— Ах, господин профессор, неужели же вы полагаете, что для человека, который очутился в желудке дикого, может служить утешением то, что он твердо знал название того места, где это случилось?

— Позвольте, позвольте, господа, — вмешался в разговор Ганс, — все эти пререкания, может быть, очень интересны для вас, но они, к сожалению, ни на шаг не подвигают вперед наших планов. Вместо того, чтобы тратить время на эти споры, я советовал бы вам обратить ваше внимание вот на этого господина, — продолжал он, указывая жестом на Бруно, который в глубокой задумчивости сидел над своей тарелкой и, по-видимому, совершенно не слышал того, что происходило вокруг него.

Замечание это сразу изменило направление разговора. Несмотря на то, что споры, подобные настоящему, превратились для дяди Карла и для Иоганна в закоренелую привычку, тем не менее, оба спорщика неизменно прекращали их, если речь заходила о здоровье Бруно. Поэтому и теперь они разом перешли к этому вопросу, и бедный Бруно был выведен из своей задумчивости целым потоком посыпавшихся на него расспросов. Словно пробужденный от сна, он растеряно поглядывал на всех, совершенно недоумевая, кому и как отвечать.

— Вот этого только и недоставало! Да неужели же ты и в самом деле снова захворал, — с крайним беспокойством воскликнул господин Курц.

— О, что касается этого, — заметил Ганс, — то ты, дядя, можешь совершенно успокоиться, — здоровье Бруно находится в прекрасном состоянии.

— Ага, тогда я понимаю, в чем дело, — мрачно заметил Иоганн, — чем угодно отвечаю, что дело идет о волшебном индейце, в присутствии которого на честных людей обрушиваются неизвестно откуда взявшиеся пираты, скрывающиеся потом в морской пучине без всякого следа.

— Да, да эта догадка, пожалуй, будет поближе к истине, — улыбаясь, заметил Ганс, — не правда ли, Бруно?

Тот, в свою очередь, ответил брату улыбкой, поняв наконец причину суматохи, поднятой Гансом.

— Ну что ж, так и быть, сознаюсь, — проговорил он весело, — оба вы с Иоганном одинаково проницательны.

— Да говорите же наконец так, чтобы вас мог понять здравомыслящий человек, — воскликнул дядя Карл, решительно не понимавший полунамеков, которыми обменивались между собой его собеседники.

— Ну изволь, дядя, я объясню тебе все в двух словах. Ты знаешь, что мы с Гансом всегда спорили по поводу таких явлений, которые наука с ее наличными ресурсами до сих пор не может объяснить удовлетворительно.

— А, так значит, дело идет не более как о всегдашних твоих фантазиях на мистические темы, — успокоенным и несколько небрежным тоном заметил господин Курц, — и охота тебе, Бруно, возиться со всей этой чепухой?

— Подожди, дядя, не торопись; ведь я не называю же чепухой какой-нибудь черепок, который ты отыскиваешь на раскопках и с которым возишься потом по целым месяцам; почему же ты не хочешь допустить, что непонятные явления природы могут быть так же точно предметами изучения?

— Это совсем другое дело, — наставительно возразил профессор археологии, — мои черепки пишут для мира историю человечества, а какой-нибудь индийский факир служит лишь для того, чтобы расстраивать твои нервы и воображение.

— Ну, конечно, опять то же вечное и единственное возражение, которым с неизменным усердием угощает меня и Ганс; однако в настоящее время в моих руках, если только я не ошибаюсь, находится могущественное и неопровержимое доказательство противного; и, может быть, с помощью этого орудия, случайно попавшего в мои руки, я помогу тебе легче и вернее заглянуть в доисторическое прошлое человечества, чем это можно сделать при помощи всех твоих черепков вместе взятых.

— Послушай, Бруно, — заговорил профессор Курц, видимо, начиная снова раздражаться, — объяснись-ка ты попроще, так как до сих пор я еще решительно ничего не понимаю.

— В сущности, дядя, в словах моих нет ничего непонятного, — повторяю: я имею основание думать, что обладаю средством оторвать всех нас от настоящего времени и перенести в глубину самых отдаленных времен, с тем, чтобы ты воочию мог взглянуть на тот таинственный мир, который до сих пор изучаешь лишь по едва приметным следам его…

Дядя Карл, наклонив голову набок, как это делают иногда птицы, видимо, очень старался над тем, чтобы понять своего племянника, но наконец он безнадежно заморгал глазами и растерянно объявил, что все же не понимает до сих пор, в чем дело.

— Ах, дядя, да неужели же ты не понимаешь таких простых вещей, — иронически воскликнул Ганс, приводя тем самым еще в большее смущение господина Курца, — я вот с двух слов понял брата. Слушайте, я растолкую вам все самым обстоятельным образом. Дело в том, что мой добрый братец, заручившись протекцией своего волшебного приятеля, предлагает нам чуть-чуть изменить наш обыкновенный способ путешествия следующим образом: до сих пор мы объезжали различные страны, — он же советует нам скитаться по различным прошедшим эпохам и векам истории, — так, например, вместо того, чтобы ехать на мыс Доброй Надежды, мы можем отправиться ко временам возведения египетских пирамид; поездку в Австралию нам можно будет заменить экскурсией в эпоху столпотворения вавилонского, а может быть, пробраться даже и ко временам всемирного потопа, чтобы поплавать на его волнах вместе с Ноем, ведь для того, чтобы попасть пассажирами на его ковчег, нам стоит только прикинуться двумя парами чистых или нечистых животных и дело в шляпе.

По мере того, как Ганс продолжал свою болтовню, лицо дяди Карла становилось все более и более недоумевающим и недовольным.

— Да-с, — продолжал между тем Ганс, — вы, конечно, и сами понимаете, какое огромное преимущество заключается в таком способе путешествия: во-первых, нам не придется платить за проезды по железным дорогам и на пароходах, во-вторых…

— Ах, да перестанешь ли ты, наконец, когда-нибудь шутить, — с раздражением прервал его профессор, — неужели же, Бруно, ты и самом деле хотел сказать глупость, хоть сколько-нибудь похожую на ту, которую вот уже пять минут несет твой любезнейший братец!

— Послушай, дядя, — спокойно отвечал Бруно, — для того, чтобы доказать нелепость моей затеи, вам стоит только пожертвовать пятью минутами вашего времени, вот и все; жертва, как видишь, небольшая.

— Вот это первые разумные слова, которые я слышу из уст этого закоренелого мистика, — воскликнул Ганс. — Послушай, дядя, мы непременно должны согласиться на этот опыт, несмотря на всю его нелепость; если мы не попадем посредством заклинаний Бруно в доисторические времена, то мы, наверное, раз навсегда вылечим его от этого увлечения всем чудодейственным.

Ввиду столь важной цели, каковой являлось излечение Бруно от мистических наклонностей, господин Курц сдержал гнев, который готов был уже прорваться наружу.

— Любезный друг, — обратился он к Бруно, — вся эта чепуха, очень вероятно, чрезвычайно забавляет тебя, но я очень прошу не забавлять этим меня, так как я и так достаточно занят. Можешь делать твои опыты, когда и где тебе угодно, я решительно против этого ничего не имею, а сейчас нам надо решить вопрос о том — едем ли мы завтра на поиски за катакомбами, или же отложим нашу поездку на послезавтра!

— Позвольте, позвольте, господа, — заговорил вдруг молчавший до сих пор Иоганн, — к сожалению, в этой игре есть и моя доля и притом, кажется, довольно печальная. Я, как вам известно, облечен фрау Курц — вашей мамашей, господа, и вашей сестрицей, господин профессор, — некоторыми наставлениями и указаниями касательно нашего путешествия, да и сам заинтересован в этом деле, а потому покорнейше прошу ответить мне на следующий вопрос. Предположим на одну минутку, что наперекор неверию господина профессора и Ганса, затея Бруно каким-нибудь нечаянным образом возьмет да и осуществится. И вот мы действительно попадем, — ну хотя бы во времена Ноя, но только не в ковчег, что, пожалуй, было бы еще полбеды, а прямо в волны всемирного потопа. Так вот я и спрашиваю вас, как нам придется поступить тогда для спасения нашей жизни?!.. Да и вообще, я хотел бы знать, сможем ли мы, забравшись так далеко в прошедшее, дожить до наших собственных времен, чтобы вернуться когда-нибудь к себе, в Нюренберг.