– Примерно так. Как на велосипеде, – улыбнулся он.

– Ты в армии изучал карате? – спросила она, отвечая на его улыбку своей.

– Рукопашный бой. Там есть элементы разных школ, разных боевых искусств.

– А в каких войсках… Где ты служил?

– Разведка ВДВ…

– Ух ты… И второго августа ты ходишь по городу в голубом берете и купаешься в фонтане?

– Бывает.

– Надо же… Если честно, я и подумать не могла…

– Правильно, не об этом должна думать настоящая женщина, тем более, такая красивая, как ты…

– О чём же? – снова спросила Агриппина и сама рассмеялась. – Правда, ну и вопросы у меня… Подумать только, – она подняла на Андрея глаза, – я у тебя спрашиваю, о чём мне думать…

– Знаешь, в этом что-то есть, – не без юмора отозвался он. – Можешь для разнообразия поразмышлять о загадках старой Гатчины…

– Пожалуй. И о твоём призраке… Чует сердце моё, дело там нечисто… Только знаешь что, Андрюша?

– Не знаю, конечно. – Он снова улыбнулся. Это ее невольное «Андрюша» затопило его душу невыразимым теплом и счастьем, так что возникла небольшая пауза. Наконец он спросил: – А, собственно, что?

– Давай мы вместе об этом подумаем, только потом… А сейчас… – Она запнулась. – Ой, я наверно такие глупости болтаю…

– Нет, нет, продолжай…

– Сейчас… – Девушка начала заново, и вновь осеклась. Помолчала.

– Поцелуй меня, – наконец произнесла она.

– А сейчас я тебя поцелую, – одновременно с ней сказал Андрей.

«Боже мой, зачем они нужны, слова эти», – думал каждый из них. Их руки сплелись, губы соединились в поцелуе – сладком-сладком, медовом, нежном, – электрическая искра пробежала по их телам и заставила трепетать.

– Ты… проводишь меня до дома? – спросила Агриппина, когда они наконец смогли оторваться друг от друга. Ее вопрос прозвучал как утверждение.

– Конечно, – ответил Андрей.

– До подъезда? – спросила Агриппина.

– Разумеется, – ответил Андрей.

– До квартиры? – спросила Агриппина.

– На руках донесу. – Голос его дрогнул.

– На руках?

– На руках. Не веришь?

– Не верю! – задорно рассмеялась она.

И он нёс её на руках, и она, обхватив шею его – крепкокрепко, – улыбалась в полумраке подъезда счастливо и загадочно, а когда у самой двери квартиры ноги её опять коснулись пола, она поцеловала его – нежно и долго – это был их второй поцелуй.

– После такого, мой рыцарь, я не могу не пригласить вас на чашку чая, кофе или томатного сока – на ваш выбор. Я просто обязана пригласить вас, и меня расстроит, если вы…

– Тесс… – Андрей закрыл ей рот ладонью. – Принимаю любые ваши условия, прекрасная дама…

Они вошли в квартиру, но успели лишь запереть дверь и зажечь свет в прихожей – как третий поцелуй настиг их, соединяя в одно и, одновременно, отрезая от внешнего мира, от всего того, что окружало и заботило их до, – и что после будет волновать их и подстерегать.

Между до и после исчезло время. Лишь ночь – безумная чаровница – колдовала над ними, и луна – румяная, круглая, лишь с крохотной щербинкой, несла их друг в друге, и они тонули друг в друге, и умирали, и воскресали, а вернее сказать, всякий раз рождались заново.

– Слушай… Я… тебя…лю…

– Знаю-знаю…

– Нет, ты ещё не знаешь… Слова не главное…

– А что главное?

– Тут, – рука легла на грудь, слева, где сердце.

– А что там?

– Ты.

– А у меня – ты.

Поцелуи – маковый цвет любви. Ночь цвела неоновыми огнями города, взрывалась невидимыми фейерверками ликующей любви. К далёким планетам уносились волшебные искры горящих страстью сердец. Падучими звёздами чертили небо метеоры.

К престолу Всевышнего возносятся молитвы любящих: Бог есть Любовь!