Может быть, она права. Мечта никогда не рождается в измерении, которое не доступно нам. Она всегда в пределах досягаемости. Но мы часто не знаем пути, не всегда у нас хватает воли, сил или лет жизни, чтоб к ней дойти Да, конечно. У кого-то она вычитала, что лес по дереву, а море по рыбе не тужат. Человеку свойственно стремление вдаль. Этакое центробежное движение мысли!

Сказано неплохо! Жаль только, что не все знают свою мечту! Или узнают о ней поздновато… Грубо говоря, идти в жизнь без цели — значит идти дровосеку к точильщику, не захватив топора.

Она спросила, почему он больше не играет? Неужели она вспугнула настроение?

Нет. Он играет редко. И то — когда никого нет. Музыка — самое большое откровение человека. Признание в самом интимном. Нигде так не обнажается человек, как в музыке. И это порой мучительно.

Непонятно. Хотя она понимает, что признаться в самом интимном можно скорее человеку, с которым никогда больше не встретишься. Но это — другая область. Она также любит музыку, и у нее есть замечательные пластинки, целая коллекция! И когда в доме остается одна, она проигрывает любимые вещи, лежа на тахте и испытывая необыкновенное счастье от приобщения к тому большому, что открывается в музыке. Но чувство стыда? Обнаженности? Нет, этого она не испытывает. Она слушает музыку в одиночестве не потому, что стыдится открыть себя, а потому, что никто не мешает. Впрочем, они говорят сейчас о разных вещах: об исполнении и о слушании. Он — творец, она — потребитель…

Какой он творец! Все очень субъективно. Для него музыка — откровение. Исповедь. Признание. Поэтому играет он редко.

Несколько дней спустя они встретились на улице. Совершенно случайно: она шла по «пятачку», заглядывая в витрины магазинов, а Сергей Фомич откуда-то возвращался в санаторий.

Пошли бродить вместе.

Она узнала, что ее спутник — из Хакассии, он — главный инженер угольного треста, у него жена, взрослая дочь, тоже молодой инженер, только не строитель, как Ксена, а горняк, и даже чем-то похожа на нее. Женился после окончания института, повстречав девушку, которую полюбил: Лена работала откатчицей на шахте. Приветливая, ласковая, она понравилась ему мягкой душой своей, добрым отношением к товарищам, честностью. И еще: своим задушевным смехом, светлым отношением к жизни. Она не отличалась броской красотой, но казалась ему самой лучшей. Он любил в ней даже ее тень…

Ласковая… Приветливая… Честная… Ксена невольно прикинула эти качества к себе. Техника знает шкалу твердости, но — мягкости? Тем более — душевной? Чем ее измерить? Ласковая? Не очень. Добрая? Как многие. Приветливая? Не слишком… Честная? Она никогда не вступала в сделку со своей совестью. Он прожил с Леной двадцать пять лет. Конечно, годы в какой-то мере трансформировали чувства, отношения. Одно слегка выцветало, другое окрашивалось ярче. Но главное оставалось нетронутым. За эти двадцать пять лет Лена духовно выросла, она во всем ему помощница и друг. И у них есть Машенька, которая похожа одновременно на мать и на отца. И Ксена чем-то напоминает Машеньку. Даже порой представляется, что он с дочуркой бродит по Кисловодску.

Ксене было и приятно слушать эти слова и почему-то немного больно…

Отраженный свет?

Он — ленинградец, его отец — старый путиловец, рабочий; отцу — семьдесят… Но как хорошо выглядит! Какая энергия! Мать тоже работала на Кировском заводе. Сейчас оба пенсионеры. От родителей он унаследовал любовь к музыке. У матери хороший голос. Отец играл на гармонии. А он учился и в консерватории, давно, правда. Одно время даже подумывал сменить профессию. Но это так! Взлет домашнего гуся, который, находившись вволю по лугу, вспомнил, что его родичи — летающие птицы!

Ксена смеялась. И Сергей Фомич смеялся.

Они шли к парку.

Набухали, наливались почки сирени, но, лишенные листьев, ветви казались засохшими. И было странно видеть на засохших веточках зарождение жизни.

Навстречу шли курортники, одни в пальто, другие в костюмах, хотя весеннее тепло не наступило.

Есть походка московская и есть кисловодская. Московская — размашистый шаг, широкие жесты. Здесь же каждый мужчина не идет, а важно перемещается в пространстве. И каждая женщина напускает на себя вид, будто она по меньшей мере — солистка столичной оперы.

Этот по виду сдержанный человек умел шутить… Он любил природу в час заката солнца, когда воздух становился зримым и когда мы не только дышим. Воздух можно видеть, рассматривать, как деревья, камни, горы. В этой удивительной плотности все различаешь с необыкновенной ясностью. И звонко, четко звучат голоса птиц.

Он обратил внимание Ксены на рельефно выступавшие зеленые пики сосен. Как в Хакассии!

В Хакассии… Что она знала? Далекая, неведомая область. Главный город, кажется, Абакан. Надо обязательно заглянуть в энциклопедию. Стыдно так мало знать вне того, что относится к твоей работе. И вообще… эти люди старшего поколения…

Кстати, почему Ксена, а не Ксения? Она — украинка, у них дома говорят по-украински. Правильней — Оксана, Оксеня или Ксеня. Но старший брат называл ее в детстве Ксена. Так и закрепилось.

И дни побежали быстрее. Высыпал белый и розовый снежок, такой ароматный, не тающий на солнце: вешнее цветение. Но на ветвях — ни единого крупного листика. Охрой окрасились плакучие ивы. Каштаны, недавно щеголявшие коричневыми клейкими почками, похожими на желуди, вдруг за одну таинственную ночь выбросили нежные желто-зеленые листочки.

От «Площадки роз» идет в горы дорога, усаженная пирамидальными тополями, дикой вишней, черешней. Наверху шумит сосновый бор.

Сергей Фомич показал на тополи.

Ксена присмотрелась. Действительно, их как бы протянули через тугое кольцо, словно салфетку, и прижатые к стволу пышные ветви остались в таком положении.

Вот канделябровая ель: с ее ветвей свешиваются игольчатые подвески. А вот пирамидальный дуб! Ксена никогда не видела пирамидального дуба.

По парку бродят экскурсии. Девушки говорят заученный текст, но непринужденно, словно импровизируют. Искусство!

Сергей Фомич предложил послушать. Они прошли с двумя группами: экскурсоводы подходили к одним и тем же объектам и говорили одно и то же, слово в слово. Ксене стало обидно за девушек… А может быть, за искусство? Знает ли Ксена возраст деревьев? Да, что-то помнится, хотя неясно.

Ель и тополь живут до 700 лет. Сосна и липа более тысячи. А дуб и кипарис — до трех тысяч лет!.. Подумать только… Жить три тысячи лет! И не быть инвалидом! Что бы мог создать за такую жизнь человек!..

Поднялись к «Красным камням», причудливо разбросанным в верхней части парка. На одном камне Ксена прочла: «Дармограй». Что это? Фамилия? Пестрели надписи-памятки: «Мелана и Геннадий — в знак дружбы».

Сергей Фомич легко взобрался на высокий камень, а Ксене пришлось карабкаться, он подал ей руку.

Открылась часть Кисловодска — макет с маленькими домами и игрушечными деревьями.

Просто, словно Машеньку, Сергей Фомич, не говоря ни слова, снял Ксену со скалы и перенес на руках к площадке. Это получилось так неожиданно, что Ксена не успела ни запротестовать, ни обидеться.

В стороне находился санаторий, они пошли туда. За оградой высилась статуя длинноногой девушки, держащей в левой руке шар. Ксена долго не могла отвести глаз от девушки.

Да, сюда многие приходят любоваться скульптурой. Нет ничего красивее человеческого тела!

Дорога не утомительна, Ксена не заметила, как они дошли до Храма воздуха.

Претенциозное название!

А ей нравилось! Но как хорошо! Она впервые в своей жизни взобралась на такую высоту. Чувство необыкновенной легкости охватило ее, она приподнялась на носки, вытянула руки.

Ощущение высоты всегда остро. Не сказывается ли в человеке его прадавнее прошлое? — Сергей Фомич улыбнулся.

Как хорошо, должно быть, чувствуют себя птицы в стремительном полете высоко над землей! И наши летчики, летающие на реактивных истребителях!