Он захохотал, потом добавил:

— Гонит шампанское для своих ребят.

Мистер Дедал громко рассмеялся.

— Это Кристи-то? — сказал он. — Да в любой бородавке на его плешивой голове хитрости побольше, чем у полдюжины плутов!

Он нагнул голову, закрыл глаза и, смачно облизывая губы, заговорил голосом хозяина гостиницы:

— А ведь каким простачком прикидывается! Как сладко поет, мошенник! Этакая святая невинность!

Мистер Кейси все еще не мог оправиться от кашля и смеха. По физиономии, по голосу отца Стивен узнал, услышал хозяина гостиницы, и ему стало смешно.

Мистер Дедал вставил в глаза монокль и, посмотрев на сына, сказал спокойно и ласково:

— А ты, малыш, что смеешься, а?

Вошли служанки и поставили блюда на стол. За ними вошла миссис Дедал и пригласила всех к столу.

— Садитесь, прошу вас, — сказала она.

Мистер Дедал подошел к своему месту и сказал:

— Садитесь, миссис Риордан.

— Садитесь, Джон, голубчик.

Он посмотрел в ту сторону, где сидел дядя Чарльз, и прибавил:

— Пожалуйста, сэр, птичка ждет.

Когда все уселись, он положил руку на крышку блюда, но, тотчас же спохватившись, отдернул ее и сказал:

— Ну, Стивен.

Стивен встал, чтобы прочитать молитву перед едой:

Благослови нас, Господи, и благослови даяния сии, что милостью Твоею ниспосылаешь нам во имя Христа — Спасителя нашего. Аминь.

Все перекрестились, и мистер Дедал, вздохнув от удовольствия, поднял с блюда тяжелую крышку, унизанную по краям блестящими каплями.

Стивен смотрел на жирную индейку, которую еще утром он видел на кухонном столе, связанную и проткнутую спицей. Он знал, что папа заплатил за нее гинею у Данна на Д'Ольер-стрит и продавец долго тыкал ее в грудку, чтобы показать, какая это хорошая птица, и он вспомнил голос продавца:

— Берите эту, сэр. Спасибо скажете. Знатная птица.

Почему это мистер Баррет в Клонгоузе называет индюшкой свою линейку, которой бьют по рукам? Но Клонгоуз далеко, а горячий, густой запах индейки, окорока и сельдерея поднимается от блюд и тарелок, и большое пламя в камине взлетает высоко и ярко, а зеленый плющ и алый остролист вызывают чувство такой радости! А потом, когда обед кончится, подадут громадный плам-пудинг, обсыпанный чищеным миндалем и украшенный остролистом, струйка синеватого огня бегает вокруг него, а маленький зеленый флажок развевается на верхушке.

Это был его первый рождественский обед, и он думал о своих маленьких братьях и сестрах, которые дожидались теперь в детской, когда появится пудинг, как и он дожидался столько раз. В форменной куртке с низким отложным воротником он чувствовал себя необычно и по-взрослому, и, когда его одели сегодня утром, чтобы идти к мессе, и мама привела его в гостиную, папа заплакал. Это потому, что он вспомнил о своем папе. Так и дядя Чарльз сказал.

Мистер Дедал накрыл блюдо крышкой и с аппетитом принялся за еду.

— Бедняга Кристи, — промолвил он, — кажется, он совсем запутался в своих плутнях.

— Саймон, — сказала миссис Дедал, — ты не предложил соуса миссис Риордан.

Мистер Дедал схватил соусник.

— В самом деле, — воскликнул он. — Миссис Риордан, простите несчастного грешника.

Дэнти закрыла свою тарелку руками и сказала:

— Нет, благодарю вас.

Мистер Дедал повернулся к дяде Чарльзу:

— А у вас, сэр?

— Все в порядке, Саймон.

— Вам, Джон?

— Мне хватит. Про себя не забудьте.

— Тебе, Мэри? Давай тарелку, Стивен. Ешь, ешь, скорей усы вырастут. Ну-ка!

Он щедро налил соуса в тарелку Стивена и поставил соусник на стол. Потом он спросил дядю Чарльза, нежное ли мясо. Дядя Чарльз не мог говорить, потому что у него был полон рот, но он кивнул головой.

— А ведь хорошо наш приятель ответил канонику? А? — сказал мистер Дедал.

— Я не думал, что он на это способен, — сказал мистер Кейси.

— Я заплачу церковный сбор, отец мой, когда вы перестанете обращать дом Божий в трибуну для агитации.[27]

— Нечего сказать, недурной ответ, — сказала Дэнти, — своему духовному отцу. Особенно для человека, который называет себя католиком.

— Им остается винить только себя, — сказал мистер Дедал с нарочитой кротостью. — Будь они поумней, они занимались бы только религией, а не совались бы не в свои дела.

— Это и есть религия, — сказала Дэнти, — они исполняют свой долг, предостерегая народ.

— Мы приходим в дом господен, — сказал мистер Кейси, — смиренно молиться нашему Создателю, а не слушать предвыборные речи.

— Это и есть религия, — повторила Дэнти. — Они правильно поступают. Они должны наставлять свою паству.

— И агитировать с амвона? — спросил мистер Дедал.

— Разумеется, — сказала Дэнти. — Это касается общественной нравственности. Какой же это священник, если он не будет объяснять своей пастве, что хорошо и что дурно.

Миссис Дедал опустила нож с вилкой и сказала:

— Ради Бога, ради Бога, избавьте нас от этих политических споров хоть на сегодня, в такой день!

— Совершенно верно, мэм, — сказал дядя Чарльз. — Довольно, Саймон. И больше ни слова.

— Хорошо, хорошо, — скороговоркой ответил мистер Дедал.

Он решительным жестом снял крышку с блюда и спросил:

— А ну-ка? Кому еще индейки?

Никто не ответил. Дэнти повторила:

— Хорошие речи для католика, нечего сказать.

— Миссис Риордан, умоляю вас, — сказала миссис Дедал, — оставим этот разговор хоть сегодня.

Дэнти повернулась к ней и сказала:

— По-вашему, я должна сидеть и слушать, как издеваются над пастырями церкви?

— Никто против них слова не скажет, — подхватил мистер Дедал, — если они перестанут вмешиваться в политику.

— Епископы и священники Ирландии сказали свое слово, — возразила Дэнти, — им нужно повиноваться.

— Пусть они откажутся от политики, — вмешался мистер Кейси, — а не то народ откажется от церкви.

— Слышите? — сказала Дэнти, обращаясь к миссис Дедал.

— Мистер Кейси! Саймон! Довольно, прошу вас, — умоляла миссис Дедал.

— Нехорошо! Нехорошо! — сказал дядя Чарльз.

— Как! — воскликнул мистер Дедал. — И мы должны были отступиться от него по указке англичан!

— Он был уже недостоин вести народ, — сказала Дэнти. — Он жил во грехе, у всех на виду.

— Все мы грешники, окаянные грешники, — невозмутимо ответил мистер Кейси.

— Невозможно не прийти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят, — сказала миссис Риордан. — Лучше было бы ему, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и бросили его в море, нежели бы он соблазнил одного из малых сих.[28] Вот слова Священного писания.

— И очень скверные слова, если хотите знать мое мнение, — холодно заметил мистер Дедал.

— Саймон! Саймон! — одернул его дядя Чарльз. — При мальчике!

— Да, да, — спохватился мистер Дедал. — Я же говорю... Я хотел сказать... Скверные слова говорил носильщик на станции. Вот так, хорошо. Ну-ка, Стивен, подставляй тарелку, дружище. Да смотри доедай все.

Он передал полную тарелку Стивену и положил дяде Чарльзу и мистеру Кейси по большому куску индейки, обильно политой соусом. Миссис Дедал ела очень мало, а Дэнти сидела, сложив руки на коленях. Лицо у нее было красное. Мистер Дедал поковырял вилкой остатки индейки и сказал:

— Тут есть еще лакомый кусочек, называется он архиерейский кусочек. Леди и джентльмены, кому угодно?..

Он поднял на вилке кусок индейки. Никто не ответил. Он положил его к себе на тарелку и сказал:

— Мое дело предложить. Но, пожалуй, я съем его сам. Я что-то за последнее время сдал.

Он подмигнул Стивену, накрыл блюдо и опять принялся за еду. Пока он ел, все молчали.

— А погода все-таки разгулялась! — сказал он. — И приезжих много в городе.

Никто не ответил. Он опять заговорил:

— По-моему, в этом году больше приезжих, чем в прошлое Рождество.