Глава 20

Эверетт

Свет от потрескивающего костра освещает лицо Кэмерон. Она выглядит расслабленной после долгого, трудного уикенда, когда смотрит на горящие угли. Кэмерон всегда красива, но этот ее образ останется со мною навсегда.

Час назад, когда все отдыхающие разъехались, Стратфорд вернулся в главный дом. Но до этого он сидел у костровой ямы и наблюдал за тем, как мы проводим, уже ставший традиционным, прощальный костер в конце уикенда. Работники лагеря рассказывали истории, пели песни с детьми. Они заготовили кучу зефира и печенья для сладких бутербродов, и ребята уплетали их за обе щеки.   Зная, что Стратфорд наблюдает за нами, помня, что ему нравится смотреть на влюбленные пары, и понимая, как устала Кэмерон, я положил ее ноги себе на колени, сбросил шлепанцы и стал массировать ступни. Стратфорд давно ушел и, скорее всего, уже спал, поэтому больше не нужно было притворяться, но я не хотел отодвигаться.

Кэмерон сидит боком на стуле, смотрит на огонь, ее ноги лежат на моих коленях, а мои ладони на ее голенях. Мне нужно сосредоточиться на том, что снова стать для нее лучшим другом, и больше ничего, но я не могу подавить желание прикасаться к ней.

Отвести ее в домик на дереве в тот раз казалось хорошей идеей – я хотел сделать то, что мы всегда делали как друзья, – однако быстро понял, как сглупил, когда Кэмерон стала вспоминать об Эйдене. Кольцо на ее руке искрилось, когда она опустила ладонь на мое бедро, напоминая, кем он был для нее.

Я так много времени провел, когда протрезвел, думая о нем и предаваясь горю. Я месяцами заставлял себя вспоминать все хорошее, каким отличным другом он был, и гнал прочь чувство вины, поскольку знал – Эйден хотел, чтобы я не грустил, а был счастлив. Но увидев печаль Кэмерон и блеск того гребанного кольца, вновь ощутил себя ехидным, раздражительным и злым – таким, каким бывал, когда пил.  А потом мне стало от себя тошно – ведь я ревновал из-за того, что Кэмерон скучает по нему, и выглядит такой счастливой, когда о нем говорит. Я изо всех сил старался скрыть эти чувства, но Кэмерон догадалась, что что-то не так, когда я тупо молчал, не глядя на нее.

Мне было невыносимо видеть, как она печалится, думая о мужчине, которого любила. Больно вдвойне, ведь Эйден был моим лучшим другом, и я будто оскорблял его память, злясь на него все время. Я чувствовал себя худшим другом в мире, ведь будь у меня выбор: вернуть Эйдена, живого и полного жизни, или быть с Кэмерон, пусть и держащей меня на безопасном расстоянии, я в любом случае выберу Кэмерон. Я выберу эти тихие мгновения, горстку дней с ней, а не дружбу длиною в жизнь с Эйденом.

Мне нужно было разобраться в этом, пока я снова все не испортил с Кэмерон. Но порой то, как она смотрит на меня… Боже, это меня пугает. Особенно, когда я сижу тут, гадая – сидела ли она так же у костра с Эйденом. Массировал ли он ее ступни после долгого дня, не убирая с нее ладони, потому что не мог не касаться ее. Мне гадко, что все всегда возвращается к моим сомнениям и ревности, и это начинает меня раздражать.

– Я так устала, что даже волосы болят, – говорит Кэмерон, вздыхая, отворачивая голову от огня и глядя на меня с улыбкой. – А ты не выглядишь таким усталым, как я. Как же так?

«Потому что с тобой я напряжен так, что вряд ли смогу когда-либо снова уснуть».

– Со временем привыкаешь постоянно спать на походной койке, где-нибудь посреди тропиков, и учишься справляться с усталостью, ведь никому нет дела до того, как ты устал, когда есть больные и умирающие люди, которым нужно помочь.

Я начинаю нежно массировать ее голени. Кэмерон тихо стонет от удовольствия и этот звук отзывается в моем члене и вызывает желание столкнуть ее ноги с колен, вскочить и убежать, чтобы прочистить голову.

– Я знаю, что ты скучал по нашей ежегодной традиции празднования дня рождения, пока тебя не было, но чего еще тебе не хватало? – спрашивает она, открывая глаза, чтобы посмотреть на меня, пока я продолжаю прогонять напряжение из ее ног, наверно, потому что мазохист.

– Красок, – тут же отвечаю я.

Она смеется, поднимая голову со спинки стула, и вопросительно смотрит на меня.

–Должен сказать, странный выбор нарядов Стратфорда нравится мне все больше, –

говорю я ей.

Я вкратце пересказал, то, что он рассказал мне о том, почему у него было так много странных правил о том, куда уходят его деньги, за те пару минут, что мы были наедине, пока Стратфорд говорил с Сетом.

– Ты не знаешь, сколько бежевого было в тех медицинских палатках, особенно, когда мы были в пустыне. Песок бежевый, палатки бежевые, вещи были бежевыми… даже половина еды была бежевой. Мне не хватало красного, лилового и ярко-зеленого, – объясняю я, пожимая плечами.

 «Особенно, ярко-зеленого, ведь это цвет твоих глаз. Как же я скучал по этим глазам».

– Ладно. А еще?

Я минуту думал обо всем, чего мне не хватало, когда был заграницей, – Кэмерон была в начале этого списка, но я не собираясь говорить об этом. Ей известно, что я сожалею, что оттолкнул ее и почему я так поступил, даже если это не вся правда. И, если я не буду сохранять все легким и простым, то скажу то, чего не стоит.

«Например, как когда-то давно я подавлял в себе любовь к ней, но никак не могу перестать хотеть ее».

– Грудинка из «Барбекю Льюиса». Я мечтал об этом.

– У них и правда хорошее барбекю. Ладно, принимается. Что еще? – спрашивает она.

Я нежно вожу ладонями туда-сюда по ее ногам, зная, что просто мучаю себя, но не в силах сдержаться. Приятно сидеть тут с ней, говорить по-дружески. Друзья же так делают, да? Я могу трогать ее ноги, это не странно, и она не пытается отодвинуться, не злится на мои прикосновения. Я восстанавливаю нашу дружбу, и все. Я показываю ей, что она все еще может говорить со мной, как раньше, и что может доверять мне как хорошему другу.

– Цветы магнолии. И не смейся, потому что это звучит по-девичьи, но я скучал по их запаху. Я даже скучаю по тому, как все в городе украшают столы дурацкими банками с этими цветами, – заявляю я.

– Я не буду смеяться. Запах магнолии у меня самый любимый.

Я знаю – ведь у нее духи с этим запахом. И я мечтал об этом запахе. Аромат разбудил бы меня от мертвого сна, и даже посреди страны, разрываемой войной, я мог поклясться, что Кэмерон была рядом.

Зная, что нужно отодвигаться от опасной зоны, куда направлялись мысли, я придумываю то, что точно вызовет ее смех.

Я опускаю голову на спинку стула, смотрю на ночное небо и вздыхаю.

– Но больше всего я скучал,  просто не мог перестать думать, – о «Пистолетах и позерах».

Смех Кэмерон пронесся эхом над поляной в лесу, и я поворачиваю голову и возмущенно гляжу на нее.

– Не смейся над моими страданиями, Кэмерон. Было пыткой четыре года жить без них. Ты не представляешь эти мучения.

– Я должна была знать, что больше всего ты будешь скучать по дурацкой кавер-группе из восьмидесятых. Сколько раз ты таскал нас в каждый бар в Чарльстоне, чтобы послушать их? – спрашивает она.

– Видимо, мало, раз ты так и не научилась ценить их гениальность.

– Ты сумасшедший. Я как можно скорее отведу тебя на их следующее выступление. Может, теперь, когда ты старше и мудрее, ты поймешь, что они ужасны. Мне придется взять сбережения со счета, чтобы денег хватило на этот кошмар. Ты не можешь слушать их, пока не пьян.

Я начинаю смеяться, но наблюдаю, что ее глаза расширяются от шока, и она закрывает ладонью рот. После того, что Джейсон поведал ей обо мне, она думает, что сказала что-то не так. А я знаю, что пора дать ей больше правды.

– Кэм, все хорошо, – уверяю я ее.

– Прости. Глупо было так говорить, – шепчет она, убирая руку ото рта.

– Серьезно, все хорошо. Я в порядке. Какое-то время не был, но теперь в порядке.

Я смотрю на нее, чтобы она видела, что не вру, и тревога медленно пропадает с ее лица.

– Ты злишься на Джейсона за то, что он рассказал мне? – тихо спрашивает она.

– Злился сначала, но, сейчас, уже нет. Это нужно было сказать. Просто жаль, что не я это рассказал тебе. Я хотел все объяснить тебе, но, когда попал сюда, все так быстро произошло со Стратфордом, что не успел.

Потрескивание костра, кваканье лягушек из пруда неподалеку и стрекот сверчков вокруг нас заполняют тишину, пока я смотрю, как Кэмерон собирается с мыслями.

– Все хорошо. Можешь спрашивать, о чем угодно. Обо всем, что хочешь узнать, – говорю ей я.

Она думает пару секунд, а потом склоняет голову на спинку стула, глядя на меня.

– Знаю, это эгоистично с моей стороны, но я почти не хочу знать. Мне не нравится думать о тебе так. Не нравится думать, что тебе было тяжело, когда ты вернулся домой. И мне не нравится, что я злилась на тебя и даже не подумала, почему ты не прибыл сюда, когда оказался дома. Я зарабатываю этим, но не справилась, когда это нужно было с одним из самых важных людей в жизни, – шепчет она.

– Ты никого не подвела, Кэмерон, особенно меня. Я не справился. Я виноват, не ты. Я не знал, как справляться, когда вернулся домой. Я просто хотел, чтобы боль ушла, и работал только алкоголь. А потом перестал. Боль засела под кожей, в голове, и, даже будучи пьяным двадцать четыре в сутки семь дней в неделю, я не мог ее прогнать, – объясняю я.

– Что заставило тебя остановиться?

«Ты. Осознание, что мне нужно к тебе, и я не могу показаться тебе таким».

Я ощущаю письмо Эйдена в заднем кармане, убранное так, чтобы я мог носить его всюду. Я хочу вытащить письмо и показать ей, но там написано слишком многое, и я не могу объяснить ей это сейчас.

– Многое. Но выражение лица Джейсона всякий раз, когда он приходил домой и обнаруживал меня пьяным или в отключке, заставило  взять себя в руки. Он отметил, что теряет меня, как мы потеряли нашу маму, и это привело меня в чувство. Я никогда не хотел быть как она. Я не хотел стать тем, кого вообще ничего не заботит в жизни, – объясняю я.

– Я горжусь тобой. Я не могу даже представить, как тяжело тебе было. И все еще тяжело.