— Объясни же нам, наконец, дядя, почему это ты так заинтересовался всем этим; ведь до сих пор ты не был, кажется, ни ботаником, ни зоологом.

— Да… Но зато я всегда был и всегда буду археологом! — величаво ответил господин Курц.

— Археологом!.. но какое же отношение имеет все это к археологии?

— Необычайное!.. Прямое!.. Непосредственное!!! Потому что эта рыба и это растение жили или, вернее сказать, исчезли с лица земли приблизительно около 150.000 лет тому назад.

Слушатели профессора Курца отступили от него с видом крайнего недоумения.

— Да, да, вы вправе удивляться, потому что это растение не что иное, как… а эта рыба — Rhombus minimus. О! если бы только я имел возможность довезти их нетронутыми в Европу, — продолжал он, оглядываясь вокруг, словно ожидая откуда-нибудь помощи.

— Господин профессор, — заговорил Иоганн тем самым ласковым тоном, которым обыкновенно обращаются к не совсем нормальным собеседникам, — я, конечно, не стану спорить относительно латинских названий, но могу смело сказать, что всякий обыкновенный немец назвал бы эту рыбу просто ершом, которого я берусь приготовить вам под белым соусом с лимоном…

— Сами вы полезайте в ваш белый соус с лимоном! Но это сокровище, эту драгоценность вам не удастся проглотить ни за какие блага мира!

— Да чего же ты кипятишься, дядя? Если уж ты так дорожишь этой рыбой, то, конечно, никто из нас и не подумает посягать на ее целость; а вот ты объясни нам, каким образом могло случиться, что рыбы и растения, которые, по твоим же словам, перестали существовать 150.000 лет тому назад, попали теперь в наши руки?

— Не знаю, — растеряно отвечал ученый, — могу только сказать, что исчезновение этих пород не могло случиться даже и 300.000 лет тому назад…

Иоганн тихонько дернул Ганса за рукав.

— Оставьте вы его в покое, — сказал он шепотом, кивая головой на ученого мужа, — разве не видите вы, какими дистанциями он хватает? Этак ему недолго добраться и до миллионов, ну а тогда Бог знает, чем все может окончиться.

— Да неужели же вы, Иоганн, серьезно думаете, что дядя потерял рассудок?

— О нет! — уверенно отвечал тот, — в голове у него слишком много ума, чтобы его можно было потерять в один прием; нет, я просто думаю, что это временное затмение, которое произошло от очень больших чисел и высокой температуры…

Иоганн, вероятно, и дальше продолжал бы свои медицинские догадки, если бы не был прерван речью самого профессора.

— Друзья мои, — заговорил тот, — друг мой Вагнер уверял меня, что найденные им пещеры принадлежат к числу древнейших человеческих жилищ, что до него еще никто даже и не приближался к ним, так как расположены они в глухой и дикой местности; почем знать, может быть, случаю угодно было сохранить в этом счастливом уголке не только следы прежней жизни человека, но и картину природы, среди которой некогда обитали неведомые, давно исчезнувшие племена… Друзья мои, до этих таинственных пещер не более двух-трех часов ходьбы. Неужели же мы станем дожидаться здесь возвращения этого ротозея-проводника и не отправимся немедленно же в путь?

Профессор остановился и вопросительно поглядел на своих спутников.

Предложение дяди Карла вызвало целую бурю неудовольствия и возражений со стороны Иоганна. Потребовалось употребить не менее получаса на то, чтобы общими силами доказать ему, что такое путешествие, в сущности, не более как прогулка в ожидании возвращения проводника с лошадьми. Вещей, конечно, брать с собой не придется, их просто можно спрятать здесь же в пещере. Завтрак можно расширить до пределов обеда, а возвратиться часам к пяти. Наконец, Иоганн согласился, хотя и не особенно охотно.

— Ну что ж, пусть будет по-вашему, но, правду вам сказать, я все-таки не вижу ничего хорошего в этой затее.

Таким образом, единодушие было кое-как восстановлено, и все деятельно принялись за приготовления. Скоро на столе появилась некоторая прибавка к завтраку, а вещи были искусно скрыты между каменными глыбами и замаскированы сухими листьями. Завтракали молча и наскоро, особенное же нетерпение проявлял, как и следовало ожидать, профессор Курц.

Наконец был окончен и завтрак. Иоганн спрятал посуду и остатки провизии; братья перекинули через плечи перевязи своих магазинок, профессор захватил огромную сумку с различными приборами и инструментами; Иоганн метался по всем уголкам пещеры, отыскивая сумку, в которой была уложенная на всякий случай провизия, но злополучная сумка, как нарочно, куда-то исчезла.

— Да будет вам искать ее, — кричал господин Курц, ожидавший уже у выхода, — вы, наверное, засунули ее вместе с другими сумками под камни.

— Помилуйте, господин профессор, никак этого не могло случиться, ведь я положил ее совершенно отдельно от других.

— Но неужели же вы не в состоянии обойтись без пищи даже в продолжении каких-нибудь четырех часов? Ведь вы же только что плотно позавтракали!

— Не понимаю, — почему же завтрак может помешать мне позаботиться и об обеде?

Наконец молодые люди положили конец начавшейся ссоре, уговорив Иоганна идти без провизии, которая, в конце концов, могла оказаться совершенно излишней в такой короткой экскурсии.

Покинув приютившую их пещеру, друзья наши двинулись в путь, предводительствуемые профессором Курцем, который шел впереди с картой в одной руке и с компасом в другой.

Все больше и больше углубляясь в чащу девственного леса, они не без труда прокладывали себе путь среди сплошных папоротниковых зарослей, представлявших, казалось, полную коллекцию видов этого растения.

Дядя Карл был видимо взволнован; он находился в том восторженном состоянии, которое испытывает, вероятно, всякий ученый, чувствующий, что каждый шаг приближает его к какому-то великому открытию.

Вдруг он остановился и, нагнувшись, принялся внимательно рассматривать какое-то растение. Спутники окружили его и с любопытством ожидали объяснений ученого мужа, хотя и не видели ничего особенного в том папоротнике, который остановил на себе его внимание.

Наконец дядя Карл выпрямился и, схватив за руку Иоганна, произнес с необыкновенным волнением:

— Да! Сомнения быть не может! Мы находимся в таинственном уголке мира, сохранившем еще следы давно исчезнувшей жизни. Взгляни-ка, Бруно, на этот папоротник…

— Во-первых, господин профессор, я, с вашего позволения, вовсе не Бруно, а Иоганн, — отвечал тот, — а во-вторых — в этом растении, по-моему, решительно нет ничего необыкновенного, — трава как трава, вот и все.

— Трава!.. — запальчиво воскликнул Курц, отталкивая руку Иоганна, — да ведь это… тот самый не… который украшал собой леса еще триасового периода, третичной системы, — периода, древность которого исчисляется многими сотнями тысяч лет! Вперед, вперед, друзья мои, я чувствую, что мы на рубеже великих открытий!

Профессор положительно ринулся вперед, а за ним, хотя, конечно, с меньшим жаром, но все же очень заинтересованные, последовали и его спутники.

— Замечаете ли вы, как постепенно подбирается он к миллионам? — вразумительно произнес Иоганн, кивая на высокую фигуру Курца, мелькавшую уже далеко впереди. — Я всегда побаиваюсь за него, когда ему становится мало тех чисел, которыми довольствуется обыкновенный смертный.

— Пустяки, — возразил Бруно, больше других разделявший увлечение дяди, — может быть, нам и в самом деле суждено набрести на необычайную находку, а ведь это, согласитесь, может взволновать каждого человека.

— Посмотрим, посмотрим, — задумчиво проговорил Ганс, — а пока не будем отставать от дядюшки, который сегодня превратился, кажется, в быстроногую серну.

Побуждаемые этим замечанием, все трое прибавили шагу, хотя не прошло и десяти минут, как толстенький Иоганн, путаясь среди папоротниковых зарослей и обливаясь потом, уже значительно поотстал от братьев, которые в свою очередь никак не могли догнать неудержимо мчавшегося вперед профессора, по временам совершенно исчезавшего в лесной чаще.

В таком беге прошло уже около часа, когда вдруг профессор окликнул своих спутников, торопя их поспешить к нему.