные кучки, она уже знала, что парня зовут Дэвид и он из Кингстона, учился на стилиста, но хочет сколотить свою банду — да, да, это именно то, о чем ты подумала, джаз; а что дреды? Ну, разные были увлечения… Почему этот город? Здесь море близко; а вообще он не знает, дёрнуло же что-то остаться.

Мирилл вздохнула в сторону — почти никто из них не знал. Кроме Бриджит, но она — особенная.

— И как будешь это нести? У тебя есть запасной пакет? Может, мне сбегать туда, где ты их покупала, и попросить еще один?

Дэвид был так искренне, без задней мысли заботлив, что ей заранее становилось тошно.

— Ну… А ты не поможешь мне дотащить их до дома? Я тут недалеко живу… Могу тебя кофе угостить, в знак благодарности… Если мама разрешит. То есть, конечно, она разрешит, что это я такое несу.

Мирилл слегка покраснела. Упоминание мамы почему-то всегда действовало безотказно.

Дэвид, разумеется, исключением не был.

К дому они шли задворками, болтая без умолку и на ходу обдирая апельсины от кожуры. Кислый сок брызгал на пальцы, и на языке щипало. Дэвид с любопытством вертел головой по сторонам, но, засматриваясь на отражение апельсинового неба в стёклах и солнце, тонущее в заливе, не замечал, что за всё время пути навстречу не попался ни один человек. Только однажды в окне показалось чьё-то белое, как недопечённая лепёшка, лицо — и исчезло.

Город заботился о Мирилл по-своему.

А дома её ждали, конечно, одни кошки. Дэвид мимоходом удивился:

— Сколько их здесь, десяток?

— Четырнадцать, — смущённо ответила Мирилл и соврала: — Кажется, мама ещё с работы не вернулась. Хочешь есть? Я могу разогреть равиоли… Или сразу кофе?

Дэвид улыбнулся и сказал, что равиоли будут весьма кстати. Кажется, он уже догадался насчёт «мамы» и теперь надеялся, что симпатичная девчонка оставит его у себя переночевать, а может, и не только сегодня, и таким образом получится сэкономить хоть немного на съёмном жилье.

Конечно, он напросился в душ — с дороги, после тяжелого дня, и лето такое жаркое выдалось, тра-та-та… Мирилл разрешила.

Пока Дэвид переводил её шампунь и пугал кошек фальшивыми джазовыми мотивчиками, она распотрошила упаковку с полуфабрикатами, ссыпала равиоли в миску и сунула в микроволновку. По опыту лёгкая сопливость и затхловатый привкус запросто перебивались смесью из чили и сырного соуса. Мирилл вынула из холодильника две бутылки «Доктора Швестера» и на всякий случай проверила даты. Пиво она никогда не пила, и поэтому не была в нём уверена. В отличие от таблеток. Таблетки достала Бриджит.

Солнце к тому времени уже почти село.

Мирилл в последний раз выглянула в окно и опустила жалюзи. Запястья ломило — то ли к дождю, то ли к тяжёлой работе; она сдвинула рукава и цветные фенечки к локтям и достала из стола одноразовый бумажный фартук, потом выворотила из ящика тяжеленную ступку из искусственного камня и ссыпала в неё ровно шесть таблеток. На семьдесят килограммов живого веса — более чем достаточно.

В ванной Дэвид затянул бессмертную «Don't worry — be happy», и Мирилл, старательно измельчая таблетки даже не в порошок — в тончайшую пудру, подхватила мотив. На её придирчивый вкус, Дэвид пел хуже.

Пудра перекочевала в стопку и послушно растворилась в десяти миллилитрах спирта. На два бокала «Доктора Швестера» и после переперчённых равиоли — ни один дегустатор не почувствует. А если и заподозрит что-то, то в ход пойдут отговорки про жаркое лето, контрафакт и прочие прелести глубокой провинции.

Кошки как чувствовали, к чему дело идёт. На страже остались только две самые верные, пёстрый матриарх с разорванным ухом и её старшая дочка — гибкая белая красавица, похожая на статуэтку слоновой кости. Они сидели на буфете и мурчали, заглушая хрип старой радиолы и шелест воды в душе. Бокалы, тарелки, хрустальные сахарницы и конфетницы ещё прабабкиных времён холодно сверкали за стеклом в шкафу. Они, видимо, были из другого города и действий Мирилл не одобряли, но сделать ничего не могли.

Дэвид явился из ванной в облаке ментолового пара и в одном полотенце на голое тело. Он быстро освоился — похоже, не в первый раз ночевал у случайных знакомых. Подвоха он не ждал, хотя Мирилл даже для вида не прикоснулась к своим равиоли — сидела и чистила апельсин ножом, срезая спиралью тонкий слой кожицы и с каждым новым кругом углубляя надрез. Отхлёбывая из бокала, Дэвид поморщился от непривычного вкуса, но запивать острый соус водой посчитал ниже своего достоинства. Бутылку он уговорил ещё до того, как прикончил ужин; таблетки подействовали через двадцать минут, без сбоев и осложнений — белобрысый просто свалился на пол, напоследок мазанув дредами по тарелке.