Безвременная, в смысле вечно существующая, фантомная боль страны без ног, без рук и с одной-единственной памятью – памятью боли?

Вот и Ольга. Она отмеряла три недели назад. Она полезла в календарь. Ну да… Это был вторник, когда в Москву прилетел Василий. Интересно, что она тогда делала?

Она слегка запаршивела в те дни, которые проживала как бы назад. Вот она, к примеру, в пятницу две недели тому. Была целый день дома. Телефонный звонок, к которому она не успела подбежать, так долго звонил. А у нее как раз набухал кофе. Надо было дождаться, когда шапочка пены поднимется над краешком кофейника, чтоб успеть приподнять его над огнем. Ну да… ну да… А телефон все звонил и звонил. А еще был вечер среды. Они с Кулибиным смотрели детектив, и тоже был звонок, Кулибин со словами: «Надо было отключить», – поднял трубку, но спрашивали кого-то другого, Кулибин со злости так рванул шнур из розетки, что оторвал штепсель. У них два дня телефон работал «на живульку», к ним было не дозвониться. И еще, и еще… Ольга представляла Василия в телефонной будке, как он стучит по аппарату кулаком. Потом пришла мысль: а где он ночевал? Не у бывшей же жены… Кто у него здесь есть? Она решила, что надо это узнать, и даже собралась ехать к ситцевой женщине, как вдруг поняла всю свою дурь… И то, что она перебирает дни, и то, что воображает телефонные будки… Какая чушь! Ничего не было… Ни-че-го… Он приехал за сыном, и он его забрал, психопат несчастный! Она откупила бы мальчика без проблем за эту же несчастную видеокамеру. Она бы такую нарисовала ему болезнь, что мало не показалось бы, приди любые времена. В России надо уметь жить со всякими временами. Такая мы страна, такой мы народ. Но живем же, все по-своему, но и все вместе. И ничего нам не страшно, потому что самое страшное мы заранее переживаем в голове, там у нас такие ужасы! Зато когда приходят настоящие, ты уже их не боишься. Тебе в твоем внутреннем кино и не такое показывали.

Короче, никуда Ольга не поехала, а тяжело вздохнула и стала внимательно рассматривать себя в зеркале. Тут-то она и увидела запаршивость, ругнула себя последними словами, почти час лежала с питательной маской на лице… Тихое бессмысленное лежание. Мысли приходят секундные и очень простые.

…вот возьмет и кончится бизнес у Манькиного мужа… И что? Он половину слов ударяет неправильно…

…у Галины Вишневской такими тяжелыми были детство и юность… Кто бы мог подумать… Выглядит на сорок…

…если Кулибин остается, надо бы устроить перестановку… И купить ему наконец пальто. Сколько можно таскать куртки?..

…видеокамеру надо будет отвезти в Польшу… И вообще туда поехать. Хочу в Краков!..

…ей говорили, что после операции может нарушиться менструальный цикл… Ни хрена… Это теперь называют критическими днями… Идиоты…

…говорят, хорошо в Финляндии… Но все дорого… Мартти Ларни, «Четвертый позвонок». Думали, сатира…

…Кулибин суетится с «неграми». Он считает, что это как комсомольская работа…

Лицо стянуто, особенно это чувствуется у щели рта. Губы пульсировали, они одни жили на лице с маской, которая ничем, капелюшечки не отличалось от посмертной. Только губы продолжали набрякать почти сексуально.

А потом Ольга ударилась во все тяжкие.

Я позвонила ей и напомнила о шляпе.

– Выбрось ее, – сказала она. – Нельзя оставлять у себя следы собственного поражения. Или носи на здоровье. На тебя мое горе не перейдет. Это вот Маньке я бы не отдала.

– Продай ее. Она же дорогущая.

– Вот ты и продай, я к ней даже прикасаться не хочу.

Сейчас в шляпе ходит Оксана Срачица. Она как ее надела, так и забыла снять. С балкона я вижу, как она идет по улице, и шляпа прикрывает их, ее и смуглявого спутника. С балкона это смешно, а при встрече – нет. У Оксаны природное, генетическое чувство красоты. Она победила шляпу каким-то неуловимым изломом ее полей, легкой сбитостью набок, закрученной на ухе косой, такой всегда затылочной, а тут выставленной в пандан шляпе, которая тут же стушевалась перед косой и стала самой собой. Шляпой. Как-то очень к лицу шляпы оказался и Оксанин кавказец. Он всем своим видом восхищался женщиной, с которой шел, и выяснилось, что именно это было главным в истории про шляпу, косу и Оксану.

Глупости я думала, размышляя о времени вчерашнем и завтрашнем. Все не так, и все не то.

Я молю Бога о милости – малости.

Вон идет многодетная Оксана с многодетным чужим мужем. Где-то в Германии ее муж греет бок дебелой немке. И я так страстно хочу, чтобы муж этой немки нашел на этой земле жену и детей Оксаниного кавалера. Только так мы победим тех, кто убивает нас и разделяет. Мы будем создавать неразрывные кольца, несмотря на все проклятые войны, и назло будем носить шляпы, которые нам к лицу во все времена.

А Ольга ударилась во все тяжкие, потому что просто выпала из кольца жизни.

Он возник с подачи Ванды. Позвонила и просила пустить на пару дней хорошего дядьку. Ростовского «челнока».

– Это как же у вас нет машины? – первое, что он спросил.

Потом он спросил: «Это как же у вас нет своего таксиста?» и «…как же нет маленькой квартиры под склад?».

Ольга засмеялась и сказала, что всегда так жила, так живет и собирается жить дальше.

– Вы много на этом теряете, – сказал Гриша.

Он очень долго был в ванной, так долго, что вызвал у Ольги возмущение, хорошо, что хоть издавал звуки бурной жизнедеятельности в воде, иначе пришлось бы стучать – мало ли что?

Вышел он в кулибинском халате, хотя никто ему этого не позволял.

– Я надел, – как о решенном сказал Гриша, идя прямо к столу, как будто мог быть другой путь. Он жадно стал есть курицу, которую Ольга уже три раза разогревала.

В общем, надо было уйти, чтоб не раздражаться громкостью поглощения пищи и легким постаныванием от высасывания косточек. Ольга предусмотрительно положила на стол нормальные матерчатые салфетки и была потрясена, когда Гриша сладострастно обтер масленые пальцы прямо о халат.

– Салфетка же! – закричала она.

– Спасибо, – сказал он. – Уже не надо.

Он засмеялся, видя ее растерянно-гневное лицо.

– Я такой и дома, – сказал он. – Жена стесняется выпускать меня в люди. Такие все мелочи… Женщины вообще существа мелочные… Вы тоже… Но и я хорош… Расслабился… Ванна… Курица… Вы оставьте мне ее на ужин… Потом плесните на нее кипяточком, дайте загореться и ничего больше… Конечно, если еще ложка сметаны… Вот видите! Я уже хочу ужинать… А я еще только обедаю.

– Ну так доедайте, – раздраженно сказала Ольга.

– Но у вас же еще кофе? И вы купили бублики… Дайте мне масла на них, а курица останется на ужин. Я буду ждать ее нетерпеливо.

Ольга поставила масло, кофейник и ушла в спальню. Там она посидела, задерживая выдох по системе Бутейко, чтоб накопить в себе углекислый газ. Выясняется с течением времени, что он там – газ – самый нужный и каким-то боком мы как бы тоже цветы в этой жизни. Она пустила этого гостя к себе только ради Ванды. Значит, надо стерпеть.

Он появился в дверях спальни, довольный, сияющий.

– Квартира у вас ничего… Для одного человека.

И тут только Ольга поняла, что Ванда не в курсе того, что Кулибин вернулся. Последний раз они виделись в Варшаве. Ольга тогда вся была настроена на Париж. Когда же ехала обратно, не хотела даже звонить с вокзала, но в последнюю минуту все-таки набрала номер, и ей повезло: попала на автоответчик. Сказала бодро, что возвращается, что съездила в общем и целом ничего. Но что Варшава не хуже. Больше ничего Ванда об Ольге не знала, поэтому Гришу Неймана она отправила к одинокой женщине. Тогда можно вполне вообразить: Гриша представил себе мужской халат как вещь ничейную. Или всеобщую.

Тут и позвонил Кулибин. Он сказал, что зять попросил его съездить с ним на растаможку.