Так продолжалось два месяца. По утрам полковник произносил в казармах небольшую речь, поддерживая в солдатах боевой дух, а донесения из Лилля, Реймса и Лувэна изо дня в день подогревали наш пыл. Сколько времени мы провели, усевшись в кружок в каком-нибудь бараке и распевая "Марсельезу"! Все мы жаждали крови врага.

Однажды утром - в прошлый понедельник это было, 5 октября, дневальный разыскал меня на позиции и сказал, что на пропускном пункте ждет какой-то человек в гражданском. По дороге я гадал, кто бы это мог быть.

А был это мой брат Теодор.

Мы не виделись больше года, и я так обрадовался, что обнял и расцеловал его. Решив, что он здесь проездом из Парижа, я забросал его вопросами о матери, но, как оказалось, Теодор прибыл из Франкфурта кружным путем через Швейцарию. Боев он не видел, потому что проехал южнее линии фронта.

- Это был единственный безопасный путь, - пояснил он. - А поскольку по дороге в Париж я очутился в пятидесяти милях от Тулона, решил сделать крюк и навестить тебя. Неделю назад во Франкфурте я получил повестку в германскую армию и с трудом вырвался из страны.

Говоря это, он старательно отводил глаза, и я подумал тогда, что ему неловко признаваться в дезертирстве.

Но я не видел в этом ничего постыдного. Не мог же я осудить собственного брата за то, что он не хочет сражаться против Франции!

Ясное дело, я сразу предложил ему пойти добровольцем в батальон береговой обороны и служить здесь, в Тулоне, вместе со мной. Но он покачал головой, сказав, что собирается сначала съездить в Париж и повидать мать, а потом записаться в армию и сразу отправиться на фронт.

Разумеется, я его отлично понимал и потому не стал уговаривать. Мы битый час болтали о старых славных временах, потом я спросил, не хочет ли он посмотреть, как выглядят фортификационные сооружения.

- Да, это было бы занятно, - отозвался Теодор без особого любопытства.

Я пошел за разрешением к дежурному офицеру, которым оказался капитан Жанвур, мой добрый приятель.

- Ты же знаешь, Бонно, - сказал он, когда я отсалютовал и изложил свою просьбу, - что полковник отдал строжайшие распоряжения по поводу визитеров. В военное время под подозрением все и каждый. Но ты говоришь, он - твой брат?

- Да, ваше благородие. Мой брат Теодор.

- Можешь за него поручиться?

Я на мгновение задумался - все-таки Теодор вырос в Германии, - но тут же отогнал мелькнувшее сомнение. Ба! Подозревать собственного брата!

- Ручаюсь за него, ваше благородие! - твердо ответил я.

- Тогда все в порядке. Такому парню, как ты, Бонно, можно доверять. Эй, дневальный, выпиши ему пропуск.

Случилось так, что в тот день учебную стрельбу назначили на два часа, и у нас была уйма времени. Первым делом я повел Теодора на передовую линию береговых укреплений с замаскированными орудиями.

Я тогда не заметил, чтобы он очень уж сильно заинтересовался - так, спросил кое-что, а говорил в основном о былом веселье в Париже. Но задним числом я припомнил, что он шарил взглядом по окрестностям, словно лучом прожектора в темноте.

Затем мы перебрались через траверс и двинулись к главной линии укреплений, остановившись по пути посмотреть на новые orillons {Выступы бастиона (фр.)}, построенные после начала войны. Теодор задал несколько вопросов, и я объяснил ему, что старые крылья бастиона заменили для защиты от продольного огня второго орудийного яруса.

К одиннадцати часам мы обошли весь форт, побывав даже в секторе, который должен стать ловушкой для врага, - там стоят муляжи орудий... но это не для ваших ушей, месье.

Мне доставляло удовольствие рассказывать Теодору об укреплениях - он ведь всегда был гораздо умнее и образованнее меня, поэтому я с гордостью выкладывал ему свои познания в военно-инженерном деле.

Я связался с казармой, договорился о том, что Теодор поест со мной за столом канониров, и мы поднялись на тот ярус бастиона, где находилась моя батарея, - занять время до начала обеда, который у нас тут устраивается в полдень.

В помещении 3-й батареи стоят три 42-сантиметровых орудия, стволы через бойницы глядят на море. Это лучшие пушки в форте, месье. Под началом у меня были два канонира и пять рядовых, а все вместе мы составляли лучший батарейный расчет в батальоне.

Я объяснил Теодору устройство огневого механизма, снял затвор и показал, куда закладывается снаряд и как он подается в канал ствола. Теодор вылез через бойницу на смотровую площадку, заглянул в жерло и удивленно воскликнул:

- Святые небеса! Я и не думал, что оно такое огромное! Да тут запросто поместится взрослый человек и будет чувствовать себя вполне комфортно.

- Ну, у меня-то ничего не выйдет, - усмехнулся я. - Уже пробовал. А вот у тебя может получиться.

Видите ли, месье, я такой здоровенный, что Теодор по сравнению со мной казался лилипутом.

Потом мы вскарабкались на парапет смотровой площадки, как два пацана, и принялись разглядывать море в бинокль, а когда вернулись в помещение, я услышал шаги за дверью и обернулся: на пороге стоял Шанэн, канонир с передовой линии укреплений. Он с некоторым удивлением уставился на Теодора, затем перевел взгляд на меня:

- Я тебя обыскался, Бонно, обегал все казармы. Капитан приказал всем затовариться на складе до двух часов.

Давай шевелись, если хочешь управиться до полудня.

И пошел прочь, проворчав что-то в адрес капитана, который всегда подкинет работы перед самым обедом.

- Что случилось? - с улыбкой спросил Теодор.

Я объяснил, что должен подготовить боеприпасы для учебной стрельбы.

- Много времени это не займет, - добавил я. - Не больше получаса. Если хочешь, можешь пока прогуляться.

Он сказал, что лучше подождет меня возле орудий, и я отправился выполнять распоряжение, пообещав вернуться к полудню и взять его с собой в столовую.

На складе рядовые и несколько канониров грузили снаряды на тележки и растаскивали их по батареям.

- А что за парень крутился на твоих позициях? - поинтересовался Шанэн, когда я принялся отвинчивать крышку ящика с боеприпасами.

Я сказал, что это брат приехал из Парижа навестить меня.

- Да ну! Не думал, что у тебя есть брат. А сколько он здесь пробудет?

- До вечера.

- Ну вот, - огорчился добряк Шанэн. - Если б я знал, не стал бы тебя беспокоить. Вообще-то мы тут и без тебя справимся, правда, парни? Возвращайся к брату, Бонно. Я загружу твою тележку.

Я поотнекивался немного - просто из вежливости, - но он продолжал настаивать, и кое-кто из ребят его поддержал. Так что я доложился дежурному лейтенанту, получил разрешение и зашагал назад, к Теодору.

Отсутствовал я всего десять минут и удивился, обнаружив дверь помещения моей батареи закрытой, - я был уверен, что, уходя, оставил ее распахнутой. Впрочем, задумываться об этом я не стал, толкнул ее, вошел и в тот же миг услышал приглушенный возглас человека, которого застигли врасплох. И человеком этим был Теодор.

Он стоял в дальнем углу, возле каменного выступа, вполоборота к двери. На скулах его выступили красные пятна, в глазах было странное выражение. Одной рукой он опирался на выступ, в другой - правой - сжимал, как мне показалось, какой-то белый предмет.

Что-то - наверное, выражение его глаз - подсказало мне, что происходит, и это было как удар молнии. А потом вдруг выражение это изменилось, и я понял - он догадался о том, что я все про него знаю.

Мы долго стояли так, глядя друг на друга, в полной тишине, совершенно неподвижно. Он пристально смотрел мне в лицо, я не отводил глаз, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. По-моему, в тот момент я был потрясен гораздо сильнее, чем Теодор.

Наконец я заговорил, и собственный голос показался мне чужим:

- Теодор, что у тебя в руке?

Он не ответил. Я сделал пару шагов вперед и снова остановился. Все это время мы продолжали буравить друг друга взглядами. Его щеки побледнели, губы сжались. Но внезапно лицо брата просветлело, он пошел мне навстречу, протянув обе руки и спокойно сказал: