Кровь стучала у меня в ушах, и коктейль адреналина, страха и захватывающего чувства контроля мчался по моему телу.

— Хорошо, — сказал Артур. — Еще раз.

Я прицелилась, потом выстрелила. Пуля попала в цель, и у Артура вырвался вздох облегчения. Его щека все еще была рядом с моей, он наклонился и поцеловал меня. Я чувствовала, как от его нежности по спине пробежали мурашки.

Артур отпустил пистолет и оставил меня одну.

— Еще раз, — приказал он и отступил. Когда я почувствовала под пальцем курок, в моей голове всплыло лицо человека в балаклаве, который перерезал горло Фрейе, и воспоминание проскользнуло через дверь клетки. Затем мужчина, вонзивший нож в грудь Арабеллы, быстро последовал за ним, напомнив мне, как ее глаза расширились, когда лезвие дюйм за дюймом входило в ее все еще бьющееся сердце. Я вспомнила, как она приняла этот удар, не плача и не умоляя. Как встретила смерть со стальной храбростью и жутким спокойствием.

Когда я прицелилась, моя рука задрожала сильнее. На глаза навернулись слезы, и тюки передо мной превратились в расплывчатое бежевое пятно. Я выстрелила, понятия не имея, куда угодила пуля. Не знаю, говорил ли Артур со мной, пытался ли помочь. Тогда я это почувствовала. Я почувствовала, как щелкнул замок, и дверь клетки распахнулась. Мое сердце упало в колодец горя, который я старалась держать закрытым. Место печали и отчаяния, яма с зыбучими песками, которая хотела затянуть меня слишком глубоко, чтобы я смогла вернуться.

Я крепко держала пистолет и снова прицелилась. В голове у меня стояли образы Хьюго и отца, привязанных к стульям и отчаянно умоляющих сохранить им жизнь. Потоки воспоминаний затопили мое сознание.

И как будто убийства моего отца, Хьюго и моих друзей были недостаточно сильны для моего ума и сердца, образ моей мамы появился следующим. Ее нежная, но костлявая рука сжала мою. Как же она была слаба, когда пыталась крепко обнять меня и попрощаться. Моя мама, единственный человек, который когда-либо показывал мне любовь, настоящую любовь, оставила меня. Рак украл ее у меня. Я видела, как она смеется, улыбается и ведет меня в парк. Послеобеденный чай в «Хэрродсе», и как она держала меня за руку, пока мы шли по Бонд-стрит.

Затем она исчезла, ее тело и яркое улыбающееся лицо затуманились штормовым ветром смерти.

Ее нет.

Я выстрелила, вспомнив, как она угасала в постели. Когда ее грудь поднялась, опустилась... и больше никогда не двигалась. Ее рука, и без того слабая в моей, обмякла. Шли часы за часами, а я все не могла ее отпустить. Маленькая девочка смотрела на бледное, неподвижное лицо матери, удивляясь, почему ей не становится лучше. Почему она не могла снова улыбнуться мне. Почему она не могла исцелиться, чтобы все снова стало так, как раньше.

Потому что осталась только я. После того как она ушла, я осталась одна. Материнская любовь ушла, и сдержанные отцовские объятия стали жалкой заменой.

Мама.

Папа.

Хьюго.

Фрейя.

Арабелла.

Я стреляла из пистолета снова и снова, пока пули не сменились пустыми щелчками, посылающими в тюки только воздух и потерянные мечты. Слезы заливали мои щеки, и во мне не осталось сил бороться. Пистолет в моих дрожащих руках весил, казалось, десять тонн. Я опустила руки, уронив его на землю. Ноги были, как желе, и я чувствовала, что начинаю падать на песок, но сильные руки подхватили меня прежде, чем я коснулась пола.

Я видела только кровь. Все, что я могла видеть, это мои близкие, связанные и молящие об освобождении. Их испуганные глаза, когда они поняли, что их не спасут. Папа и Хьюго на видео молча умоляли нападавших о пощаде. Двое мужчин, которые не были особенно нежны со мной, но которых я любила, потому что они были моими. Моя единственная семья… Я видела, как мама поцеловала меня в лоб, когда прощалась, как она сказала мне быть хорошей девочкой, и что она будет смотреть на меня с небес…

Моя семья… все исчезло.

Я не понимала, что разваливаюсь на части, из груди рвались рыдания, пока Артур не сел на пол и не притянул меня в свои объятия. Его объятия были, как бальзам на мою истерзанную душу.

— Они мертвы, — прошептала я, слыша выстрелы в голове.

Звуки, которые поглотили комнату, когда нападавшие стреляли в головы моего отца и Хьюго. А мои лучшие подруги... они погибли из-за меня.

— Это моя вина, — сказала я, мое горло саднило от грусти, от чувства вины. — Мои подруги погибли из-за меня. Их не стало из-за меня... — Артур обнял меня крепче, и, несмотря на пустоту в сердце, я чувствовала себя в безопасности. Пока изгоняла из себя недели подавленной печали и вины, он держал меня на руках, не давая упасть.

— Артур, — кричала я, хватаясь за его руки, чтобы хоть как-то удержаться. Чтобы удержать эмоции, разрывающие меня на куски. — Их нет. Все, что у меня было. Всех их больше нет. — Мне двадцать четыре, скоро исполнится двадцать пять. А все они исчезли.

Артур поднял меня к себе на колени. Я свернулась калачиком у него на груди и плакала о четырех потерянных жизнях. Четыре жизни, которые были моей семьей, которую я любила. Отнятые так жестоко, так быстро.

И мой ангел, моя мама, которую забрали у меня так рано.

Руки Артура прижались к моим щекам и приподняли мое лицо. Его большие пальцы смахнули слезы, и он наклонился, целуя соленые следы на коже. Он целовал меня и защищал от всего мира, пока мое тело тряслось от напряжения, от эмоций, вырвавшихся на свободу. Он целовал каждую мою слезу. Забирал мою печаль, отнимал мою боль.

Я задыхалась, грудь болела. Когда мои рыдания стихли, и слезы начали высыхать, Артур встретился со мной взглядом.

— Ты не одна, принцесса.

Я смотрела ему в глаза, нуждаясь в большем. Рубашка Артура была мокрой, и сквозь прозрачную ткань я видела линии его татуировки. Я знала, что мои щеки красные и покрыты пятнами, но мне было все равно. Меня наполняло пугающее спокойствие, но внутри все еще беспорядочно кипело ощущение печали и горя.

— Я не думала, что можно чувствовать такую потерю, — прошептала я и позволила Артуру откинуть с моего лица мокрые от слез пряди волос. Я прижала руку к груди. — Не думала, что здесь можно чувствовать такую пустоту. — Я судорожно втянула воздух. — Прямо в сердце.

Пронзительный взгляд Артура поймал мой и не отпускал. Крепче сжав мои щеки, он повторил:

— Ты не одна.

Каждое его слово было как бальзам. Открылась дверь, которая была заперта на засов. В мерцающем свете вспыхнула надежда.

— Не одна? — прошептала я.

Артур прижался своим лбом к моему. Его губы скользнули по моим.

— Нет.

Я схватила его за запястья, ощущая тепло его рук на своем лице.

— Я… — я отстранилась, чтобы видеть его лицо. — Мне кажется, я сломлена, — призналась я, чувствуя, как правда этих слов отзывается болью в сердце. — Я не уверена, что когда-нибудь переживу это, эту потерю.

Руки Артура сжались на моих щеках, и я знала, что это был его способ сказать мне, что он знает, каково это. Конечно, он знал. Он видел, как вокруг него умирали те, кого он любил.

— Разве можно полюбить сломленную королеву? — спросила я, улыбаясь, хотя мое лицо онемело.

Артур внимательно посмотрел мне в глаза.

— Разве можно полюбить сломленного короля?

Я перестала дышать. Когда он смотрел на меня, я поняла, что он ждет моего ответа. Нет, ему нужен был мой ответ. Потому что Артур, мой Артур, только что впустил меня чуть больше.

Он тоже был сломлен. Этот человек, этот непоколебимый и непроницаемый титан, тоже был сломлен.

— Уже люблю, — сказала я, мой исповедальный шепот окутал нас в пустой комнате.

Артур вздохнул.

— Тогда не задавай вопросов, на которые уже знаешь ответ.

Его грубый ответ остановил мое сердце. Артур отвел от меня взгляд, но тут же снова посмотрел на меня, и его завуалированное признание проникло мне в душу. Он тоже любил меня. Это было самое близкое, что он мог сказать вслух.

Этот сломленный король любил свою сломленную королеву.

Я поцеловала его. Губы болели, щеки горели. Я целовала его и пыталась вложить в этот поцелуй всю свою любовь. Я отстранилась и посмотрела на мишень. Бумага была испещрена пулевыми отверстиями. Артур поднял пистолет и протянул его мне.

— Твой, — сказал он. Когда я выхватила у него пистолет, он дернул меня вперед так сильно, что я ударила его в грудь. — Мне нужно, чтобы ты научилась им пользоваться. Ты должна его освоить. И использовать, когда это потребуется. Без каких-либо колебаний. — Дыхание Артура участилось, выдавая то, как сильно ему это нужно.

— Обещаю, — сказала я и была вознаграждена глубоким поцелуем.

— Поехали домой.

Я последовала за Артуром из склада в его машину. Всю дорогу домой он держал меня за руку. Опустившись на теплое сиденье, я наблюдала, как над Лондоном поднимается утренний туман. Продавцы на рынках просыпались ото сна, готовясь к утренней торговле. Мне нравилось это время. Затишье перед бурей. Когда было тихо и спокойно. Глубокий вдох перед выдохом дня.

Когда мы вошли в церковь, я почувствовала себя мертвецом. Эмоционально и физически истощеннной.

Когда мы проходили мимо гостиной, Артур сменил направление и втащил меня внутрь. Винни сидел у камина, глядя на пламя. Артур кивнул брату и налил мне большую порцию виски. Когда я взяла напиток и осушила половину стакана одним глотком, чувствуя, как горячая жидкость обволакивает мое горло, поняла, что кто-то наблюдает за мной.

Это был Винни. Его голова склонилась набок, когда он изучал мое лицо, как будто слушал кого-то, говорящего ему на ухо. Я улыбнулась ему, всегда чувствуя такую печаль к этому человеку и демонам, которые мучили его. К человеку, явно заблудившемуся в запутанном лабиринте жизни. Я поднесла стакан к губам, нуждаясь в обезболивающем действии алкоголя, когда Винни сказал:

— Они не винят тебя.

Моя рука замерла. Он кивнул на то, что я предполагала, было его галлюцинацией Перл. Винни глубоко вздохнул.