Лестница сделала последний виток, и философ вышел на огражденную парапетом площадку. Вдали, на циановом полотне, розовели непостижимые узоры облаков. А ниже, упираясь в лазурную стену массива, простиралась бурая равнина с одним-единственным высохшим деревом, которое почему-то никто до сих пор не срубил.

***

Таймири, как назло, отвели самую бедную комнату с истрепанными серо-буро-малиновыми занавесками на окнах и немытым полом. Ржавый кран в не менее ржавом умывальнике протекал. Старинные напольные часы стояли без завода. А белые волокна паутины колыхались над кроватью, наверное, еще со времен основателя.

— Вот, значит, как они нам рады! — сказала Таймири пауку, который спустился с потолка на тонкой ниточке и повис перед ее носом. — Или я в чем-то провинилась?

Паук поспешно смотал свою пряжу и убрался восвояси. Теперь он точно знает, чего остерегаться: увесистой туфли новой хозяйки.

Таймири с размаху плюхнулась на кровать и тут же расчихалась, потому что вокруг поднялось густое облако пыли.

«Не выбивали, — заключила она. — Вспоминается, на яхте Кэйтайрона нам приходилось спать на чем-то подобном».

Сбросила обувь и, поджав под себя ноги, принялась размышлять.

«Ипва, Ипва, Ипва… Кто же ты на самом деле? Кошка, человек или какой-нибудь высший разум? Зловредной ты не выглядишь, на людоедку непохожа. Не хватало еще, чтобы грамотная, ученая женщина шныряла по массиву в облике кошки! Чушь какая-то».

Рядом с кроватью на коротеньких деревянных ножках неуклюже стояла тумба, и, чтобы чем-нибудь себя занять, Таймири решила проверить, что лежит в ящиках. В верхнем оказалась помятая тетрадь, цветные карандаши и множество черных юрких жучков, наматывающих круги по фанерному дну. Неутешительно. Таймири покривилась-покривилась, схватила тетрадку и принялась их нещадно давить.

— Нет, музой естествознания мне точно не стать, — пробормотала она, припомнив недавний диалог с воспитанницей училища, Лироей. Они случайно столкнулись в вестибюле, и Лироя незамедлительно выложила ей всё, что знает о нравах преподавателей и местных правилах.

— Колдовать, — сказала она, — у нас строго запрещено. Если кого-нибудь застукают, сразу выгоняют. Попробуй, заикнись, что под кроватью у тебя спрятана книга с заклинаниями или приворотное зелье. Вылетишь из мастерской, как пробка из бутылки.

— Но у меня нет никакого зелья, — опешила Таймири.

— Ясное дело, нету, — замахала руками Лироя. — Это я пример привела. А вот если заикнешься, что тебя интересует физика, живо загребут в лабораторию к профессору Кронвару. Он просто помешан на атомах и молекулах! Отсюда и музы — атомарные.

— Музы? А кто такие музы?

— Ох, и всё-то вам, новичкам, нужно разъяснять! Музы — хранительницы искусства и науки. Но мы не служим кому-то в отдельности, не посещаем писателей и художников, когда их покидает вдохновение. Мы храним и передаем древнее мастерство, ценные знания и рецепты. Существуют музы астрономии, поэзии, прозы, танца, пения, естествознания, скульптуры, живописи и атомарные.

— А что Ипва?..

Лироя поморщилась:

— Не поминай ее имени почем зря. Она сильная и могущественная ко…

— Колдунья? — шепотом продолжила за нее Таймири. — Но ведь колдовство запрещено!

— Ей нет. Только благодаря ее магическому таланту в садах мастерской произрастают целебные травы и плодовые деревья. Но говорят, — понизила голос Лироя, — что изначально волшебного дара у нее не было и что она этот дар украла…

«Как можно, — разлегшись на кровати, думала Таймири, — украсть чей-то дар? Запустить руку в чужой карман, присвоить чужую собственность — это еще понятно. Но дар? Хотя, если принять во внимание, что Ипва — колдунья…»

Ее размышления прервал бесцеремонный стук в дверь, после чего в щелку просунул нос какой-то горбатенький старичок с посохом.

— Обживаетесь? — как можно дружелюбнее прокаркал он.

Таймири бросила на него столь неприязненный и враждебный взгляд, что старичок сделался белее полотна, икнул и немедленно ретировался.

«Честное слово! До чего же мне не повезло, так проспорить! — сетовал он, семеня по коридору с невиданной для себя прыткостью. — А ведь, пока не закончу обход, дотошный профессор от меня не отвяжется!»

Дотошный профессор физики, Кронвар, был человеком не робкого десятка и из любого спора выходил победителем. Всякий здравомыслящий завсегдатай «клуба дебатов», который создали в мастерской специально для полемистов, избегал излагать свою точку зрения в присутствии Кронвара, потому как Кронвар везде искал подвоха и не упускал случая заключить с кем-нибудь пари. Только не просвещенный на этот счет стоик Ризомерилл, прибывший в училище недавно и еще не до конца освоившийся, мог дать слабину и ввязаться в прения.

Дело было в день Восьми звёзд. Обычно в этот день весь ученый совет собирался за круглым столом в «клубе дебатов», чтобы подискутировать за чашечкой кофе. Когда в небе загорелась вторая по счету звезда, Кронвар сварливым тоном начал:

— Философы — паразиты на теле науки, вот что я вам скажу! — И припечатал свою реплику ударом кулака по столешнице. — Вся их мудрость быльём поросла и на одной только науке зиждется!

Ризомерилл, сидевший от ученого по правую руку, от такого заявления не на шутку рассердился. По природе он был человеком тонким, впечатлительным, а коллеги так и вовсе считали его застенчивым. Никто и мысли допустить не мог, что этот философ с куцей бородкой и кустистыми бровями вскочит со стула и примется доказывать, что умозрительные истины также имеют право на существование. Ризомерилл и сам от себя такого не ожидал. Пока между ним и Кронваром шел словесный поединок, остальные молча переглядывались и передавали друг дружке листочек со ставками. Большинство ставило на Кронвара. Тут и гадать было нечего — он любого на лопатки уложит, причем не только иносказательно, но и в прямом смысле этого слова.

Однако к единому мнению спорщики так и не пришли: у философа не хватило аргументов, и он предложил перенести полемику на завтра.

— Ладно, ладно, посмотрим, что вы наваяете за ночь, — ядовито процедил Кронвар.

На следующее утро он кружил рядом с беднягой Ризомериллом настоящим коршуном. Ризомерилл кутался в свою тогу и суетливо вынимал из толстенной папки труды некоего Резонериса-Меонира-Линна. На эту папку философ возлагал большие надежды, но надежды рухнули, как только было опровергнуто последнее доказательство.

— Вы пытались убедить меня, что философия — самостоятельная стезя, а в результате факты всё равно упираются в науку, — довольно потирая руки, говорил физик. — Вы проиграли, и вот моё условие: пойдете на осмотр комнат вместо меня.

— Но как же так? Мы ведь не договаривались! — запротестовал Ризомерилл.

— Вас разве не предупредили? — с притворным изумлением спросил Кронвар. — Спор со мной подразумевает условие. А уж какое это условие, я сообщаю позднее.

— Но позвольте… А Ипва в курсе? — осторожно полюбопытствовал стоик.

— Ой, только не вмешивайте сюда Ипву! У нее и без вас забот хватает!

И Ризомерилл сразу понял, что Ипву непременно надо вмешать. Но так вмешать, чтобы не прослыть при этом доносчиком…

Сейчас он чуть ли не вприпрыжку бежал по сумеречному коридору. Под конец пути даже сердце зашлось с непривычки.

«Если во второй комнате меня встретят так же неучтиво, я, пожалуй, отсижусь где-нибудь в теплом уголке, а потом отчитаюсь перед Кронваром, что обход совершен и постояльцы всем довольны», — подумал он и остановился. Следующая дверь таращилась на него свирепыми глазищами древесных годовых колец. Собрался с духом, постучал. Открыла разрумянившаяся Минорис. Она зачем-то держала молоток, а когда видишь молоток в руках у хорошенькой девушки, справиться с волнением бывает невероятно трудно. Особенно если представить, что впоследствии это орудие обрушится на твою несчастную голову.

— Не подумайте, я не грабитель, — прошамкал Ризомерилл и на всякий случай отступил назад.