Паркер кивнул:

– Результат нулевой. Либо о них нет никаких данных, либо имена и паспорта поддельные...

Он замолчал: на экране, показывающем диспетчерскую, возникло какое-то движение; по второму каналу связи послышался голос. Он звучал чересчур пронзительно, и техник быстро подстроил частоты. Голос оказался женским, свежим, чистым, молодым и звучал по-английски с еле заметным западно-американским акцентом.

– Диспетчерская «Яна Смита», говорит командир группы Армии борьбы за права человека. «Спидберд ноль семь ноль» в наших руках. Примите сообщение.

– Контакт! – выдохнул Питер. – Наконец-то контакт!

На малом экране Колин Нобл улыбнулся и ловко перекатил сигару из одного угла рта в другой.

– Начинается гульба, – заявил он, но в его голосе прозвучали острые, как лезвие бритвы, ноты, и этого не мог скрыть веселый тон.

Трое членов экипажа были удалены из кабины пилотов и заняли освободившиеся места четверки.

Ингрид превратила рубку «боинга» в свой штаб. Она быстро просматривала груду паспортов, отмечая на схеме размещения пассажиров имя и национальность каждого.

Дверь в кухню оставалась открытой, но, если не считать гудения кондиционеров, в большом самолете было совершенно тихо. Разговоры в салонах были запрещены, и по проходам живым напоминанием об этом прохаживались коммандос в красных рубашках.

Установили распорядок пользования туалетом: пассажир обязан вернуться на место, и только после этого можно встать следующему. Двери туалета должны были постоянно оставаться открытыми, чтобы коммандос видели вошедшего туда.

Несмотря на тишину, в самолете царило напряжение. Мало кто из пассажиров спал – в основном дети, остальные, с напряженными осунувшимися лицами, сидели неподвижно и с ненавистью и страхом наблюдали за своими похитителями.

В кабину вошел Анри, француз.

– Броневики отходят, – сказал он. Стройный, с очень юным лицом и мечтательными глазами поэта. Светлые усы подковкой казались на этом лице наклеенными.

Ингрид взглянула на него.

– Зря ты так нервничаешь, cheri.[15] – Она покачала головой. – Все будет в порядке.

– Я не нервничаю, – напряженно ответил юноша.

Она добродушно усмехнулась и погладила его по щеке.

– Я не хотела тебя обидеть. – Она притянула его лицо к себе и поцеловала Анри, глубоко просунув язык ему в рот. – Ты доказал свою храбрость – часто доказывал, – прошептала она.

Он со стуком положил пистолет на стол и потянулся к ней. Три верхние пуговицы красной хлопчатобумажной рубашки Ингрид были расстегнуты. Она позволила ему просунуть руку и нащупать ее груди.

Тяжелые, круглые; Анри тяжело задышал, касаясь сосков, которые сразу напряглись. Но, когда он свободной рукой хотел расстегнуть Ингрид брюки, она грубо оттолкнула его.

– Потом, – бросила она, – когда все будет кончено. – И, наклонившись вперед, приподняла краешек одеяла, закрывавшего лобовое стекло кабины. Солнце светило очень ярко, но глаза Ингрид быстро привыкли, и она увидела над парапетом смотрового балкона цепочку голов в шлемах.

«Значит, войска тоже убирают. Пора начинать переговоры... но пусть еще немного поварятся в собственном соку».

Она встала, застегнулась, поправила на шее фотоаппарат, ненадолго задержалась у выхода, приводя в порядок копну золотистых волос, и медленно прошлась по всему проходу, изредка останавливаясь – то чтобы получше укрыть спящего ребенка, то чтобы внимательно выслушать жалобы беременной жены техасского нейрохирурга.

– Вас и детей первыми выпустят из самолета, обещаю.

Дойдя до лежащего бортинженера, она склонилась над ним.

– Как он?

– Сейчас спит. Я сделал ему укол морфия, – ответил толстый маленький врач, пряча глаза, чтобы она не увидела в них ненависть. Раненая рука, поднятая, чтобы остановить кровотечение, неподвижно торчала в коконе повязки. Она казалась странно короткой, на белых бинтах алела просочившаяся кровь.

– Вы молодец, – Ингрид коснулась руки врача. – Спасибо.

Он удивленно взглянул на нее, и она улыбнулась – такой ясной, милой улыбкой, что он смягчился.

– Это ваша жена? – негромко, так, чтобы слышал только врач, спросила Ингрид, и он кивнул, покосившись на пухлую маленькую еврейку в соседнем кресле. – Я постараюсь, чтобы она была в числе первых, кто выйдет из самолета, – пообещала девушка. Тронутый, он поблагодарил. Ингрид встала и двинулась дальше.

Рыжеволосый немец стоял в начале пассажирского салона, рядом с портьерой, отгораживавшей вторую кухню. Черные длинные волосы падали на плечи, на напряженном осунувшемся лице религиозного фанатика горели темные глаза. Из-за шрама поперек верхней губы казалось, что парень постоянно улыбается.

– Курт, все в порядке? – спросила Ингрид по-немецки.

– Жалуются на голод.

– Покормим через два часа – но хуже, чем они ожидают, – и она презрительным взглядом обвела салон. – Толстые, – негромко сказала она, – раскормленные, жирные буржуазные свиньи. – Уходя за портьеру, она приглашающе взглянула на Курта. Тот сразу прошел туда, задернув за собой занавеску.

– Где Карен? – спросила девушка, пока он расстегивал пояс. Ей это было очень нужно, возбуждение и кровь воспламенили ее.

– Отдыхает – в конце салона.

Ингрид расстегнула пуговицу на шортах и потянула вниз молнию.

– Хорошо, Курт, – хрипло сказала она, – только быстро, очень быстро.

Ингрид сидела на месте бортинженера, за ней стояла темноволосая девушка. Поверх красной рубахи на брюнетке был патронташ, а на бедре висел пугающе большой пистолет.

Ингрид поднесла микрофон ко рту и заговорила, пальцами другой руки расчесывая золотистую путаницу своих прядей.

– ...Сто девяносто восемь граждан Британии. Сто сорок шесть американцев... – Она читала список заложников. – На борту сто двадцать две женщины и двадцать шесть детей моложе шестнадцати лет. – Она говорила минут пять, потом смолкла, поерзала в кресле и через плечо улыбнулась Карен. Темноволосая девушка улыбнулась в ответ, протянула узкую руку и погладила блондинку по голове.

– Мы записали ваше сообщение.

– Зовите меня Ингрид. – Девушку улыбнулась в микрофон, и ее улыбка стала злой. Наступило молчание. Потрясенный диспетчер приходил в себя.

– Принято, Ингрид. Хотите еще что-нибудь сказать?

– Да, диспетчерская. Поскольку самолет английский и свыше трехсот пассажиров – англичане и американцы, мне нужны представители посольств этих стран. В течение двух часов они должны выслушать мои условия освобождения пассажиров.

– Оставайтесь на связи, Ингрид. Мы вернемся, как только свяжемся с послами.

– Не шутите со мной, диспетчерская, – хлестнул голос девушки. – Мы оба прекрасно знаем, что они сейчас дышат вам в шею. Передайте, что их человек нужен мне через два часа – иначе я вынуждена буду прикончить первого заложника.

Питер Страйд разделся до трусов. На ногах у него были только матерчатые тапочки. Ингрид настаивала на личной встрече, и Питера обрадовала возможность приблизиться к противнику.

– Мы будем прикрывать каждый дюйм твоего пути туда и назад, – сказал Питеру Колин Нобл, суетясь около него, как тренер возле боксера перед гонгом. – Я лично подбирал стрелков.

Снайперы были вооружены специальными, ручной сборки, «Магнумами-222» с подогнанными стволами: это оружие стреляло маленькими легкими пулями, развивающими огромную скорость и обладающими страшной убойной силой. Боеприпасы были под стать стволам: каждый патрон был изготовлен и доведен вручную. Обычные оптические прицелы и телескопические прицелы инфракрасного видения делали это оружие одинаково смертоносным и днем, и ночью. Траектория пули на протяжении семисот футов оставалась четкой и ровной. Превосходно сделанное оружие, точные механизмы, уменьшающие опасность для заложников и случайных зрителей. Легкая пуля повалит человека на землю со свирепой силой, точно напавший носорог, но застрянет в его теле и не убьет того, кто стоит за ним.