Глава 7

ТЕХАС

Судьба. Слово из шести букв. Что-то, что невозможно контролировать.

Случайность. Слово из одиннадцати букв. Что-то, что только что произошло.

Оба слова имеют схожие черты. Одно определяет Дэвина и меня, а другое — бар. Так уж случилось, что мы встретились именно там. Может, все то время, что я был одинок, растерян и не мог контролировать свое будущее, судьба благоволила мне. Случайная встреча с Прайм стала решающим рывком в гонке жизни.

И теперь, когда отец узнал, что я гей, и выгнал меня, все почему-то встало на свои места.

Может, мне суждено быть счастливым.

Найти в другом человеке любовь и покой.

Возможно, я не болен и не рожден с дефектом, а просто заблудился. Потерялся, пока Дэвин меня не нашел.

Последняя дверь справа, сказал он.

Я открываю дверь. Дэвин хотел, чтобы я пришел сюда, и мне понятно, почему. Его спальня черная и прокуренная. Здесь достаточно мебели, но в то же время комната кажется пустой. Здесь чего-то не хватает, даже мне это ясно. Дэвин много лет жил в изоляции. Она заметна по отсутствию картин на угольно-серых стенах, или черным простыням, накрытых черным одеялом. Здесь нет ни цвета, ни жизни.

Образ Дэвина и его яркой дочери прекрасно отражает мои внутренние ощущения. Я улыбаюсь, но в то же время грущу, осознавая, как одиноко ему было.

Осматриваясь, я прохожу мимо огромного шкафа, который и сам мог бы стать комнатой, прежде чем замечаю ванную. Натыкаюсь на медную ручку, и когда она открывается, у меня перехватывает дыхание. Мы с отцом жили в маленьком доме, не очень удобном, но и не таким уж плохим. Но эта ванная размером с нашу гостиную. Тут есть огромный душ, который может вместить пятерых, огромная ванна, возможно, с гидромассажем, и туалетный столик с двумя раковинами. Я никогда не видел ничего более элегантного.

Ванная оформлена в черно-белых тонах и оснащена современной сантехникой. Клянусь, я чувствую вожделение. Даже не представлял, что такое возможно. Вероятно, это из-за воспоминаний о нас с Дэвином, и я легко бы повторил все снова.

Моя мысль мгновенно тлеет, превращаясь в негатив, как и все остальные.

Это та же ванная, которой пользовалась его жена?

Желудок сводит судорогой. Всем нам известно чувство меланхолии, которое приходит независимо от осознания фактов, просто потому, что сердце решило препятствовать разуму. Я именно такой. И часто позволяю себе думать, что не заслуживаю счастья.

Мне прекрасно известно, что Дэвину не нравятся женщины. Очевидно, в его сердце и разуме есть место только мужчинам. Но мысль о том, что, возможно, он жил здесь со своей женой, воспитывая Прайм, вызывает во мне ужасную подавленность. Неужели они занимались тут сексом?

Перестань, ругаю я себя. Его брак распался. Все случилось еще до меня. У меня не было и нет никаких претензий, даже если сердце говорит об обратном. Он мой.

Потратив несколько минут на то, чтобы избавиться от ревности и привести в порядок одежду, я, крадучись, выхожу из комнаты и тут же услышу разговор Прайм и Дэвина.

— Он самый лучший, папа. Мы случайно познакомились год назад, и Текс — лучшее, что со мной произошло, — объясняет она с благоговением.

В груди разрастается боль. Прайм... влюблена в меня? Внутри возникает неприятное ощущение. Боже. Неужели я был настолько наивен, раз думал, что мы можем быть друзьями, и она не будет против?

— А Техас тоже так считает? — спрашивает Дэвин.

Может, Прайм ничего и не замечает, но я слышу ревность в голосе ее отца. То, что только что испытал на себе.

— Не думаю, но все нормально. В конце концов, я ему понравлюсь. Текс ни разу не ходил на свидания. Что, если он ждет шага с моей стороны?

Все мое волнение отражается в ее признании. Нет. Ничего не изменится. Я ни с кем не встречался ради собственной безопасности и спокойствия, а не потому, что ждал ответного шага. Но теперь, когда в моей жизни появился Дэвин, я готов отказаться от всех своих принципов.

— Милая, — останавливает он ее. — У любви свои законы.

— Что ты имеешь в виду? — Голос Прайм звучит так отвлеченно, словно она витает в облаках, высоко, со своей идеей счастья, которое никто не отнимет.

— Любовь приходит, когда меньше всего ее ждешь. Вместо того, чтобы искать, она сама нас находит. Любовь врывается в нашу жизнь и сбивает с ног. Она играет на струнах нашей души, и, в конце концов, мы осознаем, что влюблены. Нельзя заставить кого-то полюбить в ответ. Так не бывает.

— Наверное, ты прав, — наконец отвечает Прайм. — Так было у вас с мамой?

Я морщусь, не желая слышать ответ.

— Нет, детка. Не так. У нас с твоей матерью было по-другому. Мы любили друг друга, но никогда не были влюблены. Любовь нашла твою маму, когда в ее жизни появился Ник. Он любит ее так, как не могу любить я. Именно Ник заставил твою мать почувствовать, что она является единственным человеком на планете. Они — родственные души.

— А что, если у нас с Тексом то же самое?

Я слышу, как Дэвин глубоко вздыхает, и понимаю, что вздыхаю с ним, как бы поддерживая следующие его слова.

— Праймроуз, если бы Техас ощущал то же, что и ты, не думаю, что он стал бы скрывать свои чувства. Ты слишком красива и жизнерадостна, чтобы тебя избегать.

Прайм усмехается:

— Ты и не мог сказать других слов. Ты ведь мой папа.

Дэвин смеется:

— Может, я и твой папа, но все же прав. Текс не стал бы скрывать своих чувств. Я только познакомился с ним, но уже понимаю, что он не влюблен. Техас бы сказал тебе.

Прайм шмыгает носом, и от этого у меня щемит сердце. Надеюсь, она не плачет. Иначе мне станет ещё хуже.

— Я... понимаю, — сопит Прайм. — Просто я его люблю.

Слышится шарканье. Думаю, это Дэвин тянет дочь в свои объятия — те самые, в которых мне было так тепло и уютно.

— Знаю, детка. Думаю, он тоже тебя любит. Я даже в этом уверен. Но только не так, как ты надеешься.

— Спасибо, что выслушал меня, папа.

— Я всегда готов тебя выслушать. Каким бы ни был твой возраст, ты всегда останешься моей маленькой девочкой.

Меня переполняют эмоции, к которым я не привык. Дэвин такой хороший отец. Если бы мой отец дарил мне хотя бы каплю от этой любви, вероятно, я никогда бы не чувствовал себя таким одиноким.

Стряхнув печаль, я решаюсь прервать их:

— Что случилось?

Мои слова звучат как вопрос, но по лицу Дэвина видно, что он знает о том, что я подслушал разговор. Этого человека не обмануть. А значит, меня раскусили.

— Ничего, — отвечает Прайм, вытирая лицо. — Просто захотелось поплакать.

Я прижимаю ее к своей груди, в надежде отдать всю свою любовь — ту, на которую способен. Обычно я избегаю эмоциональных моментов, прикосновений и ласки, но Прайм в них нуждается.

— Спасибо тебе за то, что ты мой лучший друг, Прайм.

Подругу сотрясают новые рыдания, и я продолжаю ее обнимать. А Дэвин наблюдает за нами. По выражению его лица кажется, будто он рад тому, что я утешаю его дочь, словно произошло какое-то недопонимание, но теперь все хорошо.

— Хочешь, сделаем те противные сэндвичи для коров? — предлагаю я.

Дэвин удивленно вскидывает бровь.

Я откидываю голову и смеюсь. Это так приятно.

Прайм бьет меня по руке и сердито смотрит в ответ:

— Каких еще коров, засранец. Это вегетарианская кухня.

И мы все начинаем смеяться.

Прайм постоянно делает несъедобные сэндвичи из того, что находит в холодильнике. Она кладет сверху чуть ли целый кочан салата, а следом поливает всем, что попадется под руку — кетчупом, майонезом, горчицей. Я даже помню арахисовую пасту. Подруга всегда приносит с собой сэндвич, когда мы встречаемся в «Граундерс». Хуже еды я не встречал.

— Как скажешь, Прайм. Притворюсь, что это съедобно, лишь бы ты улыбнулась.

Подруга хихикает, закрывая лицо руками:

— Я не могу, у меня через полчаса велотренажеры. Но не волнуйся. Я купила вам с папой мяса.

Мы смотрим друг на друга и улыбаемся, наслаждаясь моментом.